В отличие от нас с Каракуртом, голос Паука совершенно спокоен, как будто мы тут погоду обсуждаем.

– Ты действительно занималась с ним сексом?

Хочется возмутиться с чувством собственного достоинства, но… Понятно, что я на их территории, у них преимущество и в численности, и в степени крутизны, а главное – я полностью завишу от их желания выполнить этот заказ. Остаётся лишь ответить. Хотя я всё равно пытаюсь брыкаться:

– Какое это имеет отношение?..

– Хочу прояснить детали. Насколько этот боевой андроид «экспериментальный».

– Да, – я раздражённо утыкаю взгляд на бардачок.

– Я ж сказал, – довольно тянет Шмель. – Это очевидно. Зачем ещё тратиться на обтяжку органикой?

Обсуждение Сина как «вещи», с которой я трахалась, и то, что я тоже вынуждена говорить о нём в таком ключе, настолько унизительно и стыдно, что мне уже не до осторожности. Окончательно раздавленная, ляпаю:

– Я не обтягивала, он такой и был.

Я не смотрю на них, поэтому не знаю, почему в салоне повисла тишина.

Через некоторое время Паук продолжает тем же спокойным тоном:

– Как долго он у тебя был?

– Полтора месяца.

– И где ты его держала?

– В квартире. В смысле, у себя.

– Что насчёт общественных мест?

– Да! – стараюсь держать уверенный тон. – Мы были на улице, чтобы проверить… В общем, разговаривали с полицией. И с другими людьми. Всё было нормально.

– То есть он – даже без замены армейской прошивки – вёл себя мирно? Подчинялся командам?

– Да!

Ага, особенно если учесть, что я никаких команд ему не отдавала. Ну и ладно, буду врать до последнего.

Каракурт переводит взгляд между мужчинами сзади.

– Паук, а ты с какой целью интересуешься?

– Я уже мысленно потратил оплату.

– Тебе интересно сдохнуть? Всё это не гарантирует его безопасности сейчас.

Я вклиниваюсь:

– Гарантирует! Я гарантирую, что у него нет боевого режима – такого… – взмахиваю рукой на Каракурта. – Там… всё сложнее. В смысле, он может действовать по ситуации. А сейчас ситуация такова, что мы хотим ему помочь – ну, в смысле, – так что он будет действовать нормально.

Паук кивает Каракурту на меня.

– Видишь? Не будь таким пессимистом. Плюс по тарифу максимальной сложности этот заказ становится ещё интереснее.

Шмель подключается оживлённо:

– Я тоже не против глянуть на армейские эксперименты – естественно, как и сказал коллега, за соответствующую оплату. Любопытно, куда идёт прогресс.

Каракурт бурчит:

– Мне – нет.

Шмель хмыкает снисходительно.

– Ой, да все знают, что ты врушка-завирушка.

С заднего сиденья раздаются дружные смешки, и я смотрю на Каракурта, недовольно поджавшего губы. Уж не значит ли это, что у него стоит контроль эмоций?

– Ну что? – Паук поднимает вверх указательный палец и смотрит на Шмеля. Тот тоже поднимает ладонь. – Давай, командир.

Каракурт, демонстративно закатив глаза, озвучивает скучающим тоном:

– Наше общее мнение таково, что мы по-прежнему заинтересованы в этом заказе. Однако всплывшие детали требуют совсем другой оплаты – по тарифу максимальной сложности.

– Хорошо, – с опаской говорю я. – И сколько это?

– Пять тысяч каждому. Итого пятнадцать.

Все внутренности падают в пятки. Не уверена, сколько осталось на счёте после того, как я отдала им восемь, но вряд ли больше десяти. А отец, понятно, не согласится.

– Это окончательно?.. – оглядываю мужчин, надеясь на чудо.

Но на их лицах, конечно, непоколебимая уверенность. Естественно, ведь они продают свои услуги за деньги. Нет денег – нет услуг. И только что я – сама, никто за язык не тянул – лишила Сина возможности спасения. Как можно быть настолько идиоткой?

Вот теперь точно, я больше не могу. Отвернувшись к шоссе – которое ведёт вперёд, к дому Марка Силана, но что теперь в этом толку, – я закрываю лицо ладонями и чувствую, что всё кончено. Всё. Как было в той песне? «Это конец, мой друг». От этого воспоминания подступают слёзы.

