– Яков Исаакович, – обнимаю лысеющего мужичка, покрывающего голову национальным убором. На каблуках я заметно выше, хотя он тоже не особо высокого роста. – Вы тот ещё бунтарь! Заявиться в эту страну во всём убранстве, – заговорщически шепчу, в ответ на поцелуй, который старик оставляет на моей щеке. И улыбаюсь его классической вредной ухмылке.

– Юлия Александровна, моя национальность-моя гордость. Мне её не в долг выдали, чтобы я её прятал.

– Очень похвально, – смеюсь, наблюдая его поджатые губы. – Когда-нибудь я так тоже смогу.

– Мы с вами имеем схожие корни? – уточняет добрее. – Этого не стоит стесняться, милочка.

– К сожалению, Яков Исаакович, – извинительно улыбаюсь за ввод в заблуждение, а убрать довольство никак не могу. Видимо стресс, как и прочая гадость, выходит из организма через отголоски истерики. – Я ещё не придумала что именно на манер вам перестану прятать, но когда-нибудь я так тоже смогу!

– Непременно, милочка, – обречённо вздыхает старый еврей, откровенно проводя параллель между моим цветом волос и умственными способностями. А ведь раньше пел мне дифирамбы. – Кирилл Леонидович, вы доставите меня в участок для ознакомления с документацией?

Принудительно убираю улыбку, понимая, что иначе мальчики станут обсуждать без меня столь серьезные темы. Между тем, зал прилёта далеко не подходит для подобных дискуссии. Слишком много ненужных свидетелей. Слишком часто наторканы камеры, что пишут звук чище, чем видео.

– Не вижу в этом необходимости, – протягивает Кир откровенно зевая. Предлагает жестом направится к выходу. Сам, попутно опустошает карман пиджака, являя нашему взгляду свою знаменитую флешку. Ту, с которой, при желании владельца, всё легко исчезает, будто и не было. Но важное, остаётся всегда при нём. – Всё тут, – комментирует Кацу. – Номер вам приготовили. Устроитесь поудобнее, поужинаете и со всем ознакомитесь без спешки.

– Кир, блин, – шикаю на него и пинаю локтем в бок от негодования. – Ты хакнул полицейский участок?

Искривляет ухмылку, а в глазах пляшут черти, принимая мой комментарий на уровне комплимента.

– Одолжил информацию, – поправляет язвительно. – А ты думала я прохлаждался, пока ты смиряла с действительностью Бажена? Делать больше нечего. Мне тоже эти стены не особо понравились. К чему возвращаться в них дважды, когда можно просто унести необходимое с собой? Или я не прав?

– Кир…! – заставляю себя заткнуться под пристальным взглядом Каца. – Да чтоб тебя! – выдыхаю натужно.

– Юлечка Александровна, Кирилл Леонидович порядком подсобил старику. Не будьте с ним столь резки.

– Юль, там работы то, – оправдывается Кир своей обезоруживающей. – Никакой защиты. Пацан бы справился. Грех не воспользоваться!

– Кирочка, – наращиваю шаг, а прошу умоляюще. – Надеюсь ты не внёс своих корректировок в искомые документы?

Старый еврей на это натужно молчит и присматривается к тому, кто давно сжился с ролью хозяина жизни. Кто идёт, не обращая внимания на окружающих. При этом, привычно сканирует всех без различия.

– Скажем так, – начинает Левицкий серьезным. – Я оставил для себя незакрытую форточку, через которую беспрепятственно могу удаленно проникнуть в нужное мне помещение.

– И снести нафиг им всю базу, – выпаливаю нервно смеясь.

– Не, ну это прям жёстко, – заключает поучительно Кир, а спустя секунды от былого жеманства не остаётся и следа, потому как этот кретин реально ржёт на весь зал прилёта, вторя моим словам: – И снести им всю базу ко всем чертям! Да, Юль. А почему бы и нет? Да запросто!

– Молодые люди! – грозно осекает нас Кац. – Давайте всё же действовать в рамках закона!

– Но с документами вы ознакомитесь в номере, – недовольно чеканит непризнанный гений. – Ещё раз в участок сегодня я не поеду.

– Как скажите, – соглашается с присущей ему укоризной. Оставляя после себя странное послевкусие: недопонимание кто выиграл озвученный спор, а кого просто умело унизили. Когда-то я так тоже смогу. Пусть и не принадлежу к данной национальности, но подобное умение перенять стоит. Пока перед глазами такой ярый представитель национального колорита. Непременно стоит перенять. Вот муж то обрадуется.

