– Этот замок строили поколениями, – заговорила она, и в её голосе уже не было и тени былой меланхолии, лишь сухой, деловитый холод. – Девять толстых, приземистых башен, слепых и глухих, плотно прижатых друг к другу. Они почти не имеют окон, выходящих наружу. Основная её защита – это сама высота и этот дьявольский серпантин. Стены сложены из драгоценного лиора. Этот камень не расколоть. Пробить стены почти невозможно.

– Нам и не нужно их пробивать, – я поднял к лицу монокуляр, наводя его на самую высокую башню, где на ветру лениво полоскался чёрный флаг с серебряной короной. – Враг, который пытается захватить этот замок с земли, – идиот. А мы не идиоты. Они думали о полчищах, лезущих по склону, об осадных машинах, о таранных ударах. Они не думали о тех, кто приходит с неба.

Ами проследила за направлением моего взгляда. Её лицо оставалось бесстрастным, но я почувствовал, как напряглись её плечи.

– Воздушная атака с «Дрейка»? – в её голосе прозвучал не вопрос, а скорее констатация безумия. – Кир, у них наверняка есть что-то для угрозы с небес. Нас могут сбить ещё на подлёте, и мы рассыплемся по этим скалам горстью обгоревших костей.

– Не вижу пока никаких зенитных батарей, – я опустил монокуляр и повернулся к ней, вглядываясь в её непроницаемое лицо. – А если мы подойдём не днём, а ночью? Или под прикрытием песчаной бури? Высаживаем штурмовую группу и дело в шляпе. Нам не нужна долгая осада. Нужен лишь один точный, хирургический удар. Иначе они могут убить легионеров.

Напряжение, до этого витавшее в воздухе незримым туманом, сгустилось между нами, стало почти осязаемым, как заряженный статикой воздух перед грозой. Она смотрела на меня, и в её тёмных, как ночная степь, глазах я видел не только сомнение, но и тот дикий, хищный азарт воина, который просыпается перед смертельно опасной охотой. Она понимала весь риск. Понимала, что это чистейшей воды самоубийственная авантюра, балансирующая на лезвии бритвы. Но она также видела, что другого пути у нас нет.

Замок «Девять Башен» стоял перед нами, как вызов всем и каждому, как нерушимая стена между нами и нашей целью. И за этой стеной моих людей ждала позорная смерть. А значит, мы должны были стать тем тараном, который эту стену проломит.

395.

Небо над долиной Исс наливалось чернильной синевой, в которой тонули последние отблески заката. Грозовой фронт, который мы так ждали, подползал из-за горизонта, его брюхо было подсвечено далёкими, беззвучными молниями. Мы шли на «Золотом Дрейке», разрезая килем плотные, влажные облака. Корабль двигался почти бесшумно, лишь скрип такелажа да тихий шёпот ветра в парусах нарушали тишину. Внизу, замок «Девять Башен» громоздился чёрным силуэтом на фоне умирающего дня, его башни царапали облака. Идеальные условия. Враг слеп. Мы – ночные призраки. Так я думал. Обыденность подготовки к бою – проверка оружия, последние инструкции, глоток крепкого эфоко – смешивалась с мистическим предчувствием. Что-то было не так. Воздух звенел от напряжения, а тени на палубе казались гуще, чем должны были быть.

Мой план был прост, как удар топора. Добраться до замка под прикрытием бури. Высадить штурмовую группу на центральную башню. Пробиться к казематам, освободить пленных и уйти до того, как гарнизон опомнится. Рискованно. Нагло. В стиле Кровавого Генерала. Я стоял у штурвала рядом с Соболем, его широкая спина излучала уверенность. Он вёл свой корабль твёрдой рукой, его редкие команды были отрывисты и точны.

И тут это случилось. Без звука. Без вспышки. Без предупреждения.

Главная мачта, гордость «Дрейка», просто перестала существовать. Секунду назад она была здесь – могучий ствол векового дерева, обтянутый парусами, а в следующую – на её месте уже бушевал беззвучный вихрь огня и пепла. Огонь был неправильным он и возник сразу повсюду. Пепел кружился в воздухе, оседая на палубу. Словно невидимый молот ударил по самой душе корабля.

