Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь. Не успеваю считать. Белые числа на панели управления, интегрированной в деревянную отделку лифта, сменяются чересчур быстро. Веду взглядом вдоль позолоченных реек, тянущихся по периметру кабины, и, в подробностях рассмотрев мигающий светильник, бесшумно выдыхаю скопившийся воздух. Нет, клаустрофобией я не страдаю. Но с этим широкоплечим надзирателем, проедающим мой профиль беспристрастным взглядом, еще после пятого этажа стало невыносимо душно.

Интересно, таким громилам, как он, кислорода требуется в два раза больше? Исходя из его словесного запаса в четыре слова: “Добрый вечер, мистер Мур”, я склонен полагать, что вдвое меньше. Мозг не получает нужный процент насыщения, а, следовательно, исключает из рабочего процесса самые важные отсеки, отвечающие за речь, эмоции, юмор. В прямые обязанности каменного изваяния входит встреча и сопровождение клиента. Собственно, так и происходит, но его молчаливо грозный вид нагоняет мысли о том, что я еду не на порно-вечеринку, а на допрос с китайскими пытками водой.

Кидаю взгляд на часы. Гипнотизируя взглядом стрелку, дожидаюсь последнего смещения в цикле и, вскинув голову, даю еще один шанс серьезному парню:

– Полночь, Джереми. Что насчет желания?

Мужчина ожидаемо молчит. Закатываю глаза и, поправив манжет рубашки, радуюсь новому числу, высветившемуся на панели. Восемьдесят пять. Осталось немного.

Желания. Я не верю в это дерьмо. Я вообще из тех людей, которые не признают падающих звезд, светлых лун, шаманство, таро и прочую ерунду. Я склонен придерживаться неоспоримого мнения: если человек совершает действия, они рано или поздно неизменно приведут его к результату. Исходя из этого охренительно умного вывода, всему, что у меня есть, я обязан исключительно себе.

А если загадать, не веря, сбудется? Мощно расхожусь в осмысливании этого вопроса и несколько секунд блуждаю в поиске желаемого. Фиаско. У меня нет желаний. Точнее, они есть, но все они материальные и доступные. Хочется получить невозможное.

На ум приходит только одно. Совсем некстати врывается в сознание болезненным воспоминанием. Захватывает пространство, вытесняя за мозговые рамки все ненужное.

Крепко стискиваю зубы. Слишком усердствую, потому что последствие моей несдержанности разносится по всей кабине скрипучим хрустом. Ловлю недоуменный взгляд моего сопровождающего и широко улыбаюсь, зная, что приветливая мимика лица всего за пару секунду растворит все вопросы в мозговом механизме охранника.

Сейчас он думает, что я либо дурачок, либо доброжелательный человек. Я – ни то, и ни другое. Все эти реакции тела их можно подстроить и сыграть во избежание ненужных косых взглядов и бестактных догадок.

Легкий щелчок оповещает о торможении платформы на сто тринадцатом этаже, и я выхожу вслед за “немым” в темный холл, где тут же оседаю взглядом на миниатюрной девушке. Она явно ждет нас, и, разглядывая ее убийственно высокие шпильки, я склонен полагать, что это ожидание выдалось мучительно томительным.

Верхняя часть женского лица закрыта черной маской, что вынуждает меня перебазировать все свое внимание на ее пухлые губы, накрашенные помадой оттенка вишни.

– Добрый вечер. Прошу вас поднять руки на уровень груди. В целях безопасности мы вынуждены изъять ваш сотовый телефон, а также другие возможные средства связи. По окончании вечера вы сможете их забрать.

Вполуха слушаю монотонный, заученный до дыр текст, концентрируясь на шарящих по моим карманам конечностях, которые отчего-то слишком рано замирают.

– Мистер Мур… хм, у вас тут жвачка, – недоумевающе бормочет охранник и демонстрирует мне бесформенное липко зеленое пятно на подоле пиджака. Губы сами собой расплываются в улыбке. Мелкий бесстрашный засранец. Надо будет сказать старухе, чтобы взяла его на баннер. У паршивца чересчур много энергии, так пусть расходует ее на благие цели.

