Лия Аструм: Иллюзия падения

Пролог

“Я умираю или еще нет?”

Вытерев слезящиеся глаза, осматриваю обстановку и буквально пришпиливаюсь взглядом к полу. На нем лежит закрученная кольцом темная волосинка, притоптанная сверху не одной парой ботинок. Длинная, мерзкая и словно живая. Сглатываю, чуть ли не всерьез ожидая, что она поползет, и, встряхнув шевелюрой, поворачиваю голову влево. На ободке унитаза разбрызганы желто-коричневые капли, и не нужно быть гением, чтобы распознать их природу.

Маниакальное желание помыться накрывает внезапно. Оно зудит под кожей и за секунды разрастается до масштабов, которых не было уже несколько лет. Задыхаюсь. Цепляясь за липкую стену, встаю и с трудом добираюсь до раковины. Подтеки на серой ручке вызывают гадливое отторжение, грязные следы – новый рвотный позыв. Раздосадовано скриплю зубами и бегом покидаю зловонную комнату моих триггеров. Мчу к выходу мимо изумленного бармена, скривившейся блондинки и кучки мускулистых парней, пялящихся на монитор с футбольным матчем.

Ловлю такси и через пятнадцать минут стою у ворот жилого комплекса. Лифт, восемнадцатый этаж и родная дверь, за которую я вваливаюсь с таким грохотом, будто за мной гонится весь мексиканский картель.

Квартира. Слишком светлая, слишком неправильная. Срываю рубашку и лезу под душ прямо в штанах. Хочу смыть вонь, запахи. Мучаюсь с ширинкой, вырываю нахрен замок и чуть ли не вою, стараясь отодрать от бедер мокрые брюки. Беру ножницы, режу по шву, разрываю и трясу ногой, свирепо скидывая противный слой ткани.

Вода ледяная, а от тела идет пар. Выливаю на себя флакон геля, деру мочалкой плечи, живот, шею и даже лицо. Молча, остервенело. Повторяю. Снова и снова. До колющего огня на каждом дюйме и чистого скрипа. Полотенце мягкое, а кажется, жестким. Скребет ворсинками по воспаленной коже.

Таблетки и стакан виски. Первый, второй, третий. Недолгая отключка, и раздражающие лучи влетевшего в окно солнца, которое я с радостью потушил бы. Выкинул из космоса.

Сижу, хожу. Двадцать минут сверлю зрачком дверной глазок. Там кто-то стоит. Но он прячется и чего-то ждет. Возвращаюсь в комнату, выкуриваю сигарету и крадусь обратно. Резко дергаю ручку, рассчитывая поймать с поличным, но ловлю лишь пустоту и ослепление светом, автоматически вспыхнувшим на площадке.

Никого нет. И не было. Чтобы так и оставалось, закрываюсь на все замки и трижды перепроверяю каждый.

Уровень тревоги запредельный. Непостоянный. Набегает и опять утекает. Как воздух сквозь пальцы, с которым я играю на балконе, махая ладонью из стороны в сторону как полнейший дебил. Ветер успокаивает и отвлекает, охлаждая порывами расцарапанное лицо.

– Хватит звонить! – ору на телефон и яростно кидаю его в бормочущий телевизор.

Переворошив всю аптечку, хватаю спасительные блистеры и пихаю их в рот. Забираюсь с головой под одеяло. Засыпаю или нет. Паршивая полудрема, в которой я бегу, но не бегу.

День новый. А сигарета с виски – нет. Курю прямо на кухне, глядя на солнечный Нью-Йорк, сверкающий жизнью. Рисую в воздухе дымный круг и рассеиваю. Рисую новый. Безумно тычу в центр кольца и пинаю его ногой, искажая границы. Психую, задергиваю шторы и, потушив окурок в переполненной пепельнице, врубаю стереосистему. Rammstein разрывает стены гостиной и мои кровеносные сосуды. Танцую, кружусь как на рулетке: подпрыгиваю и замираю, подпрыгиваю и замираю. Валюсь на пол и, надрывая мышцы живота, ору во всю глотку их трек Sonne.

Упираясь ладонями в обод унитаза, блюю. Глотаю ком горькой желчи и разглядываю свои руки, замазанные розовыми кляксами. Горящими, сверхчувствительными. Из мелких трещинок сочится кровь. Оранжевая и какая-то жидкая.

