Олег Мушинский: Мальтийские шахматы

Болгарский гамбит

Глава 1

Из всех азартных игр мне больше всего нравились шахматы. В них случай вмешивался в игру ровно один раз и еще до того, как начиналась сама игра – при выборе кому за какой цвет играть. По крайней мере, так я считал, пока в 1914 году случай не занес меня в Варну. Это город в Болгарии, на побережье Черного моря.

Я тогда возвращался из Константинополя и рассчитывал успеть на пароход до Одессы, однако тот ушел буквально у меня из-под носа. Следующий рейс ожидался только через два дня. Я телеграфировал руководству, что задерживаюсь, и получил вполне ожидаемый ответ, что задерживаюсь я за свой счет. Сыскное агентство "Гермес" всегда славилось своей скаредностью.

Ну да, как говорится, не впервой. Кое-какие деньжата у меня оставались, и я снял номер в приличной гостинице. Говорят, обычно в конце июля здесь яблоку было негде упасть, однако в прошлом году болгары умудрились перессориться со всеми соседями разом, и это не могло не сказаться на числе зарубежных гостей.

Оставив вещи в гостинице, я погулял по улицам, разглядывая город, а вечер решил скоротать в игорном клубе. Место, кстати, оказалось очень приличное. У нас бы его назвали английским клубом. Там можно было и отужинать, и перекинуться в карты, и даже сыграть в шахматы.

Вот только шахматистов оказалось раз, два и обчелся. В первый вечер мы сыграли одну партию с русским консулом. Полтора часа двигали фигуры, но в итоге всё равно сошлись на ничьей. На второй вечер поначалу и вовсе игроков не нашлось. Я не спеша отужинал, полистал местные газеты – все они оказались на болгарском языке, из которого я знал едва ли с десяток слов – и уже подумывал сесть за карточный стол, когда подошел официант и на хорошем французском сообщил, что меня спрашивает какой-то господин.

– Меня? – удивленно переспросил я.

– Да, вас, – подтвердил официант и тут же помотал головой.

Хорошо хоть я уже знал, что у болгар этот жест означает "да", иначе бы он окончательно сбил меня с толку.

– Хорошо, пригласите его, – сказал я.

Официант проводил к моему столику седого господина. Он был одет в костюм кремового цвета с широким черным галстуком в золотую полоску. Кроме этого галстука в нём, пожалуй, больше не было ничего приметного. Среднего роста, средней комплекции, с невыразительным лицом. Разве что взгляд был внимательный, цепкий, но тоже какой-то отрешенный, словно бы той своей частью, которая не относилась к костюму, седой господин присутствовал где-то не здесь.

– Гуров Борис Юрьевич, – представился он. – Лесопромышленник.

– Моравский Феликс Викторович, – ответил я.

Мы пожали друг другу руки. Рукопожатие у него было крепкое. Я пригласил Гурова за свой столик. Он не стал тянуть кота за хвост и тотчас поведал, что прослышал от консула про сильного русского шахматиста и хочет со мной сразиться.

– Отказа я не приму! – решительно заявил Гуров.

Я заверил его, что буду только рад сыграть с ним, и он немедля отправил официанта за шахматами.

– Консул сказал, что вы – сыщик, – разглагольствовал тем временем Гуров, устраиваясь в кресле. – Сыщик – это хорошо. Это значит – аналитический склад ума. Сейчас его редко встретишь у молодежи. А старики уже весь ум подрастеряли, им одни картишки подавай. Ну и с кем, спрашивается, играть?

Про стариков он, пожалуй, сказал громковато. Тем более что русский язык тут, как оказалось, понимали неплохо. Картежники с двух ближайших столиков недовольно покосились в нашу сторону. Слава Богу, обошлось без скандала.

Официант принес нам доску. Она была немного меньше, чем я привык видеть, но при этом не складная, в которой можно было бы заподозрить походный вариант, и с тяжелым основанием. На столе доска стояла как влитая. Фигуры тоже оказались приземистые и тяжелые. Эдакие боевые грибочки. Толстый слой лака сделал белые фигуры ярко-желтыми, а черные – темно-бардовыми. Каждую украшал металлический герб клуба: поднимающийся из волны лев, весьма упитанный на вид.

