Оксана Ююкина: Мастер сердечных дел

Оксана Ююкина
Мастер сердечных дел

Ремонт первый. Глинтвейн одиночества

Ярмарка бьет по лицу шумом и светом, даже болезненнее, чем пощечина. Где-то справа хохочут друзья: Катя, Света, Миша, Петр. Их смех – это отдельный, радостный клубок, который катится мимо меня, ни на секунду не задевая. Я иду рядом, но будто отделена от них толстым звуконепроницаемым стеклом. Нет, я иногда вклиниваюсь в разговор, шучу и упорно пытаюсь быть по-прежнему своей. Но слова тонут в общем гуле, перекрываются другими голосами. Один, два, три раза. На четвертый уже не пытаюсь. Просто шагаю, засунув руки глубоко в карманы, и чувствую, как внутри растет тяжелый, холодный ком. Не просто грусть, а ощущение будто мне в грудь напихали мокрого, спрессованного снега. Потому что стоит выпасть хоть на секунду из реальности, как мысли возвращаются в привычный круг.

Все напоминает о нем. О Даниле. О том, как четыре месяца и пять дней назад он потребовал вернуть кольцо со словами «не сошлись характерами». Словно стиральную машину в магазин сдавал, а не отменял нашу общую жизнь. До сих пор, просыпаясь по ночам, не могу поверить, что его рядом нет.

– С наступающим! Много счастья, здоровья, любви!

Оглушительный крик какой-то женщины заставляет споткнуться, чуть не врезавшись лицом в прилавок. Писаная красавица была бы просто. Разбитая внутри и снаружи одинаково.

– Что будете заказывать, барышня? – Даже не сразу понимаю, что это обращаются ко мне. – У вас все в порядке?

– Э… да, глинтвейн безалкогольный. И трдельник с корицей.

Добродушная продавщица с ямочками на щеках улыбается мне, быстро собирая заказ. Я оплачиваю картой с маленьким сожалением в груди: снова придется экономить до зарплаты.

– Красавица, а карточку не хочешь? «Зодиак на удачу»! – она протягивает мне бархатный футляр. – Это бесплатно, подскажет будущего муженька.

Я чуть не фыркаю. Ни в гороскопы, ни в магию, ни тем более в новую любовь я не верю. Мое сердце – это выжженное поле.

– Нет, спасибо.

– Да возьми, не упрямься! – настаивает она и буквально вкладывает карточку мне между пальцами, в руку с трдельником.

Я собираюсь возразить, но вдруг чувствую странное. Карта… теплая. Не от руки продавщицы, а будто изнутри – едва уловимое, живое тепло, словно я держу не кусочек картона, а пойманную бабочку или заряженный энергией камень. Это на секунду сбивает с толку. Я разглядываю ее при свете гирлянд. На бархатистой поверхности вытеснен зодиакальный символ – стилизованный Стрелец, натягивающий лук. Но он не статичный – золотые и багряные штрихи складываются во взрывную композицию, создавая иллюзию движения, прыжка в неизвестность. Стрела словно только что сорвалась с тетивы и устремляется куда-то за пределы карты. От этого ощущения бесконечного полета становится так тепло на душе… или это все же трдельник греет руку? Я оборачиваюсь, чтобы найти друзей, уточнить, не сошла ли с ума, но понимаю, что они давно растворились в людском море. Меня оставили. Опять.

Горький смешок сам вырывается из груди. Что ж, отлично, просто прекрасно, спасибо, что вытащили пройтись. Я с каким-то отчаянным гневом пробиваюсь сквозь толпу, стараясь уйти подальше от этого навязчивого веселья, шума, поздравлений и радостных лиц. Новый год еще не сегодня, очнитесь! Сбегаю к набережной, к темноте, тишине. Ну, почти тишине, просто менее шумно. И вот, почти выбравшись на опушку людского потока, я в кого-то врезаюсь.

Бам!

Стаканчик с глинтвейном выскальзывает из руки, и теплая пряная жидкость широким пятном растекается по асфальту. Из пальцев выскальзывает и злополучная карта.

– Ой, простите! Я не заметила… – слышу сбивчивый, но до боли знакомый голос.

Передо мной, потирая плечо, стоит Маша. Мы учились в одной школе, но разошлись после выпуска, встречаясь раз в год-два случайно, вот так, на улицах. Каждая такая встреча проходит абсолютно одинаково.

