Преодоление (страница 5)
В кухне у нас, по идее, есть автоповар – вариант мультиварки, только полностью автоматический. Книга рецептов тоже есть, так что проблемы не будет, если девочка готовить не умеет – научится, а пока я поработаю. Не умеющий готовить врач – это нонсенс. И вот сегодня сделаю-ка я детям кашу шоколадную. Она сытная, сладкая, что им поможет принять действительность. Хотя, когда начнется осознание… Особенно у тех, кто постарше… Но ничего не поделаешь, справимся.
Просыпаюсь я тяжело, будто выплываю из этой реки. На удивление мне ничего не снилось, значит этот… куратор что-то сделал? Приподнявшись в кровати, понимаю – в комнате никого нет, кроме спящей Лики. Она сладко спит в своей кровати, чуть улыбаясь во сне, а перед моими глазами встает увиденное. Надо, наверное, подняться, приготовить что-нибудь на… обед? Ужин? Вроде бы я где-то часы видела…
Поднявшись, обнаруживаю, что форма, в которую меня одели в посольстве, исчезла, а вместо нее темно-синий комбинезон лежит. Делать нечего, надеваю его, при этом оказывается он впору. Мягкие туфли, которые как часть комбинезона, я вижу впервые. Кажется мне, не все так просто с этим бункером, но я еще успею и подумать, и поплакать, пока же надо еду сделать, потому что есть у меня ощущение, что незнакомая тетка отдала нас куратору и смылась.
Что этот самый куратор может сделать, я себе вполне представляю, поэтому опасаюсь его, конечно, но при этом думается о возможном мне как-то отстраненно. Кажется, что я вместе с родителями умерла и теперь просто нет смысла жить. Почему нас заперли именно в бункере, мне понятно. Я не дура – раз напали на посольство, значит, война, а она может быть только ядерной. Вот почему никого другого нет, это вопрос, но задавать его я не буду.
Погладив спящую Лику, направляюсь на выход. Дверь уезжает вбок, открывая мне довольно скудно освещенный коридор серого цвета. По пять дверей друг напротив друга – это наши комнаты, а дальше, я помню, столовая. Надо младшим что-то питательное приготовить и порадовать чем-то. Я быстро прохожу по коридору и поворачиваю в столовую, где никого нет, а вот на кухне…
– Ой, здрасьте, – я совсем не ожидаю его тут увидеть, поэтому пугаюсь.
– Не бойся меня, Аленка, – улыбается мне совсем седой куратор. – Звать меня можешь дядей Виталием, меня так пациенты зовут.
– Пациенты? – удивляюсь я, наблюдая за тем, как он помешивает что-то в большой кастрюле.
– Я детский доктор, девочка, – вздыхает он. – И вы все для меня лапочки и солнышки. Так что ничего я делать с тобой не буду, можешь не волноваться.
– Вы мысли читаете? – я поражаюсь тому, как точно он угадал мои размышления.
– Нет, конечно, – качает он головой. – Я бы на твоем месте о том же подумал. Сейчас доготовлю кашу, и поговорим, согласна?
– А что это? – не отвечая на его вопрос, спрашиваю я.
– Шоколадная каша, – спокойно объясняет мне этот странный куратор. – Ты почувствовала гибель родителей, младшие, возможно, тоже, а она сладкая и хоть немного порадует.
Он что? Он о нас заботится? Но разве так бывает? Мы же совсем чужие! Никому не нужные! А он… Я от его слов теряюсь, потому что такая забота мне не очень знакома. Родители постоянно на работе, поэтому я лет с двенадцати все сама и сама. А дядя Виталий накрывает крышкой кастрюлю, нажимает какую-то кнопку, а затем протягивает мне руку. Браться за нее я, конечно, не спешу, потому что взрослая уже почти, но понимаю, что он сказать хочет. Кивнув, иду прочь с кухни, думая, что разговаривать будем в столовой.
– Нет, пойдем со мной, – произносит наш куратор, идя на выход.
На мгновение становится страшно, ведь напротив столовой вход в его комнату, а зачем может меня мужчина в комнату приглашать? Я даже останавливаюсь, но он показывает рукой куда-то вбок, и я выдыхаю. Испугавшись того, что он заметил, оглядываюсь, увидев понимающую улыбку.