Гуров дал официанту гривенник и попросил подбросить для нас монетку.

– Орел или решка? – быстро спросил он у меня.

Я едва успел пожать плечами – мол, да мне всё равно – и открыть рот для ответа, как Гуров уже всё решил за меня.

– Вы у нас лицо официальное, – заявил он. – Стало быть, пусть вам будет государев орел, а мне уж останется решка.

На самом деле, конечно, частный сыщик не более официальное лицо, чем лесопромышленник. Был бы я полицейским – тогда да, это другое дело. Но не спорить же по такому пустяку?

– Пусть будет орел, – сказал я.

Официант подкинул монету, ловко поймал ее на лету и тотчас показал нам на открытой ладони. Выпал орел. Гуров развернул доску белыми фигурами ко мне и попросил официанта принести чаю с лимоном. Тот ушел. Гривенник, кстати, с собой прихватил, но Гуров, захваченный предстоящей игрой, этого, похоже, даже не заметил.

– Ну-с, – сказал он, потирая руки. – Почем сейчас играют в Петербурге?

– А почему вы решили, что я из Петербурга? – спросил я.

Этого я консулу точно не говорил. Не то чтобы я подозревал в чем-то моего визави, просто среагировал машинально. За последнюю неделю меня дважды пытались убить. Третьего раза вроде не должно было быть – дело закрыто, пропажа возращена владельцу – но моя нервная система, как оказалось, все еще пребывала на взводе.

Сразу подумалось: вот вернусь в Питер, дам отчет в агентстве и возьму, пожалуй, недельку отдыха. Пусть даже и за свой счет. А можно и здесь задержаться. Не Мариендбад, конечно, но вообще места красивые и, главное, спокойные. По крайней мере, были таковыми на тот момент.

– Выговор у вас столичный, – с улыбкой пояснил Гуров. – Меня жизнь по миру помотала, так что ухо натренировано. Я вашего брата от москвича или волжанина враз отличу.

– Ах, ну да, – согласился я.

Сам Гуров едва заметно "окал", но угадать откуда он родом я бы не взялся и спросил напрямую:

– А вы откуда будете, Борис Юрьевич?

– Нижегородский я, – ответил Гуров. – Заметили моё "о"? Вот то-то и оно! Одна буква, а сколько о человеке рассказать может. Но к делу, уважаемый Феликс Викторович, к делу!

– К делу? – переспросил я. – Ах, да. У нас обычно играют рублей по пять.

Разумеется, пять, а то и десять рублей – это в приличных заведениях вроде этого.

Знавал я одного деда в Александровской слободе, тот в кабаках вообще по двугривенному играл и, кстати, неплохо жил с этого. Я его зазывал в наш клуб показать мастерство, но он, узнав о ставках, отказался. Как он тогда сказал: "когда, Феликс, последние штаны на кону, про красоту игры ты уже не думаешь, а шахмата, она как девица – любит, чтобы ею восхищались".

Я в полной мере прочувствовал верность этого утверждения, когда один купец в запале поставил на кон сто рублей, и я большую часть игры думал не о ходах, а о том, что, если проиграю, следующий месяц буду жить на подножном корме. Ту партию я в итоге свел к ничьей, но с тех пор никогда не ставил больше, чем не жаль было бы отдать за хорошую игру.

– Столько рублей у меня с собой нет, – сказал Гуров. – Тут у них всё больше лёвы в ходу. Но кое-что на эту сумму найдется. Не сумлевайтесь!

Он похлопал себя по боковым карманам, почесал в затылке, спросил сам у себя: "куда же я ее дел?" и, наконец, произнес:

– Вот, извольте принять мою ставку.

С этими словами Гуров вытащил из кармана пиджака серебряную фигурку. Размером она была с пешку, да, скорее всего, и была ею. Только, конечно, в куда более дорогом комплекте шахмат. Мало того что серебряная, так еще и выглядела как живая, с таким мастерством она была сделана.