– Ничего, – бормочу я. – Я тоже виновата, так хотела сбежать из толпы, что вот…

Мы замираем в неловком молчании, глядя друг на друга, а потом одновременно наклоняемся, чтобы поднять упавшие карты. Я вижу две – свою теплую и Машину, так похожую на мою. Наши руки тянутся к одной и той же, я случайно задеваю ее пальцы.

– Ой, извини!

– Ай, нет, я просто…

Мы обе резко отдергиваем руки, словно обожглись. Потом, все так же смущенно и нелепо, хватаем по карте – я ту, что ближе, она другую – и быстро прячем их в карманы, словно это не какие-то дурацкие карточки-зодиаки, а улики с места преступления.

– Ну, как дела? – выдавливаю я наконец, отводя взгляд. Мой голос звучит фальшиво и неестественно громко.

– Да нормально, – так же быстро и неестественно бодро отвечает Маша, уставившись на мой подбородок. – Работа, все дела… А у тебя?

– Да тоже… Ничего. Работаю.

Пауза становится громоздкой, как слон в посудной лавке. Мы обе понимаем, что следующий логичный вопрос – «Как на личном?», и обе смертельно боимся его. Я вижу, как ее взгляд на секунду задерживается на моей левой руке, ища на безымянном пальце кольцо, которого больше нет. Я машинально сжимаю кулак, пряча пальцы.

– Ты… тут одна? – наконец спрашивает Маша, оглядываясь по сторонам.

– Нет, с друзьями. Они… э-э-э… пошли за хот-догами, – вру я, жестом показывая в совершенно случайном направлении.

– Ага, понятно, – кивает она, явно не веря. – Я вообще-то спешу. Встречаюсь с подругой. Там.

– Да-да, конечно! Я тоже… меня ждут.

Мы обе испускаем фальшивые, слишком громкие смешки, которые режут слух.

– Ну, тогда… с наступающим тебя, – говорю я, уже мысленно проклиная все на свете.

– И тебя! – почти перебивает она. – Будь счастлива!

Это пожелание висит в воздухе тяжелым, нелепым камнем, больше похожим на насмешку.

– Спасибо, – бормочу я. – Ты тоже.

Прежде чем неловкость достигнет своего апогея и мы обе просто испаримся от стыда, Маша резко разворачивается и почти бегом растворяется среди людей. Я остаюсь стоять, чувствуя себя полной идиоткой, и смотрю на темное пятно глинтвейна. По крайней мере, я пролила его на асфальт, а не на новое пальто. Маленькая победа.

В стаканчике осталась только половина, и, чтобы хоть как-то заглушить ком стыда в горле, я делаю большой глоток, надкусываю сладкое тесто…

И мир проваливается у меня под ногами.

Это не головокружение, не обморок, а падение, какое бывает, только когда засыпаешь. Звуки ярмарки – смех, музыка, голоса – сливаются в один оглушительный гул, который нарастает, заполняя собой все. Огни гирлянд плывут, превращаясь в ослепительную, сияющую реку. Мне больно смотреть. Я зажмуриваюсь, чувствуя, как жар расползается по всему телу.

Когда открываю глаза, я все еще в парке. Та же аллея, те же оголенные ветви деревьев, та же набережная вдалеке. Просто переутомилась, перенервничала. Нужно вернуться домой и отсыпаться, да. Так и поступлю. Делаю шаг, и мой ботинок поскрипывает по утрамбованному снегу. Обычный звук. Но что-то все равно не так. Воздух? Он пахнет иначе. Нет привычной городской примеси выхлопных газов и жареной пищи с ларьков. Вместо этого пахнет чистым морозом, дымком – не углем, а чем-то древесным, как от камина – и едва уловимыми нотами… меда? Или пряников?

Я медленно иду вперед знакомым маршрутом, который кажется совсем другим. Наверное, так чувствуешь себя, когда заходишь в квартиру после долгого отсутствия: все вроде понятно, привычно, но что-то не так. Даже фонари будто светят не привычным резким белым электрическим светом, а теплым желтовато-янтарным и… с пламенем вместо лампы?! Тру глаза, несколько раз моргаю, удивительным образом умудряюсь не облиться. Но огонь за стеклом никуда не исчезает, лишь продолжает свой танец, отбрасывая на снег игривые тени.

