Праздник подходит к концу. У меня раскалывается голова и гудят ноги. Софья и Диана говорят, что уже поедут, и заказывают такси. Вижу краем глаза, как Рустам поднимается на сцену и берет в руки микрофон. Он совсем чуть-чуть выпил, но по нему и не скажешь. В этом он в своего отца – тот вообще не любит пить. Кстати, о родителях мужа. Мне интересно, а знали ли они о существовании токалки и внебрачного сына, о котором так мечтала моя енешка (Ене (каз.) – свекровь). Надо будет спросить их, когда они вернутся из Испании, где у них есть собственная вилла.

– Дорогая! – слышу я голос мужа и получаю толчок в спину от Софьи.

– Айлин! Моя дорогая, любимая жена, – говорит Рустам со сцены. Смотрит мне прямо в глаза, а я, как завороженная, отвечаю ему тем же. – Спасибо, что ты есть в моей жизни, что даришь нам свою любовь, заботу и свет. Спасибо за этот замечательный праздник, который ты устроила. Ты – моя опора, моя соратница, мой главный мотиватор.

– Лицемер хренов, – слышу за спиной недовольный шепот Сони.

– Тише, услышат, – шипит Диана.

– Айлин! Я люблю тебя! Спасибо тебе за всё, – говорит Рустам. В его интонации я не чувствую фальши, он очень убедителен и искренен. За исключением одного «но». Сегодня утром я была для него лишь соратницей. А вот любимой женщиной он назвал свою токалку.

***

Гости разошлись ближе к часу ночи. Я старалась не пересекаться с мужем и сразу ушла в спальню. Видеть и слышать его нет никакого желания. Его импровизация на сцене больно царапнула по сердцу, оставив кровоточащие ранки. К чему это шоу о безграничной любви, когда ты ведешь двойную жизнь?

Смываю макияж, рассматриваю себя в зеркале. Мне 37, но морщин пока не заметно. Провожу пальцами по скулам, скольжу к шее, ведь именно она всегда выдает возраст. Поднимаю подол шелковой кремовой сорочки и рассматриваю свой живот. Плоский, без фанатизма. Грудь несильно изменилась после кормления, но всё равно меньше, чем у нее. Одергиваю себя, понимая, что сравниваю нас. Что за мазохизм?

Ложусь спать совсем разбитая. Занимаю свою сторону на огромной кровати и пытаюсь уснуть. Но ничего не получается. Какой длинный день! Еще утром я думала, что счастлива, но к ночи мираж растворился, а я осталась одна в жаркой пустыне, где засуха не самое страшное.

Слышу, как открылась дверь. Тихие, неспешные шаги мужа. Даже не глядя, могу угадать, что он делает. Бросает пиджак на кресло в углу. Расстегивает пуговицы на рубашке, потом запонки. Белоснежная ткань летит вслед за пиджаком. Звенит пряжка ремня, слышу характерное шуршание. Хочу убежать, но не могу пошевелиться. Пусть думает, что крепко сплю и ничего не слышу. Но то, что происходит через несколько секунд, меня шокирует и выбивает из колеи.

Рустам ложится рядом и прижимается грудью к моей спине. Затем он мучительно нежно и медленно ведет ладонью по моему бедру, поднимается к животу и собирает ткань сорочки где-то в районе пупка. Я до крови и боли кусаю щеку, лишь бы не выдать себя и затушить пожар внутри. Его движения, его внезапно проснувшееся желание возвращает меня в то время, когда мы любили друг друга. Но теперь нет ему веры. Рустам немного пьяный и уставший. А еще он зол на меня из-за Джереми. Я чувствую его прерывистое дыхание, а потом слышу шепот. Грудной, низкий голос мужа всегда возбуждал меня и доводил до безумия, когда мы были одним целым.

– Айлин, запомни. Ты моя жена. Моя женщина. Я никому тебя не отдам. И никуда не отпущу, – предупреждает он.

Ни слова о любви. Ну да, ведь он не на сцене. Я для него собственность, вещь. Для любви у него другая. В этот момент я понимаю, что имела в виду Роза, когда сказала, что любит и ненавидит одновременно. Я – это она. Люблю и ненавижу. Но, в отличие от Розы, я для себя уже всё решила. Резко убираю его руку с живота, включаю свет ночника и вскакиваю.

– Еще раз прикоснешься ко мне, получишь по яйцам.

– Ты охренела? – орет Рустам, вставая с кровати.