Душ, антисептик и поиск таблеток, которых нигде нет. Закончились.

Где этот чертов телефон?!

Падаю звездой на кровать и таращусь в потолок, светящийся неоновыми лампочками. Подсветка выключится, когда догорит последняя. Сотая. Или тысячная. А человек выключится раньше, потому что в запасе у него всего одна лампочка. И та недолгая.

Несправедливо.

Хотя… плевать.

“Так я умираю или еще нет?”

Глава 1

Настоящее время. Нью-Йорк

Эван

– Не понимаю причину спешки, мистер Мур. Ваш вопрос не мог подождать до утра понедельника?

Игнорируя запах нафталина, забивший ноздри, разглядываю через стекло игровую площадку, напоминающую антураж к фильму ужасов: ободранные качели, покосившиеся горки и выцветшие игрушки, разбросанные июньским ветром вокруг облезлой песочницы. Да уж, материал получится говорящим. От картинки так и веет щедростью и заботой о детях-сиротах.

– Поверьте, директор Андерсон, последнее место, где я хотел бы находиться в пятницу вечером, – это рядом с вами, – бесстрастно отвечаю я, сдерживая полыхнувшую вспышку агрессии. Старуха очень неумно решила поживиться, поставив под угрозу благотворительную кампанию, над которой я работал целый месяц.

– Мистер…

– Я очень не люблю, когда мне создают проблемы. А еще больше я не люблю, когда это делают дилетанты. Нахожу это оскорбительным. – Разворачиваюсь и, сцепив руки за спиной, в упор смотрю на немолодую женщину с туго собранными в пучок волосами и непомерно большими очками. – Наши финансисты нашли в отчетах расхождение в пятьдесят тысяч долларов. Но можно было и не искать. Достаточно взглянуть сюда, – коротко машу в сторону окна.

– Не может быть! – театрально ахнув, женщина направляется к столу и принимается быстро перебирать бумаги. Находит нужный документ и нервно тычет в него пальцем. – Вот же, мистер Мур, все сходится!

Не смотрю на глупо составленные столбцы. Смотрю на ее лицо с плохо нанесенным макияжем: набрякшие веки, темные круги под глазами и морщины с шелухой из-за дешевого тонального крема.

– Я ознакомился с ними еще вчера. Отмывать деньги вы не умеете. А если не умеете, то и не нужно начинать. Я слишком ценю свое время, чтобы из-за вашей глупости сворачивать идеальную схему. Через неделю я хочу видеть новую игровую площадку. Если мы найдем расхождение хотя бы в цент, у кадрового агентства добавится новая вакансия. Думаю, не стоит уточнять, какая именно. Сразу же после проведения кампании финансирование вашего учреждения будет поставлено под вопрос. Это понятно?

– Д… да. Простите, пожалуйста, я все сделаю. Обещаю!

– В следующем месяце мы проведем съемки для рекламных баннеров. Ваша задача – подобрать пятерых харизматичных детей и привести их в презентабельный вид. Одежду для них привезут. Доброй ночи.

Не даю старухе и рта раскрыть. Покидаю душный кабинет и иду по тускло освещенному коридору, преследуя лишь одну мысль: каргу надо менять. Спонсорство детского дома будет сохранено в любом случае, но недобросовестные личности, способные так открыто марать репутацию корпорации Miller Health Corp., автоматически попадают в черный список. И это всегда билет в один конец. Как в ад.

– Девчонка, девчонка, девчонка! – слышится из-за поворота, разлетаясь эхом по всему этажу.

Свернув за угол, сбавляю шаг.

– Девчонка, девчонка, девчонка! – окружив светлого кудрявого мальчишку, трое пацанов тычут в него пальцами и смеются.

– Отвалите!

Тот злится, кидается на них и пытается ударить. Но парни заметно старше, и все попытки блондина оказываются тщетными. Хотя нет. Он изворачивается, кусает за руку одного из задир, за что тут же получает сильный толчок в спину. Мальчишка падает, прикладывается подбородком об пол и громко стонет, когда чужой ботинок врезается ему в живот.

– Тварь! Совсем оборзел! – орет нападавший под радостное улюлюканье остальных.

– Развлекаетесь? – ровно интересуюсь я.

Парнишки оборачиваются. Оценивают мой внешний вид и долго взвешивают, стоит ли дерзить в ответ. Приходят к правильному выводу и бормочут невнятные объяснения.