Отдаю девушке испорченный пиджак и забираю у нее из рук прямоугольное плато, на атласной черной ткани которого лежит скульптурно вылепленная маска.

– Кем я буду сегодня? – с любопытством рассматриваю лежащие передо мной грубые черты неизвестного мужчины, посыпанные золотистой крошкой.

– Богом Дионисом!

Скептично выгибаю бровь.

– Как интересно. И кто это?

– Сын Зевса и смертной женщины Семелы.

– То есть полубогом, – вношу я маленькое, но довольно весомое уточнение. За шестьдесят кусков, которые я ежегодно плачу за членство в их элитном клубе, я рассчитывал на отца Зевса или, как минимум, на самого Зевса.

На секунду впав в ступор, девушка пускается в объяснение.

– Семела не смогла вынести истинного величия Зевса и умерла в огне. Зевс спас младенца, зашив себе его в бедро, а когда пришло время, он распустил швы, и появились вы. Ой, то есть он.

– Как увлекательно, – тяну я, наслаждаясь чужим смущением. – Полубог, выношенный ногой папаши-убийцы.

Позади меня раздается смешок грозного парня. Он понимает юмор? Так и знал, что не все потеряно.

– Вам не нравится? – в женском голосе появляются панические нотки. Надо прекращать терроризировать девчонку, пока от стресса она не грохнулась в обморок.

– Из всех богов всегда мечтал быть именно им!

Девушка испускает еле слышный вздох облегчения, помогает надеть маску и провожает в главный зал трехэтажного пентхауса, который сегодня выглядит, как чертов древнегреческий сад: сотни зажженных свечей, вьющиеся по стенам виноградные лозы и искусственно возведенные колонны, драпированные золотой органзой.

Присаживаюсь за самый дальний от центра столик, украшенный оливковыми ветвями, и, чтобы скрасить ожидание начала шоу, сразу заказываю целую бутылку шампанского, игнорируя маячивший передо мной кувшин с вином.

Настроение обычное, даже слегка скучающее. Ни предвкушения, ни волнения. Тотальное спокойствие, разбавленное лишь назойливо всплывающими в голове цифрами из отчета.

Стараясь отвлечься от работы, преследующей меня словно бессмертный сталкер, медленно катаюсь взглядом по знатной публике. Ментально лезу под их роскошные обертки, пытаясь нащупать знакомые лица. Торможу на мужской фигуре и, детально вглядевшись в маску, сразу же узнаю в ней Зевса. Ну конечно, кому, как не отпрыску сенатора, могла достаться роль самого главного.

Одна из особенностей моей специализации – устанавливать выгодные связи. Некие проекты симпатий, каждый из которых в конечном итоге должен принести пользу лично для босса или корпорации в целом. Общение с Кристофером Харрисоном изначально планировалось именно как такой проект. Но оно не ограничилось деловым. У нас обнаружилось много точек соприкосновения, а спасение его жизни заложило плодородную почву для нашей дружбы.

В один из вечеров Харрисон наглотался непонятного дерьма. Я по чистой случайности проезжал мимо и нашел его, дергающегося в припадке у входной двери. Я пихал ему в глотку пальцы и изо всех сил боролся с собственным приступом тошноты. Честно говоря, я был готов запихать свои пальцы куда угодно, только чтобы этот придурок, нацепивший сегодня дурацкое тематическое платье, не откинулся прямо на моих глазах.

Салютую радостному Крису бокалом и, чтобы лишний раз не подбивать его на совместные оргии, устанавливаю зрительный контакт с первой попавшейся “богиней” за соседним столиком.

Незнакомка быстро включается в игру: рукой ласкает открытую зону декольте, манерно накручивает на палец и тут же распускает прядь светлых волос, не забывая томно покусывать нижнюю губу. Отводит руки за спину, совершает невидимые мне манипуляции, и уже в следующее мгновение верх ее платья с некой грацией опадает вниз, являя моему взору лиф из прозрачной сетки, под которым призывно торчит двоечка с темно-коричневыми сосками.