– Что за… – начал было Соболь, его руки мёртвой хваткой вцепились в штурвал.

– Испепелитель! – закричала Ами. – По нам стреляют из Ипепелителя!

Она стояла у борта, её силуэт был неподвижен на фоне огненного столба. Голос её прозвучал как лезвие, вонзающееся в плоть.

– Что? – переспросил я, хотя ледяной ужас уже сковал внутренности.

Я понял, что это не обычное оружие.

– Оружие Кел! – пояснила она, не оборачиваясь. – Мгновенно превращает цель в вихрь огня и пепла. Древнее, почти легендарное. Я думала, что все его образцы утрачены после изгнания нашего народа.

Мой разум, натренированный на просчёт тактики, отказался принимать эту информацию. Испепелитель. Оружие, не требующее перезарядки. Не оставляющее следов. Не дающее времени на реакцию. Кел создали его, чтобы стирать с лица Единства целые армии. И эта дьявольская машина оказалась в руках ван дер Басов. Замок защищали не просто стены. Его защищала технология, граничащая с божественной силой. План рассыпался в прах. Преимущество – внезапность – сгорело вместе с мачтой.

– Уходим! – рявкнул я Соболю. – Разворачивай! Набирай высоту! Скроемся над тучами!

Соболь резко крутанул штурвал, заставляя корабль завалиться на бок. «Дрейк» застонал протестуя. Но я уже понимал, что слишком поздно. Мы раскрыты и уже на прицеле.

Второй удар. Безмолвный. Точный.

Огонь родился прямо на палубе, в центре корабля, между штурвалом и трюмным люком. Он не распространился. Он просто появился. Пламя сожрало доски, превращая их в пепел за доли секунды. Два члена экипажа, стоявшие ближе всего к эпицентру, даже не успели вскрикнуть. Они просто превратились в обугленные статуи, которые тут же рассыпались, подхваченные ветром. Третий, стоявший чуть поодаль, загорелся наполовину. Он, сгорая заживо, рухнул на колени, пытался закричать. Из обожжённых лёгких вырвался лишь клуб чёрного дыма.

– Гасите! Живо! – орал Соболь, пытаясь перекричать рёв пламени, которое, в отличие от первого удара, теперь было настоящим, пожирающим остатки корабля.

Но корабль его уже не слушал. Были повреждены рулевые тяги. «Золотой Дрейк» потерял управление. Он начал заваливаться на правый борт, медленно, неотвратимо входя в смертельный штопор. Чёрный дым от пожара валил в небо, яркий словно сигнальное пламя пожара озаряло всё вокруг, выдавая наше положение.

Мы повисли над пропастью, беспомощные, подставленные под удар. Я посмотрел на замок. Он молчал. Он ждал. Третий выстрел станет последним.

Секунды растянулись в липкую вечность, наполненную протяжным воем пламени и тем сладковато-тошнотворным смрадом горелой плоти, от которого сводило челюсти и к горлу подкатывала желчь. Мир обратился в дьявольский балаган, в адскую карусель из огня, удушливого чёрного дыма и бессловесного отчаяния. «Дрейк» стонал, содрогался всем своим истерзанным телом, давал чудовищный крен, и палуба уходила из-под ног, превращаясь в крутой, скользкий откос, ведущий прямиком в никуда. А там, внизу, в трёх километрах пустоты, нас ждали каменные клыки скал, готовые с жадностью впиться в нашу плоть.

Я отбросил оцепенение, эту первую, парализующую волну ужаса. Страх – непозволительная роскошь для командира, когда корабль и люди превращаются в пепел. Я рванулся к раненому, что не сгорел дотла в первые мгновения. Он лежал, скрючившись у самого основания того, что ещё недавно было грот-мачтой, а теперь превратилось в обугленный, дымящийся обрубок. Его кожа и одежда сплавились в единую чёрную, потрескавшуюся корку, как пересохшая земля в засуху, но он ещё дышал. Хрипло, с отвратительным бульканьем, захлёбываясь собственной кровью и гарью.