Людей тоже, кажется, становится меньше, но… никаких ярких пуховиков, лоснящихся курток или спортивных штанов. Пальто из плотной шерсти строгих покроев, дубленки с меховыми воротниками. Я вижу несколько женщин в элегантных шляпках с небольшими вуалетками и мужчин в кепках-восьмиклинках. Ни одного капюшона, натянутого на голову. Будто я попала на костюмированное представление или киноплощадку.

Тревога, холодная и липкая, подползает к горлу. Я пытаюсь найти взглядом что-то знакомое, опору. Поворачиваюсь к месту, где всегда была автобусная остановка – уродливая, из синего пластика, с разрисованной граффити стенкой.

Ее нет.

Ажурная кованая скамейка, покрытая инеем, да небольшой фонтан – все, что осталось от остановки. Глинтвейн летит в мусорку, остатки трдельника прячу в сумку. Дрожащими руками достаю телефон. Нет сигнала. Медленно перевожу взгляд на фонтан. Обычная каменная чаша, в центре которой замерзшая скульптура мальчика с рыбой, из пасти которой торчит сосулька. Этого фонтана тут никогда не было. Или меня здесь никогда не было?

Сердце начинает колотиться чаще, переходя на галоп.

– Ты просто спишь, Вика. Спишь или потеряла сознание, – я шепчу себе под нос, пытаясь предотвратить панику.

Засовываю руки в карманы, надеясь согреть их, но лишь обжигаюсь. Какого черта? Вытаскиваю проклятую карту, которая не просто горит теплом, но и светится. Тихим, ровным, перламутровым светом, как светлячок, зажатый в ладони. Дрожащими пальцами я подношу ее ближе к глазам, и чуть не роняю.

Карта изменилась. Совсем. Исчез абстрактный символ Стрельца, в уголке появился Рак. Теперь на бархатистой поверхности – портрет мужчины. Не рисунок, а словно живое, дышащее изображение. У него светлые, чуть вьющиеся волосы, непослушно падающие на лоб. И глаза… невероятно добрые, но в их глубине – пронзительное безразличие. Он склонился над хрупким стеклянным сердцем, держа его в своих ладонях с такой бережностью, будто это единственное сокровище в мире. Свет исходит именно от сердца, мягко освещая лицо мужчины. Под портретом выведено имя «Лука», а чуть ниже подпись, которая заставляет вздрогнуть:

«Самая прочная заплатка – невидима глазу».

Я поднимаю голову и смотрю на чужой, незнакомый парк. Звуки приглушенные, будто кто-то прикрутил громкость реальности. Свет фонарей больше не кажется неестественным. Светящаяся в руке карта – тоже.

Я наконец с ужасом и полной ясностью понимаю. Это не усталость, не галлюцинация. Что-то пошло не так. Очень, очень не так.

Ремонт второй. Мастерская сердечных дел

Реальность обрушивается на меня непривычным шумом: не гул многомиллионного города, а выкрики торговцев, скрип полозьев по булыжнику, мелодичный перезвон где-то вдали. Я бреду, чувствуя себя стеклянной куклой, брошенной в чужую, слишком идеальную шкатулку. Все вроде бы то же самое, все на месте: тротуары, фонари, витрины. Но детали… они сводят с ума.

Вот аптека. Но на вывеске вместо привычного креста – стилизованная реторта: «Зелья и снадобья от А до Я». В витрине – не пирамиды из витаминов, а аккуратные ряды пузырьков с переливающимися жидкостями. Вот кафе, откуда пахнет не вареным кофе, а чем-то древесным, пряным и сладким, словно внутри пекут имбирные пряники в гигантской печи. Люди в своих пальто, плащах и шляпках выглядят не как актеры, а как полноправные хозяева этой реальности. Их неспешная, почти церемонная походка лишь подчеркивает мою паническую суетливость.

Тревога, холодная и навязчивая, свивает себе гнездо под ребрами. Мне нужно найти полицию. Участок. Кого-то в форме, кто выслушает мой бредовый рассказ и вернет все на круги своя. Я вглядываюсь в лица прохожих, ищу хоть каплю такого же недоумения, но вижу лишь спокойную, немного отрешенную усталость конца дня.