– Нет, дорогой, это ты охренел, если думал, что после всего дерьма, что ты вылил на меня сегодня, я еще и ноги для тебя раздвину. Пусть твоя сучка этим занимается.

– Не передергивай!

– Передернешь сейчас ты. А меня оставь в покое.

Он пытается схватить меня за руку, но я уворачиваюсь и бегу к двери. Рустам рычит, бросается за мной, но я захлопываю дверь перед его носом.

Я всё думала, что происходит с любовью после измены. Сегодня поняла: она умирает.

Глава 5

После ссоры с Рустамом иду в спальню девочек, где ложусь на кровать Анель, утыкаюсь лицом в ее подушку и тихо плачу. Что я скажу моим дочерям, когда они вернутся? Как объясню, что сделал их папа? Но почему это должна объяснять я? В любом случае хорошо, что их сейчас нет дома и они не услышат наши разборки. Когда Анель и Лаура вернутся, я уже переболею. По крайней мере я на это рассчитываю.

Рассвело. Просыпаюсь от того, что мягкий свет восходящего солнца бьет в глаза. Сажусь на кровати и понимаю, что больше не засну, поэтому решаю прогуляться. Осторожно пробравшись в спальню, забираю в гардеробной белые джинсы, футболку, кеды и легкий светло-розовый кардиган. На выходе бросаю быстрый взгляд на спящего мужа и вспоминаю, как когда-то, проснувшись раньше него, любовалась им, гладила по густым волосам и очерчивала пальчиком контур его губ, носа, волевого подбородка. Потом я ласково будила его поцелуем, и, казалось, не было тогда женщины счастливей меня. Гоню от себя эти мысли и убегаю прочь из этой комнаты и из дома. В голове одна мысль: вытравить все воспоминания о муже, чтобы не было мучительно больно порывать с прошлым.

Мы живем в закрытом коттеджном городке по дороге в горы. 15 минут вверх на машине и вы уже на высокогорном катке Медеу. А в 10 минутах от нашего дома Площадь Республики – самый центр Алматы. Когда мы только переехали, я открыла для себя поистине волшебное место – тропу здоровья Теренкур. Это пешеходная дорога вдоль реки Малая Алматинка, место для уединенных прогулок и утренних пробежек.

Сначала иду к большому пруду, обрамленному изумрудно-зеленым поясом. Деревья и беседка с золотистым куполом отражаются на водной глади. Люблю начинать свою прогулку отсюда, любуюсь видом, делаю несколько глубоких вздохов. Потом спускаюсь к бурлящей реке, бреду вдоль нее, наслаждаясь ее шумом. Он заглушает мои негативные мысли, которые уже сутки не дают мне покоя. Мимо пробегают люди в спортивных костюмах. Никто никого не знает, никто никого не трогает, никому нет до тебя дела. Сажусь на скамейку напротив реки и просто смотрю перед собой. На часах почти 8. Воскресенье. Я знаю, что муж проснется через час и будет меня искать, поэтому выключаю звук на телефоне. Пусть звонит. Мне теперь всё равно.

Это место идеально, чтобы собраться с мыслями в одиночестве и понять, что делать дальше. Мое решение перевернет не только мою жизнь, но и жизни моих девочек. Как они примут эту новость – один Аллах знает. Как странно устроена жизнь: ты одинаково любишь обоих детей, но почему-то получается так, что один из них больше тянется к маме, другой – к папе. В нашей семье Анель считается маминой дочкой, а Лаура – папиной. При том что мы любим их одинаково сильно и никогда не устраиваем соревнований. Но Лаурчик почему-то больше папина принцесса, с детства его «хвостик», всегда к нему ластиться, обнимает и вьет из него веревки. А он и рад этому. Анель же похожа на меня: рациональная, сдержанная, задумчивая. Больше всего переживаю за младшенькую. Новость о предательстве отца она воспримет как любой подросток. И мне уже страшно за нее.

Прохладный ветерок растрепал мои волосы. Я кутаюсь в мягкий кардиган и смотрю на голубое, чистое, безоблачное небо. Закрываю глаза, подставляю лицо теплым лучам утреннего солнца, и меня будто уносит бурный поток Малой Алматинки.

– Подожди, дай я приземлюсь и посмотрю график, – слышу рядом с собой бодрый мужской голос. Незнакомец садится на мою скамейку, не спросив разрешения. Медленно открываю один глаз и наблюдаю за ним: он достает из рюкака ежедневник, пролистывает. Слышу, как шуршат старницы. Честно говоря, не люблю, когда так делают. Я не ханжа и не сноб, просто… Да, я все-таки сноб, потому что предпочитаю занимать всю скамейку, чтобы никто не отвлекал.

