Каждый понедельник папа выдавал мне карманные деньги. Лишь раз он пропустил такой вечер, и мне было очень грустно видеть, как сильно отец был разочарован в себе, забыв нечто столь важное. Видимо, он принял для себя за правило регулярно давать мне эту сумму. Мы вполне справлялись без мамы. Папа стирал и развешивал белье, я его раскладывала. Я подбирала с пола мелкий мусор и пылесосила, а он протирал пыль. В средней школе я очень хотела завести щенка, даже умоляла, но отец был против, говоря, что собака – большая ответственность. Теперь я полностью его понимала.

– Сильно занят в последнее время?

По правде говоря, спросить я хотела другое. «Как давно ты не появляешься в больнице? Два дня? Три? Я присматриваю за мамой по вечерам, ты по ночам – мы же договорились!»

– Да, дел много на работе. Приходится оставаться сверхурочно. – Он не смотрел мне в глаза.

Папа снял потертое пальто, сел на диван и включил телевизор. Я устроилась рядом. В новостях о чем-то дискутировали политические эксперты, пытаясь предсказать, кто из кандидатов, выдвинутых каждой партией, будет избран в парламент. Но папа же почти не смотрит новости, а если и смотрит, то только спортивную рубрику и прогноз погоды… Единственное телешоу, которое он не пропускал, – «дорамы по выходным». Одна из привычек, сложившихся за долгое время, проведенное в стенах больницы.

– Ты долго будешь занят? Холодильник пуст. Есть нечего.

– Вот как? Придется завтра сходить за продуктами.

– И в доме бардак.

Я говорила раздраженно, и папа наконец отвел глаза от экрана и оглядел гостиную. Когда мы переехали из трехкомнатной квартиры в двухкомнатную коммунальную, нам пришлось выбросить мебель и разные другие вещи, так что на самом деле гостиная была почти пуста. Да и мы оба не из тех, кто станет откладывать домашние дела, как бы ни были заняты, так что бардак был в основном в моей голове. Вот и сейчас отец ответил, что это не такая большая проблема.

– Приду завтра пораньше. Вместе сходим в магазин.

– Не нужно, лучше к маме пораньше приди.

Мама ни разу в жизни на меня не накричала. Сколько ни стараюсь, не могу припомнить, чтобы она хоть раз отругала меня. И отец тоже обладал спокойным и мягким характером. Так почему же я настолько легко выхожу из себя? Я прекрасно знаю, что порой агрессивна, но если разозлюсь, то чаще всего не могу остановиться.

– Тебе тяжело к маме ходить? Думаешь, если она тебя все равно не узнаёт, так и ходить каждый день незачем?

– Я просто был занят. Как раз собирался пойти.

Снимая носки, он что-то пробормотал о том, что ему нужно умыться перед больницей. Мне показалось, отец пытается избежать необходимости объясняться, и это только раззадорило меня.

– Если бы я не сказала, ты бы не пошел. Завтра, послезавтра – тоже не собирался?

Не отвечая, отец скрылся в ванной. Я осталась сидеть на диване, уставившись в телевизор. Может, у него появилась другая женщина? Может, поэтому он так поздно возвращается? Или он просто устал сверх всякой меры? Я часто представляла себе подобное, но я вообще склонна была его подозревать во всем на свете.

С другой стороны, в нем я сомневалась ровно настолько же, насколько в себе. Как вынести такую жизнь, не уставая? Когда накатывало ощущение, что мамина болезнь загоняет нас в тупик, мне становилось самой от себя противно. Но мысль о том, что я не одинока в этом, утешала. По сравнению с другими я держусь достаточно неплохо. Мысли отца наверняка были еще хуже.

Я знала, что многие даже не навещают своих близких в больнице. Но я всегда думала, что мы другие. Мы обещали поддерживать друг друга. Даже когда все вокруг отвернутся, даже если это будет рискованно, мы останемся вместе. Мы строго придерживались правила никогда не оставлять маму одну, и теперь мысль о том, что отец молча его нарушил, меня тревожила.

Папа вышел из ванной и, усталый, лег на диван. Я попыталась взять себя в руки.

– Медсестра сказала, мамин пролежень почти зажил, – заговорила я.

Маме недавно пришлось делать операцию из-за большого пролежня на бедре. Я помню, как мы тогда склонили головы перед врачом, чувствуя себя виноватыми. «Это не ваша вина, – уверял он. – Вам не нужно так себя корить». Но легче не стало.

– Это хорошо, – ответил отец.

– Хочешь, ноги помассирую?

