Потом, когда голод не прекращался^[5], они стали измышлять средства против него, причем каждый придумывал свое особое. Тогда-то, говорят они, и были изобретены игры в кубы, в кости, в мяч и другие, кроме шахматной игры; изобретение шахмат лидяне себе не приписывают. Изобретения эти служили для них средством против голода: один день они играли непрерывно, чтобы не думать о пище, на другой день ели и оставляли игру. Таким образом они жили восемнадцать лет^[6].

Хотя лидийцы едва ли изобрели перечисленные тут игры (кости точно существовали задолго до того), вполне можно вообразить, что они действительно искали в играх убежища в периоды нехватки пищи. Игры захватывающи по своей природе. История полна рассказов о знаменитых людях, погубленных страстью к играм или ставкам. Даже в наше время ежегодно фиксируется несколько случаев смерти во время игры – обычно от истощения, хотя некоторых и убивают в пылу соперничества^[7]. Я упоминаю этот факт не для того, чтобы очернить игры, но для того, чтобы показать их силу. Тысячелетиями игры завораживали людей. Сегодня они, можно сказать, стали мощнейшим каналом распространения культуры. Они представляют собой сверхсильный стимул, настоящую психотропную технологию, поскольку с течением времени оказались приспособлены для максимального воздействия на систему вознаграждения нашего мозга. Изучая то, что люди любят, мы лучше понимаем людей. Более того – мы лучше понимаем само понимание: игры сильно повлияли на то, как мы накапливаем знания и осмысляем неизвестное.

Одна из трудностей при обсуждении игр – их гибкость как метафоры. Является ли «игра в понарошку» игрой? А экзамен? А головоломка? Существуют игры без игроков, массовые многопользовательские онлайн-игры, игры с отрицательной, нулевой или положительной суммой. Чтобы избежать пространных классификаций, я грубо определю игру как систему, наделенную некой целью. В условиях частичной неопределенности (будь то результат броска кости или выбора соперником своей стратегии) игроки принимают решения, стремясь достичь этой цели. Игра – это всегда столкновение с неизвестным и освоение способов его преодоления. «Развлечение – это просто другое слово для обучения»^[8], – пишет гейм-дизайнер Раф Костер. Кости и шахматы имеют мало общего, за исключением того, что в обоих случаях игроки пытаются предсказать развитие событий. В азартных играх они стремятся предугадать поведение среды, а в шахматах – действия противника. Игра может выглядеть как аукцион (с целью приобрести желанный товар по разумной цене), социальные сети (с целью привлечь внимание) или SimCity (с целью построить в цифровом пространстве устойчиво развивающийся мегаполис).

Случай занимает центральное место во многих играх, потому что случайность – это основополагающий поисковый алгоритм природы. Случайные мутации движут вперед эволюцию. Современные научные эксперименты задействуют рандомизацию, чтобы исключить влияние личных предпочтений и предрассудков ученых. Специалисты по машинному обучению применяют в своих моделях случайность, чтобы выталкивать систему из локальных минимумов и тщательнее исследовать пространство решений. Случайность же лежит в основе нашего древнего стремления играть. Задолго до людей и даже до млекопитающих это стремление появилось еще у самых первых животных.

Игра распространила природную стратегию случайного поиска на сферу поведения. Она сыграла ключевую роль в возникновении интеллекта. Эволюция относительно медленно реагирует на перемены в окружающей среде. Инновации распространяются лишь с той скоростью, с которой генетические мутации могут охватить всю популяцию. Возникновение нервной системы позволило животным быстро реагировать на изменения внешних условий, например мигрировать при смене климата или учиться избегать представителей ядовитого инвазивного вида. Однако жестко запрограммированные рефлексы могут быть неадаптивными: вспомните, как многие кошки абсурдно бурно реагируют на огурцы из-за врожденного страха перед змеями. Игра разделяет поведение и автоматические рефлексы, обеспечивая ему гибкость. Она привносит в сферу опыта случайность, создавая безопасную платформу для испытания неизвестного. Игра открывает животным новые горизонты, позволяя им сформировать арсенал адаптивных и надежных поведенческих программ. Играя, животные в случайном поиске вырабатывают целый спектр стратегий: если выполняется условие А, попробуй действие Б; если условие В, попробуй Г, а затем Д. Вместо негибкого ответа врожденного рефлекса игра позволяет исследовать набор вариантов, часть из которых оказываются более адаптивными, чем другие. Это настоящее горнило изобретательности – система обучения, подражающая гению эволюции. В естественном отборе мутации, ведущие к появлению особей, тела которых соответствуют требованиям среды, вознаграждаются выживанием. В игре закрепляются те модели поведения, которые верно предвосхищают эти требования. Игра для интеллекта – это то же, что мутация для эволюции.

Этим же объясняется и то, почему игра так часто предполагает потерю контроля. Выдры скатываются с грязевых склонов, птицы парят на воздушных потоках, дети кубарем валяются в пылу борьбы. Игра – это тренировка навыка обращения с неожиданным. Играющие животные намеренно попадают в безопасные неприятности, что помогает им научиться избегать настоящих угроз. Игровое поведение позволяет нашему мозгу строить более надежные модели мира, извлекая уроки из опыта, который иначе был бы нам недоступен^[9]. Оно также представляет собой способ налаживания и проверки социальных связей. Игра – это деятельность, которая превращает неукрощенную реальность в нечто постижимое.