– Ладно, я заменю тебя в среду. Но смотри, в первый и последний раз, – строго, но с улыбкой говорит незнакомец. – Давай, пока!

Мужчина отключает телефон, кладет его в карман джинсов, а ежедневник убирает в рюкзак. Я жду, когда он уйдет, но этого не происходит. Наглец, нарушивший мои личные границы, никуда не спешит, прислоняется к спинке скамейки и смотрит на речку. Я вновь улавливаю боковым зрением какое-то движение и слышу:

– Хотите шоколадку?

Поворачиваю голову и вижу, как мужчина протягивает мне маленькую плитку «Казахстанского» шоколада в синей обертке. Я такой очень люблю.

– Что, простите? – недоуменно переспрашиваю я.

– Шоколадку не хотите? Я после смены ее обычно ем. Не стесняйтесь, берите. Она поднимет вам настроение, – улыбается он, а мне кажется, будто издевается.

– А у меня плохое настроение? – да, я сейчас не настроена любезничать.

– В какой-то степени да, – усмехается он. – У вас всё на лице написано.

– Интересно, – цокаю я. – И что же у меня еще написано на лице?

– Что вам плохо, – серьезно, без тени иронии говорит он.

Между нами воцаряется молчание. Нервно чешу бровь, глядя прямо перед собой. Привычка с детства. Вспоминаю, что перед тем как выйти из дома, посмотрела в зеркало и ужаснулась: вчерашняя восточная принцесса сегодня стала злой, невыспавшейся и несчастной теткой. Лицо немного опухло от слез, траурно чернели глубокие ямы под глазами от недосыпа.

– Да, мне плохо, – соглашаюсь я.

– И вам сейчас названивает причина вашего «плохо», – улыбается он, указывая на телефон в моих руках. Смотрю на дипслей: наше с Рустамом фото в обнимку и надпись «Любимый». Нет, милый, не в этот раз.

– А, пусть звонит,– равнодушно машу я рукой.

– Я не претендую на роль священника на тайной исповеди, но иногда легче выговорится незнакомцу, чем копить все в себе до инфаркта. Ну знаете, как попутчики в поезде.

– Никогда не ездила на поезде, – признаюсь я.

– Да ладно! Серьезно? С какой вы планеты? Это же самый экстремальный транспорт в стране.

– Да как-то не особо получалось, – пожимаю плечами. – В основном на самолете.

– Вы знаете, говорят, что попутчику в поезде легче открыться, потому что люди потом разъезжаются в разные стороны и забывают друг о друге навсегда.

Задумываюсь. Интересная практика исповедаться незнакомцу, которого я больше никогда не увижу.

– А давайте попробуем. Мне начать? – он кивает. – Мой муж предлагает мне тройничок, – выпаливаю я, и мой собеседник хмурится.

Я вдруг понимаю, как он хорош собой. Густые черные волосы, модная щетина, широкие плечи, мускулы и… красивые руки. Всегда обращала внимание на руки. У него они сильные, с выпуклыми венками чуть ниже локтя и на кистях. А пальцы длинные, идеальной формы. Одет обычно, не вычурно: синие джинсы, белая футболка. Вспоминаю, что мужчина идет со смены, а значит он либо полицейский, либо пожарный. Я склоняюсь к тому, что он оперативник. И внешность подходит, и вопросы задает так, что ответишь. И зашел ведь с шоколадки, чертяка!

– Удивлены? Но выдохните. Он хочет, чтобы я приняла его токал и его право жить на два дома.

– Печально, – хмыкнул он, и отломив кусочек шоколадки, протянул мне. – Все-таки угощайтесь.

Я взяла маленький кусочек и отправила его в рот. Как только почувствала вкус на языке, поняла, что очень проголодалась.

– А что печального? Ему в кайф, а мне в петлю.

– Печально, что ваш муж настолько дурак, что заставляет плакать такую женщину, как вы. И еще печальнее, что вы вообще замужем.

Смотрит на меня так, будто хочет проникнуть в душу. Я это понимаю, и в моем сознании вдруг резко запускается программа «Опасность». Краска приливает к лицу от его взгляда; ладошки чешутся от нервов, а в голове вообще все мысли всмятку. Никогда прежде я не позволяла себе никем увлекаться. Для меня всегда существовал только один человек – Рустам. Но мой организм решил провести шоковую терапию.