– Разве после отбоя вы не должны находиться в своих кроватях? – лениво уточняю я.

– Мы как раз шли в свою комнату, – расправив плечи, отвечает самый высокий, вероятно, решив не пасовать и показать, кто здесь лидер. – А тут этот… помощи попросил.

– Волонтеры из вас на двоечку, – наигранно вздыхаю я и получаю три злобных взгляда, которые, наверное, должны меня убить или испепелить. Но, разумеется, ничего из их стараний не выходит. Вырубаю насмешку и сухо чеканю: – Не задерживаю.

Парни недовольно косятся на мелкого и нехотя удаляются, не забыв кинуть напоследок пафосное: “Мы еще не закончили с тобой, девчонка”.

Мальчишка, кряхтя, поднимается на ноги, сверлит спины обидчиков и яро оттирает с подбородка кровь. Видимо, язык прикусил. Подхожу ближе к пострадавшему, сажусь перед перед ним на корточки и протягиваю платок.

– Я Эван.

Мелкий неодобрительно рассматривает меня, потом – платок. Думает. Все же принимает спасительный реквизит, измазывает его соплями и протягивает обратно мне.

– Оставь себе. Больно?

– Нет. Я их убью!

– Нельзя убивать людей.

– Они называют меня девчонкой!

– Ты не похож на девчонку.

– Тогда почему они так говорят? – бесится мальчишка.

– Потому что завидуют.

– Чему? – теряется, супит брови, а светлые кудри забавно лезут ему в глаза.

– Ты не такой, как они. Выделяешься. Особенных тут не любят.

– Мама тоже говорила, что я особенный, – кудряшка горько шмыгает носом.

– Где она?

– Умерла.

– Моя тоже.

В глазах мальчишки зажигается скромный огонек надежды.

– Ты тоже здесь жил?

– Нет. Будешь жвачку? – хлопаю себя по карманам. Из сладкого у меня ничего нет, но этого ребенка я категорически не хочу оставлять без утешающего презента.

– Мама говорила, что нельзя ничего брать у незнакомцев.

– Твоя мама была умной. Но ведь у каждого правила есть исключение, – подмигиваю и даю мальчишке жевательную пластинку.

Он торопливо снимает упаковку и засовывает жвачку в рот. Смешно корчит рожицу.

– Кислая.

– Яблочная. – Выпрямляюсь и, глядя на светлую макушку, испытываю чувство жалости. Этому ребенку будет здесь весьма непросто. – Иди в кровать.

– Мама всегда читала мне сказку перед сном, – запрокинув голову, бодро заявляет блондинчик.

– Здесь таких услуг не оказывают.

– Прочти ты.

Вот это разгон. Ухмыляюсь чужой наглости и дразняще треплю пацана по голове. Он уклоняется, сверлит меня недобрым взглядом из-под сведенных в одну линию светлых бровей.

– Прости, мелкий, у меня другие планы.

– Какие?

Вспоминаю, какие именно, и широко улыбаюсь.

– До которых ты еще не дорос.

– Я не маленький!

– Сколько тебе? Три?

Специально говорю меньше. Он так очаровательно злится.

– Мне пять! – мальчишка возмущенно пыхтит и сжимает крохотные кулачки.

– Ладно, верю. А теперь спать.

– Я не хочу спать!

– Хорошо, стой здесь.

Разворачиваюсь и иду к выходу. Я и так прилично задержался в месте, посещение которого я избегаю всеми возможными способами. Холодные, пронизанные отчаянием коридоры, шумная столовая с невкусной едой и туалеты, отдающие хлоркой и мочой, вгоняют меня в депрессию. Но дело не только в удручающей атмосфере. Я не могу оставаться спокойным, когда вижу жадных до ласки и внимания детей. Меня начинает эмоционально катать от гнева до непонятной скорби. В такие моменты мне особенно хреново, и это “хреново” я привык изгонять максимально быстро, чтобы не успевало осесть.

У самых дверей слышу топот ног, а в следующую секунду проворные пальчики хватаются за край моего пиджака и тянут назад. Уступаю детской силе и оборачиваюсь. У кудряшки голубые глаза, забавные ямочки и подозрительно ангельский настрой.

– Меня зовут Эштон. Эштон Томфорд.

***