Но вдруг Голос-в-голове говорит: Сейф.

Сейф с оригиналами документов, компрометирующих отца. Вообще-то я не собиралась как-либо его использовать, никогда. Хотя я и копии не собиралась использовать, но смотрите, как всё обернулось. А сейф – это лишь успокоительное средство, для осознания, что у меня есть некоторая власть над отцом и над жизнью. Он бы стоял себе закрытый, а после моей смерти затерялся окончательно.

Но теперь я всерьёз обдумываю возможность обнародовать его существование.

Голос Каракурта:

– Видимо, это значит «нет».

И я решаюсь. Отнимаю руки от лица. Смотрю на пустынное шоссе впереди. И говорю:

– Мне нужно позвонить.

Выхожу из машины. Холод набрасывается со всех сторон, забирается под тонкую водолазку, и я только сейчас осознаю, что на мне нет куртки, – так торопилась за наёмниками, что забыла её в прихожей.

Недолго думая, спрыгиваю с обочины шоссе на землю и отхожу подальше от автомобиля. Впереди расстилается пустынное поле, тут и там прихваченное изморозью, вдалеке видна тонкая полоска деревьев. Низко над горизонтом замерло солнце, окутанное мутной дымкой. Непривычная тишина вокруг.

Все мышцы напряжены – и от холода, и от переполняющих эмоций. Набираю номер.

– Алетейя, сигнала о завершении не было. Не стоит отвлекать меня по пустякам.

Язык словно отнялся. Кое-как собравшись с духом, заставляю себя выговорить:

– Они хотят увеличения оплаты. Пять тысяч каждому.

Молчание в ответ. Но я уже дошла до такого предела, что даже не страшно. Просто жду ответа.

Наконец раздаётся голос – спокойный, медленный, словно уставший.

– Как предсказуемо. Почему твоё вмешательство всегда приносит проблемы?

Но я не буду отвлекаться на чувство вины. Сейчас не до того.

– Каков твой ответ?

– Мм, то есть это я должен оплатить? Ты завела сомнительного питомца, не обеспечила никакой безопасности в связи с этим, теперь ты, очевидно, мило поболтала с нашими друзьями… И рассчитываешь, что я буду платить за каждое твоё действие?

– Ты тоже заинтересован в результате.

– Вообще-то нет. Думаю, мы найдём другой вариант.

– Нет! Я сказала, мне нужен этот.

– Алетейя. Теперь, после твоего вмешательства, это невозможно. У меня нет такой суммы.

Щелчок знаменует собой конец разговора.

Дрожа от холода, я смотрю на расстилающееся впереди пространство: далеко впереди белёсое поле переходит в белёсые облака, а чуть выше висит маленькое мутно-белое солнце. Зимнее, не дающее ни единого согревающего луча.

Набираю номер снова.

– У меня есть ещё одно предложение. Те документы, о которых мы говорили раньше, – копии. Я отдам сейф с оригиналами, но он стоит дороже. Пять тысяч каждому из них.

Мой голос будто принадлежит не мне, я слушаю его со стороны, удивляясь, что стою посреди загородного поля и торгуюсь с городским судьёй за сейф, о существовании которого он никогда не должен был узнать.

После паузы отец спокойно говорит:

– Есть что-нибудь ещё, что может меня заинтересовать?

– Нет. Это всё.

– Тогда жду полные данные по этому сейфу. Переведу аванс, когда получу содержимое. Если оно соответствует описанию. И, как я сказал ранее, дальше ты сама за себя.

– Договорились.

От холода меня уже бьёт крупной дрожью, и набирать цифры замёрзшими пальцами непросто. Медленно возвращаюсь к машине, печатая на ходу, попутно стараясь не подвернуть ногу на неровной земле.

Наконец-то бухнувшись на прогретое сиденье, выговариваю, всё ещё продолжая стучать зубами:

– Скоро переведёт аванс.

Шмель и Паук довольно переглядываются, а Каракурт благодарно склоняет голову.

Однако мы продолжаем стоять. Изредка мимо проносятся автомобили. Некоторые – назад к Бергену, другие – вперёд, куда и я хотела бы направиться как можно скорее, но мы стоим. Все молчат. Каракурт задумчиво смотрит вперёд, левой рукой поглаживает подбородок, а правой – барабанит по рулю.