Никого это не шокирует и не возмущает. Даже если бы я подошел и облизал ее красивые сиськи, все бы только обрадовались. В этом пентхаусе разврата обнаженная грудь всегда к месту, но не цепляет глаз. Как зеленое яблоко в корзине зеленых яблок.

А я пришел за красным.

Незнакомка занимает расслабленную позу, всем видом демонстрируя, что шаг сделан и теперь ход за мной. Где-то на периферии Харрисон показывает мне большой палец. Не удивлюсь, если он, наплевав на все правила, подскочит и проорет на весь зал мое имя. Или, еще лучше, подойдет и отвесит мне подзатыльник за то, что откровенно туплю в отношении смелой флиртуньи.

Но на мое счастье откуда-то издалека слышится музыка. Она нарастает, нарастает, нарастает и вливается в зал незнакомым античным напевом, обработанным на современный лад. Сквозь драматические ноты прорываются интимные редкие вздохи, не дающие забыть, что мы находимся сейчас совсем не на Олимпе.

Все шепотки тонут в необычной композиции, а глаза устремляются вглубь зала, откуда из кромешной темноты одна за другой появляются шесть дев. В греческих туниках с глубокими разрезами и вырезами в самых нужных местах они бесшумно движутся вперед и, дойдя до незримой точки в самом центре, замирают. Будто врастают босыми ступнями в пол. У каждой из них верхняя часть лица скрыта полоской золотистой ткани, создающей иллюзию завязанных глаз. Полного ослепления.

Рабыни. Одноразовые рабыни фальшивых богов, готовых платить бабки за возможность вытянуть из их покладистости свой максимум. Достичь предела.

Девушки начинают свой танец. Сначала легкий, ненавязчивый, веющий интеллектуальной постановкой, способной рассказать нам о традициях греческой культуры. По их плавным движениям невозможно понять, что через какие-то считанные минуты каждая из них будет срывать голос в спальнях наверху. Но это наваждение очень быстро исчезает, когда танцовщицы начинают скидывать платья, демонстрируя совершенство своих точеных тел.

Мое внимание привлекают две девушки, извивающиеся змеями возле колоны в противоположном углу зала. На них все еще много одежды, и на меня нападает странный азарт увидеть невидимое первым.

Не успеваю закрепить эту мысль, как музыка стихает, начинает играть совершенно другой мотив, и из черноты появляется седьмая. Остальные шесть тут же меркнут, как бездарный разогрев главного акта. Изящные ступни, умопомрачительно длинные ноги, гибкое загорелое тело, мерцающее в отблесках свечей, и аккуратная грудь под струящимся шелком. Маска на ее лице мне незнакома, но я решаю выбрать богиню любви – Афродиту. Корона из золотых листьев добавляет ей величия, а рыжие волосы…

Ненавистный цвет моментально высасывает весь кислород из легких. Недолгая асфиксия увеличивает пульс до бешеных ритмов. Не хочу смотреть. Но смотрю. Ищу сходства. И самое поганое – нахожу. Неявные. У моих воспоминаний не было завораживающей утончённости движений.

Но было другое.

Бешеная энергия. Заставляющая хотеть.

Была уверенность, сносящая любую самооценку. И непредсказуемость.

Я жажду распознать глаза этой царицы и невольно подаюсь вперед, запоздало осознавая, что при таком освещении не увижу ровным счетом ничего.

Чертова амазонка начинает свой танец. Всё внимание гостей приковано к ней. У Криса чуть слюна не течет, а справа от меня незнакомый “божок”, запустив руку в штаны, неспешно надрачивает свой мелкий член. Не анализирую других жаждущих, потому что ответ без подсказки бешено прыгает на кончике языка: спрос на незнакомку достигнет катастрофических масштабов.

Во рту становится сухо, делаю глоток шампанского и случайно замечаю мелкую ворсинку, застрявшую в линии сгиба большого пальца.

Желание убежать в уборную не маниакальное, терпимое. Пару вдохов, пару чисел и небольшая работа над собой должны предотвратить небольшое бедствие, которое не повторялось уже целый год.

“Сидеть, Эван Мур! – мысленно приказываю самому себе. – Только попробуй сдвинуться хоть на дюйм, сука!”