Если животным игровое поведение позволяет исследовать возможности своего тела, то людям игры помогают раскрывать потенциал своего разума. Тысячелетиями игры помогали оттачивать человеческую способность к логическому мышлению и интерактивному принятию решений. Первые свидетельства существования игровых досок относятся к периоду около 10 000 лет назад – эпохе, когда только начиналось одомашнивание кошек и зарождалось земледелие. В неолитических жилищах Ближнего Востока часто попадаются известняковые доски с рядами углублений, вероятно использовавшиеся для счетной игры, похожей на манкалу^[10]. Возможно, эта игра помогала игрокам постигать основы математики. Перемещая камешки ради забавы, они постепенно осваивали абстрактную идею, которую мы теперь называем числами.

Помимо удовольствия, которое они нам приносят, игры поменяли наш образ мышления. Они служат умственной тренировкой, позволяя в безопасных условиях развивать стратегический подход, арифметические навыки и умение моделировать психические состояния других людей. Шахматы, го и подобные им игры совершенствуют социальное и стратегическое мышление. Языковые и интеллектуальные игры (такие как викторины, «Эрудит» и каламбуры) улучшают память и грамотность. Азартные игры тренируют способность просчитывать и вероятностно оценивать ситуацию. Китайские граверы IX в. н. э. создали первые игральные карты, положив начало играм с неполной информацией. Не видя карт соперника, игроки должны рассуждать о психологии и намерениях оппонентов – такие игры оттачивают наше умение понимать друг друга. Как отмечает исследователь искусственного интеллекта Джулиан Тогелиус, игры подобны оттискам разума. Каждая соответствует определенной когнитивной способности, а новые возникают по мере выявления неизученных функций и областей применения нашего разума. Игры вроде Pokémon Go напирают на нашу страсть к коллекционированию, а тетрис – на потребность в упорядочивании. Игровой дизайн – это отрасль когнитивной науки. Сами игры, по словам гейм-дизайнера Фрэнка Ланца, напоминают «любительскую нейробиологию, небольшие дозы цифровых препаратов, позволяющие ставить эксперименты над собственным мозгом»^[11]. В ходе игры мы яснее видим себя – свои предубеждения, слабости и сильные стороны.

В жизни мы часто усваиваем правила работы мира, наблюдая за последствиями своих действий. Например, прикоснувшись к горячей плите, мы узнаем, что это больно, и впредь избегаем чего-то подобного. Мы выводим правила («Не трогай горячее») из последствий («Ой, больно!»). В играх последствия определяются правилами. Игроки должны наперед рассуждать о том, что вытекает из их решений. Чтобы предугадать результат своего хода, шахматисту необходимо знать правила взаимодействия фигур. Игры учат нас осознанно анализировать причинно-следственные связи, что является ключевым навыком для жизни в сложных обществах, регулируемых правилами.

На самом деле, как мы снова и снова будем убеждаться в этой книге, игры лежат в центре нашего представления о самом процессе понимания. Покойный физик Ричард Фейнман развивал эту мысль в своем знаменитом курсе лекций, прочитанном им в Калифорнийском технологическом институте в начале 1960-х гг. «Что значит "понять" что-либо?»^[12] – обращался он к переполненной аудитории. Мы можем сказать, что понимаем систему, если знаем управляющие ею правила:

Представьте себе, что сложный строй движущихся объектов, который и есть мир, – это что-то вроде гигантских шахмат, в которые играют боги, а мы следим за их игрой. В чем правила игры, мы не знаем; все, что нам разрешили, – это наблюдать за игрой. Конечно, если посмотреть подольше, то кое-какие правила можно ухватить. Под основными физическими воззрениями, под фундаментальной физикой мы понимаем правила игры. Но, даже зная все правила, можно не понять какого-то хода просто из-за его сложности или ограниченности нашего ума. Тот, кто играет в шахматы, знает, что правила выучить легко, а вот понять ход игрока или выбрать наилучший ход порой очень трудно… Приходится поэтому ограничиваться самыми основными правилами. Когда мы разбираемся в них, то уже считаем, что «поняли» мир^[13].

Правила системы (или игры) – это ее наиболее емкое представление. Мы никогда не сможем рассмотреть каждый возможный в той или иной игре ход. Огромное пространство всех номинально допустимых партий в го (от 10800 до гуголплекса, то есть 10^(10100)) возникает всего из трех фундаментальных правил, действующих на доске 19 × 19. Как только мы усваиваем правила достаточно хорошо, чтобы предсказывать или объяснять отдельные ходы, мы можем утверждать, что понимаем игру, даже не проработав все ее возможные исходы. Как мы увидим дальше, предсказания – основная валюта мозга. Мы испытываем удовлетворение, сформировав предсказательную модель мира. Однако знание правил системы не всегда позволяет предсказать результат их применения. На основе обманчиво простых правил иногда возникает невероятно сложная динамика. Игровые модели могут создавать иллюзию, что мы понимаем систему лучше, чем на самом деле, – достаточно вспомнить об одержимости Пифагора рациональными числами, которая мешала ему разглядеть всю сложность окружающей реальности.

Игры всегда с нами, поскольку они представляют собой модель того, как работает наш разум. Они отросток системы обучения, которая сыграла ключевую роль в эволюции интеллекта. Игровой процесс служит инструментом, с помощью которого мозг генерирует данные для собственного обучения, чтобы построить более точные модели мира и улучшить тем самым свои прогнозы. Вероятно, отчасти поэтому игры традиционно ассоциировались с гаданием: на протяжении истории люди интуитивно чувствовали их связь со знанием будущего. Карты, кости и жребии издавна помогали принимать решения – и эта привычка, как мы увидим, позволяла снижать предвзятость человеческого выбора. Идея правил и их последствий лежит в основе того, что мы воспринимаем как «понимание». Все это не случайно. Игры не только изобретение; они еще и инстинкт.