– Ты для меня ребенок, – объясняет мне дядя Виталий. – Поэтому в этом отношении тебе совершенно точно ничего не грозит.
– А… ну… воспитание… – ощутив жар щеками, тихо произношу я.
– Вот тут правее, – показывает он мне. – Понимаешь, несмотря на то, что конвенции отменили, принявшись пугать детей, я не считаю это правильным. Так что буду зануживать, – хихикает он.
– Ой, – я реагирую на его интонации, понимая, что верю ему.
Я ему почему-то верю, хоть это и ненормально, ведь я этого дядю Виталия почти не знаю. Но мы в бункере, сбежать тут некуда; если он врет, я это очень быстро узнаю. Может быть, умру от того, что он сделает, уйду к маме и папе… А если не врет, тогда нам повезло, получается, и можно не бояться. Решено, не буду пока бояться.
Он заводит меня в какую-то треугольную комнату, при этом усаживает на кресло, привинченное к полу, занимая то, которое впереди стоит, затем только развернувшись ко мне. Улыбается по-доброму и показывает рукой на экран справа, а там… Там малыши спят. Значит, он отсюда за ними наблюдать может, за всеми нами? А зачем?
– А зачем? – повторяю я свою мысль вслух.
– Вы родителей потеряли, – вздыхает он. – Возможны кошмары, страшные сны, кому-то плохо стать может, понимаешь?
– Спасибо… – кажется, я опять краснею. – Это центр управления бункером?
– Это рубка космического корабля, – отвечает он мне, начиная объяснять. – Я решил, что нет смысла от тебя правду прятать.
Я ему не просто верю, я очень благодарна за правду. Чтобы взрослые так доверяли детям, я еще не видела. А он доверяет, при этом держится на равных, никак не унижая меня, не подчеркивая мою малоопытность и глупость. Дядя Виталий рассказывает о том, что мы находимся не в бункере, а в космическом корабле, и когда будет сигнал – улетим с Земли туда, где для нас всех будет безопасно. Ну, как-то так я понимаю его слова.
– Ты видела черные летающие тарелки? – спрашивает он, на что я киваю. – Это инопланетяне. Самые настоящие инопланетяне, для которых мы только мясо.
– Я знаю… Они маму… – я начинаю плакать, потому что ничего не могу со слезами поделать.
Я плачу, но как-то вдруг оказываюсь на его руках, прижатой к его комбинезону. При этом он меня не как парень держит, а как папа – бережно очень, но уверенно. Я не могу объяснить, в чем разница, но вот сейчас он гладит меня, и я себя будто именно в отцовских руках чувствую, отчего даю волю слезам, уже не пытаясь тщетно их сдержать.
– Ты видела, – констатирует дядя Виталий. – Не буду спрашивать, как это тебе удалось, но теперь ты понимаешь.
Против инопланетян, да еще тех, которые в сговоре с «западными партнерами», сражаться очень тяжело, тут он прав, да и я это понимаю. Поэтому, наверное, наши решили убежать, но не просто так, а когда скажут важные дяди и тети. От чего это зависит, по-моему, даже дядя Виталий не знает, но это не главное.
Сейчас я понимаю, почему он так со мной говорит: он меня уважает. Меня, фактически ребенка, он уважает как личность. А это значит… Значит, он не врет, да?