– Может… – нерешительно подаю голос. – Всё же поедем? Он заплатит, просто нужно время, но мы можем хотя бы подъехать ближе.

Мужчины переглядываются, затем Каракурт переключает передачу, втапливает газ, и мы продолжаем путь. Слава богам!

И мы не только движемся вперёд, но наёмники также обмениваются короткими репликами, обсуждая план действий, – то есть он становится всё более реальным. Насколько я понимаю, Каракурт в дом не пойдёт, останется следить с крыши за окрестностями. Шмель с Пауком водят пальцами по распечатанным схемам, полученным от отца. Говорит в основном Шмель, и я беспокойно прислушиваюсь. Понимаю мало: что подвальное помещение изолировано и ему не нравятся толстые стены, усиленные арматурой, а мне не нравится его скептический тон. Но они же смогут что-нибудь сделать? От желания задать этот вопрос аж ёрзаю, но терплю. Нельзя отвлекать специалистов глупыми вопросами. На меня они внимания не обращают, ничего не говорят, никаких инструкций. Рассчитывают, что я всё же испугаюсь и останусь в машине? С другой стороны, сейчас это выглядит неплохим вариантом: там наверняка будут настоящие охранники с настоящим оружием, а я ничего не умею. Вот только зачем тогда я оплатила поход с ними? Тупая Лета. Нет, придётся идти.

Но пока что я смотрю в окно и слушаю их разговор. И вдруг ловлю себя на том, что с нетерпением жду каждую из немногочисленных реплик Паука. Прислушиваюсь, теперь уже сознательно. Негромкий голос, да, приятный, но ничего особенного. Речь грамотная, обычная… Но тут мой слух цепляется за очередную «а». Не может быть. От удивления даже поворачиваюсь к заднему сиденью – дорога прямая, пустынная, и зверская манера вождения Каракурта не так чувствуется, – вперяю внимательный взгляд в лицо Паука, слежу за губами. Вот, тянет ещё одну «а», слегка, но всё же. А я не заметила этого раньше по одной простой причине – я слишком привыкла к подобному произношению.

Заметив, что я таращусь на него, Паук смотрит вопросительно, и я неожиданно даже для себя выдаю:

– Хэй, паарень, даавно с Района?

Он недоверчиво поднимает брови, а через секунду Шмель бухает смехом:

– Ха, да эта дочка судьи не так проста! А, Паук?

Тот отворачивает лицо к окну – то ли смущённо, то ли раздосадованно, – но Шмель не успокаивается.

– «Паарень», а? – он пародийно растягивает «а» и тычет Паука кулаком в бедро. – Смотри, захомутает тебя, будешь жить в доме у судьи. Придётся этикет учить, книжки читать…

Паук бросает на меня косой взгляд, на этот раз со смешинкой в глазах, и тянет – теперь уже с отменно неразборчивым речным произношением:

– А то ты не вишь, што энтой даамочке уж есть, с кем по ночам энтикет учить? Я-то паарень крутой, тока поперёк ейнова робаата не попру.

Я, не сдержавшись, расплываюсь в счастливой улыбке: накопившееся напряжение готово воспользоваться любым поводом для разрядки. Шмель ржёт. Даже Каракурт улыбается, и атмосфера в машине сразу становится легче.

– А то что, – Шмель то и дело фыркает от смеха, – боишься, что робот тебе кишки на палку накрутит?

Паук сдержанно усмехается.

– Я так шну, она и саама не промах.

Наши взгляды встречаются, и я замираю, глядя в его глаза. Тёмно-карие. Нет, я понимаю, что моя симпатия сейчас во многом связана с памятью о Дэне, но Паук кажется действительно неплохим парнем. Разговаривал вежливо, не смеялся, что я сплю с роботом. И в общем-то, он симпатичный… Может, если бы мы встретились раньше… А впрочем, понятно, что ничего бы не было. Чем бы я могла заинтересовать крутого парня, который зарабатывает подобным образом? А если бы пересеклись, допустим, где-то в клубе или магазине, то я бы побоялась даже подойти к нему, не то что заговорить.

Так что я отвожу взгляд и отворачиваюсь обратно к дороге. Нет смысла фантазировать, даже если очень хочется психологически отключиться от текущей ситуации. Лучше не терять бдительность. У этих людей – свои цели, у меня – свои.