Я рухнул рядом с ним на колени. Схватил его за плечо, ощущая сквозь перчатку, как липкая, обугленная плоть отделяется от костей и остаётся на моей ладони. В груди моей в тот же миг вскипела слепая, холодная ярость. И ярость эта была направлена не на ван дер Басов, не на их невиданное оружие. Она была направлена на самого себя. На то, что я попался в эту примитивную, наглую ловушку. Я должен был предвидеть. Должен был знать, что они не будут сидеть сложа руки. Но сейчас нужно было не самобичевание.

– Держись, боец.

Серебряная Руна Исцеления в моей Скрижали вспыхнула холодным, мертвенным светом. Я влил в умирающее, содрогающееся тело поток своей Звёздной Крови, заставляя его клетки регенерировать с противоестественной, насильственной скоростью. Процесс был мучительным. Для него. Тело дёргалось в безобразных, пляшущих судорогах, из горла вырывался не стон даже, а сдавленный, булькающий хрип, похожий на предсмертный крик раненого животного. Мои руки дрожали, но не от усталости, а от бессильной ярости, от ненависти к собственной глупости.

Пока Руна вершила своё противоестественное дело, мой разум, ускоренный дарами Восхождения, работал с холодной, бесчеловечной скоростью, просчитывая варианты. Они проносились в голове не картинами, но сухими, отточенными формулами, и каждая из них вела к катастрофе.

Первый вариант. Остаться на корабле. Помогать Соболю и Лис тушить пожар, стабилизировать эту развалину, спасать экипаж. Это был правильный поступок капитана. Это был долг. И это означало, что ван дер Басы получат драгоценное, бесценное время. Они поднимут по тревоге весь гарнизон, они укрепят оборону, они превратят свою цитадель в несокрушимый бастион. И они казнят моих легионеров. Просто, чтобы показать, кто здесь хозяин. Просто, чтобы сломать меня. Спасая корабль, я предавал тех, ради кого мы прилетели.

Был, конечно, и второй путь – путь героического безрассудства. Можно было развернуть уцелевшие орудия и всыпать по этой проклятой цитадели из всего, что могло стрелять. Это была бы красивая, ослепительная вспышка славы. Их «Испепелитель» превратил бы нас в летающий крематорий раньше, чем наши снаряды долетели бы до их стен. Я бы погубил всех. Всех до единого.

Альтернатива – бегство. Ретироваться. Увести истерзанный корабль, спасти тех, кого ещё можно было спасти. Вернуться позже, зализав раны, с новым, выверенным планом. Это был голос здравого смысла, голос выживания. И это был голос предательства. Мы потеряли бы единственный, главный наш козырь – внезапность. И легионеры были бы обречены. Их кровь будет на моих руках.

И четвёртый путь. Путь чистого, незамутнённого безумия. Оседлать Аспект. Атаковать в одиночку. Стать живой мишенью, отвлекающим манёвром, громоотводом. Принять весь их огонь на себя, дать «Дрейку» шанс уйти из-под удара. Самоубийство, да. Прыжок в пасть доменной печи. Но самоубийство, дающее шанс другим. И, может быть, призрачный, микроскопический шанс прорваться внутрь.

Не было правильного решения. Был только выбор между разными сортами катастрофы. Между предательством, массовым убийством товарищей, позором и верной, но, быть может, не напрасной смертью.

И я сделал выбор. В нём не было ни грана героизма, ни вспышки озарения. Лишь холодный, трезвый расчёт командира, вынужденного выбирать между ампутацией и гангреной. Дыхание исцелённого бойца выровнялось. Он будет жить. Мой долг перед ним был исполнен.

Я вскочил на ноги и подбежал к Соболю. Друг стоял, вцепившись побелевшими костяшками пальцев в штурвал, отчаянно пытался выровнять падающий корабль. Дым выедал глаза, жар лизал лицо.

– Я атакую замок! – прокричал я, перекрывая рёв огня и стоны рвущегося металла. – Уводи корабль из-под огня!

Соболь резко обернулся. Его лицо, перепачканное сажей, превратилось в мрачную, трагическую маску. В его взгляде я в одно мгновение прочёл всё: шок, мгновенное понимание, яростный протест и, наконец, горькое принятие. Он молча, тяжело кивнул. Один раз. Этого было достаточно. Между нами никогда не было нужды в лишних словах. Лис, стоявшая рядом, бросила на меня быстрый, почти неуловимый взгляд. В нём был страх за меня. И мрачное, суровое одобрение воина.