Малыши Знакомиться с младшими детьми за столом мыслью было хорошей. Понимаю я это сразу же, увидев, как они к Аленке жмутся, но при этом ничуть не боятся. Я подсматриваю из кухни, приготовив кастрюлю с кашей. Она не слишком горячая, как раз, чтобы было комфортно есть. А пока дети рассаживаются, я думаю. Суть Аленкиных страхов я понял: учитывая, как она реагировала и краснела, – непопулярные меры к ней применялись. Может, родителями, а может, и не только, но сейчас речь о другом – малыши могут бояться ровно того же. Чем их занять, я знаю: посидят на травке, поиграют, а там и телевизор посмотрим. Что тут в фильмотеке, не знаю, не смотрел еще, но у меня есть подборка блоков памяти с фильмами и мультфильмами седой древности. Пожалуй, именно они будут для детей как нельзя кстати, ведь жить без надежды нельзя. Подхватив кастрюлю, выхожу в столовую, вызвав ойканье, но не испуганное – это они от неожиданности так реагируют. Кстати, старший лейтенант испарилась, будто не было ее, что не очень правильно на самом деле. Видимо, решила, что справимся и сами. Бог ей судья. Впрочем, так даже лучше – младшие не привяжутся. – Ой, кто это? – удивляется девочка лет пяти, я по именам их еще не знаю. – Это дядя Виталий, – объясняет ей Аленка. – Он хороший. И кашу принес, видишь? – Ка-а-ашу? – удивляется никогда не видевший шоколадную кашу ребенок. – Ой, спасибо! – Сейчас малыши и малышки покушают, – ласково говорю я им. – Мы познакомимся, а потом гулять пойдем. – Гулять? – сильно удивляются, по-моему, все. – Гулять, – киваю я, озадачивая детей. Ну я их еще не обманывал, поэтому верят они с ходу, но удивлены, потому что «бункер» и «гулять» у них не сочетаются. Кстати, надо запросить белье для них и одежду – шорты, платья, чтобы не ходили в комбинезонах постоянно, это не слишком полезно для детской кожи. Нужно проверить, от чего они уже привиты, и озаботиться всем остальным. Нам только эпидемии чего-то несмешного не хватало. Так что откладывать нельзя. Едят они очень охотно, вот только кажется мне, что сладким их не баловали. Может ли такое быть? Думаю, вполне, ведь жили они за пределами страны, а у «западных партнеров» странных идей полно. Не зря же они боятся «воспитания» болью. У нас это все же не слишком принято, несмотря на отмену конвенций. Вот они доедают, а чтобы запить, я им кисель сделал, вот его по чашкам сейчас и разолью.
– А что это такое? – удивляется… Алена, даря мне понимание.
– Это кисель, – объясняю я. – Напиток такой густой, он полезный и вкусный. Вкусный же?
– Очень, – признается она. – Никогда такого не пробовала.
Странно, дети обычный кисель впервые в жизни пробуют. Значит, с питанием надо быть осторожным, аллергены вводить внимательно, раз у них нет привычки к обычным продуктам. Обязательно учту, а пока малыши допивают и начинают свои имена называть. Хорошие у них имена, наши, нет ни англицизмов, ни онемечивания, значит, родители были с мозгами, или же… В посольстве могла быть такая политика. В любом случае мне же проще запомнить. Двадцать детей: Аленка, Лика, три Леночки, пятеро Ванечек, Саша, двое Вить, Валера, две Иры, три Тани и Вера. Запомнить легко, не перепутать сложнее, но я постараюсь.
– А теперь идем гулять! – объявляю я. – Мы построимся по двое, чтобы не потеряться, и пойдем за мной.
– Ура! Гулять! – радуются поверившие мне дети.
Комнату отдыха я активировал заранее, так что там уже все готово должно быть, а по стенам лес – это проекторы. Кто-то умный подумал и о ней, ну а для малышей такая комната – необходимость. Внутри чуть жарче, чем на корабле. В обычных помещениях двадцать один градус, чтобы не перегревать, а в комнате отдыха двадцать пять. И вот туда мы сейчас всей толпой и пойдем.
Чинно выходим из столовой, проходим буквально пару шагов, и за открывшейся дверью нас сразу же встречают солнце, голубое небо, трава зеленая. Из скрытых динамиков слышны звуки леса: птички поют, шуршит что-то, шелестит… Малыши на мгновение замирают, а затем с визгом бросаются на поляну.
– Здесь очень тепло, – сообщаю я им, – поэтому комбинезоны можно снять.
Радостные дети избавляются от одежды, оставаясь только в белье, а Алена сразу же густо краснеет. Я понимаю отчего: взрослая девушка, поэтому светить бельем ей неприятно, при этом почему-то считает мои слова обязательными к выполнению. Вот она вздыхает и берется рукой за молнию, но я останавливаю ее.
– Раздеваться нужно младшим, – объясняю я ей. – Для них солнце – жизненная необходимость, а с тобой можно решить и просто витаминами. Раз ты так смущаешься, то не надо себя мучить.