***

На часах уже за полночь, а мы трое не спим. Каждый в своем номере. Устроившись с удобствами, как настаивал Кир, но подключенные к одной конференц-связи. Обсуждаем детали под наводящие вопросы Каца. Я пытаюсь припомнить фразы из разговора с полицейскими. Те, что тогда, при выплеске адреналина в кровь, не легли сразу на слух, не перевелись на родной язык. Сейчас же, более осмысленно и спокойно всплывают перед глазами картинками и складываются в разложенный пазл. Кир подробно рассказывает о проживании здесь в эти месяцы. О том, с кем «водил дружбу» Всеволод и кто может стать в досудебном на его защиту. Мы рассматриваем все варианты. И то, что дело дойдет до суда-тоже. К сожалению, мы не на Родине. К сожалению, наш клиент считает… Про то, что считает Всеволод в отношении своих действий, лучше и не заикаться! Мы все старательно обходим эту тему стороной. И каждый про себя знает, что Великий и Всемогущий не признает свою вину. Вообще. Когда-либо. Хотя… В этой моральной яме он как раз по тому, что однажды, всё же признался. Рассказал Кристине каким с ней был мудаком. Словно она и без этого не была в курсе. Недооценённый порыв быть лучше, чем есть в разы хуже осознания истинной паршивой сущности. Настигаемое разочарование в людях дробит остаток веры в них. И происходит то, что мы имеем перед собой. Попытку суицида души. Момент полного морального безразличия. Полную безнаказанность. Которую всё же пытаюсь подогнать в допустимые рамки, развесить ярлыки статей и сроки наказаний.

– Яков Исаакович, вы сможете что-нибудь сделать к утру? – повторно зеваю за Киром, словно повторяя дурацкий челлендж. Тот ржёт по ту сторону экрана. Издевается. Предлагает спеть мне колыбельную. И самое паршивое, что в данной ситуации даже не набрать мужа. Не стану же я разговаривать «напоказ»? А мне бы сейчас, сродни Кацу, кичиться своими отношениями с тем, кто дороже всего и всех на свете. Не скрывать. Не утаивать. Быть честной и гордой тем, что имею. Да, только в итоге: дело, есть дело. Как вскащао бы Великий и Всемогущий. И оно прежде всего. Приходится ограничиться отпиской, что для посторонних разговоров я слишком устала. Моральное угнетение от этого ощущается ещё ярче. Спасибо, Всеволод. Не все круги Ада с тобой под руку пройдены! Всё самое яркое у нас ещё впереди!

– Юлечка Александровна, – бодро начинает старый еврей. – Судя по бумагам, что мы имеем на руках, Всеволода Александровича отпустят под подписку о невыезде. Местные бюрократы могут затянуть сроки, но уверяю вас, через пару тройку недель все обвинения мы с него снимем.

– А если она не пойдет на мировое? – задаюсь, считывая гримасу Кира.

– По местным законам, придётся. Вы удивитесь, но права женщин здесь…, – затихает, словно обдумывая допустимо ли озвучить именно такую формулировку фразы. – Не слишком то и защищены. Я очень постараюсь свести для обоих все неминуемые допросы и дознания к минимуму. Но несколько очных ставок мы провести будем обязаны.

– То есть её мнения мы особо спрашивать и не обязаны?

– По факту нет, – парирует утверждением. – Она гражданка страны и подчиняется её законам. А вот на Всеволода Александровича они распространяются с достаточным послаблением. Да и гендерную солидарность никто не отменял. Здесь тоже бытует поговорка вроде нашей: «Сучка не захочет…»

– Ясно, – перебиваю, не наблюдая в Кире довольства за весь мужской род. – С вашего позволения, если больше не нужна.

– Доброй, Юль, – бросает Левицкий и отключает меня от общего чата. Видимо далее гендерная солидарность планируется обсуждаться уже без меня. И не понятно, боюсь я следующего дня или наоборот тороплю его, чтобы быстрее со всем разобраться? Внутри всё так же свербит. Неприятное. Дребезжание. Предвкушение. Чего-то паршивого. И необратимого.

Захлопываю ноутбук. Укутываюсь в необъятное одеяло подобием кокона. Будильник на семь утра. Кац знает своё дело. Если пообещал подписку-своего добьется. А я что? Я всего-навсего референт Великого и Всемогущего. Как скажет, так и будет. К сожалению или к счастью, на всё дальнейшее воля учителя.

Закопать. Немедленно

– Лисовская -