На круглой подставке стояла миниатюрная девица в рыцарской броне. В левой руке она держала треугольный щит с мальтийским крестом, в правой – короткий меч. И то, и другое она крепко прижимала к себе, будто боялась, что отнимут. Голову девицы защищал рыцарский шлем с поднятым забралом, из-под которого выбивались короткие кудри. Мне почему-то сразу показалось, что они непременно должны были бы быть рыжими. Лицо у девицы было округлое и курносое, с едва намеченной улыбкой и лукавым прищуром глаз. В общем, будь она живая, я бы сказал, что она симпатичная.

– Я купил ее в Париже за десять франков, – сказал Гуров. – Как сувенир. Думаю, она стоит немного дороже, так что ставьте против нее пять рублей – не ошибетесь.

И он снова улыбнулся. Улыбка у него была располагающая. Фигурка мне тоже понравилась, да и играл я не ради денег. Ставка, подобно специи, лишь придавала игре остроты. Вытащив из кошелька пятирублевку, я положил ее на стол. Гуров неосторожным взмахом руки чуть было не смахнул ее на пол. Я едва успел поймать.

– Ох, извините! – воскликнул Гуров, всплеснув руками.

На этот раз обоими, зато без видимых последствий.

– Ничего страшного, – ответил я и, переставив его фигурку поверх купюры, обратился к девице: – Пригляди за моей ставкой, пожалуйста.

На миг мне показалось, будто она подмигнула в ответ. На самом деле, конечно, это была всего лишь игра светотени. К нам подошел официант с подносом в руках. Он аккуратно поставил рядом с Гуровым большую фарфоровую чашку на широком блюдце. И то, и другое было украшено всё тем же гербом с пузатым львом. В кружке был крепко заваренный чай, а на краю блюдца лежали три кружка лимона.

– Ну-с, начнем! – сказал Гуров, делая мне приглашающий жест.

Мол, вы начинайте. Сам он быстро перекидал весь лимон в чашку и старательно перемешал, придавливая его ложечкой. Мне от одного взгляда на это действо во рту кисло стало. Гуров на пробу отхлебнул чаю и удовлетворенно кивнул.

Я двинул вперед королевскую пешку. Гуров тотчас отставил чашку и ответил пешкой на поле с5, начиная выстраивать сицилианскую защиту. Теоретики шахмат считали этот дебют неблагоприятным для черных, однако от такой защиты можно было легко перейти в контратаку, поэтому сильные, уверенные в себе игроки всё-таки его разыгрывали.

Передвинув пешку, Гуров с вызовом взглянул на меня, как бы спрашивая: "Ну-с, что вы на это скажете, молодой человек?"

"По-сицилийски так по-сицилийски," – мысленно ответил я и двинул свою пешку на b4. Этот вариант сицилийского гамбита я подсмотрел у американца Маршалла и давно хотел опробовать его в деле. Гуров неожиданно легко купился. Он снял мою пешку своей и потом без раздумий разменялся ею на поле а3. Последнее – это он совсем зря. Жертва пешки дала мне позиционное преимущество, которое я быстро начал наращивать, выводя в бой легкие фигуры.

Гурова это нисколько не смутило. Торопливо отхлебнув чаю, он решительно повел свои фигуры в наступление, да так агрессивно, что мне с моим преимуществом едва удавалось сдерживать его натиск. В какой-то момент даже пришлось разменять ферзей, чтобы хоть немного сбавить накал игры.

Мой оппонент играл быстро, по наитию, не раздумывая долго над ходами, и вместе с тем очень азартно. Он хватал всё, что мог побить. Пешки и фигуры одна за другой покидали доску. Пока я раздумывал над своим ходом, Гуров шумно отхлебывал горячий чай и, что удивительно, совершенно не морщился.

– Ну же, Феликс Викторович! – поторопил он меня, когда я в очередной раз просчитывал ходы. – О чем задумались? У вас тут не так много вариантов.

Игра клонилась к ничьей. Не такой как с консулом, спокойной ничьей между двумя неприступными позициями, а такой, когда на поле брани банально не останется бойцов, чтобы сражаться дальше. Такие ничьи я, по правде говоря, очень не люблю. Лучше уж рискну и буду играть на победу.