Я опустилась на пол рядом с диваном и начала осторожно массировать его ступни. Отец не сопротивлялся, понимая, что это мой способ попросить прощения. В последнее время мои слова все чаще звучали колко, вонзаясь, словно шипы. Я упрекала отца, подозревала, давила на него – и все из-за страха однажды в далеком будущем остаться совсем одной с этим грузом. На большом пальце его правой ноги ноготь потемнел, часть даже треснула, а под ним скопилась кровь. Видимо, где-то ушибся.

– Как ударился? Больно было?

– Не очень. Все нормально.

Кусачками я убрала часть ногтя, которую еще можно было убрать. Однако синяк был глубоко внутри, так что нанести мазь не получится. Отец нашел чистые носки и стал переодеваться, и я, пользуясь моментом, достала из-под стола спрятанный там пакет с одеждой.

– Примерь.

– Что за праздник? Себе бы лучше что-нибудь купила.

Недавно отец ворчал, что где-то потерял деньги. Он обыскал диван, заглядывал под кровать, но никак не мог их найти. Я поначалу не придала этому значения, но несколько дней назад, когда вешала его пальто в шкаф, услышала какой-то звон. Оказалось, в кармане папиного пальто образовалась огромная дыра, через которую деньги провалились за подкладку. Я вытащила их все и насчитала почти сто тысяч вон. При каждом движении раздавался звон монет, и мне казалось – посмотри он чуть внимательнее, сразу обнаружил бы пропажу. Но отец продолжал искать там и сям, все сильнее раздражаясь. Его лицо озарилось такой радостью, когда я сказала, что деньги нашлись! Глядя, как он штопает карман, я решила заказать ему новую одежду. Просто очень захотелось.

– Считай, подарок.

– Не надо так сыпать деньгами.

– А я, по-твоему, транжира? Ты сам знаешь, какая я экономная.

– Ладно, ты права, – согласился он и все же добавил: – Светлое быстро пачкается.

– Ну и постираем, если что.

Отец покрутился передо мной, и я с гордостью отметила:

– Сидит отлично. Я же говорила, у меня хороший вкус.

Хотя, если честно, я пожалела, что не взяла на размер меньше: пальто сидело на нем неожиданно свободно. Может, он похудел? Но ни папа, ни я ничего не сказали.

– 4 —

Я научилась ухаживать за мамой у сиделки, которую за ней закрепили. Можно было сказать, что Чхве Сонхи очень внимательная и милая женщина – ветеран с почти тридцатилетним стажем ухода за больными. Именно она заботилась о маме в те часы, когда папа и я не могли быть рядом.

Она говорила нам общаться с ней как можно больше. Рассказывать, как прошел день и как сильно мы ее любим. Говорила, как важно делиться чувствами честно. Искренними чувствами. Это действительно так важно? Я не уверена до сих пор. Я говорила с мамой довольно много, как и советовала Сонхи, но старалась быть осторожнее в словах: я боялась случайно сказать ей правду.

Сиделка заканчивала работу в шесть вечера и никогда не соглашалась на сверхурочные, как ни проси, хотя за дополнительные часы можно подать прошение о компенсации. На этот раз я приехала в больницу только к семи – проехала свою остановку, и тревога захватила меня при первой же мысли, что мама осталась одна хотя бы на час.

Конечно, если ненадолго оставить ее одну, ничего страшного не произошло бы. Слова вроде «улучшение» или «прогресс» к состоянию мамы были неприменимы, так что и резкого ухудшения ждать не приходилось. По правилам, за пациентами должна была присматривать медсестра, но сложно ожидать действительно тщательного ухода за пациентом без сознания. Больных слишком много, и лишний раз зайдут скорее к тем, кто раздражается или ругается.

В автобусе по пути в больницу на мое плечо прилегла задремавшая женщина. Я не смогла оттолкнуть ее. Шея ее неудобно изогнулась, и все же она проспала добрых двадцать минут. Отчего-то она казалась уставшей еще сильнее, чем я, и даже сумка, которую она держала на коленях, выглядела слишком большой и тяжелой для ее телосложения. Мне захотелось немножко потерпеть ради нее. Даже заметив, что проезжаю свою остановку, я не сдвинулась.

За окном автобуса сменялись пейзажи. Я слушала музыку в наушниках и равнодушно смотрела, как мы проезжаем мимо незнакомых зданий и остановок, как школьники в непривычной форме заходят и выходят. «Выйду на следующей. Она выглядит такой уставшей, а я могу немного потерпеть», – подумала я, не обращая внимания на то, что удаляюсь от больницы. Мы только подъезжали к остановке, на которой ей нужно было выходить, как она вдруг очнулась, сверилась с таблом, подскочила и поспешила выйти, даже не обернувшись. Это было забавно, но так я и доехала до конечной.

Войдя в палату, я сразу переложила маму в другую позу, проверила дыхательную трубку, контейнер для мочи. Чхве Сонхи тщательно убрала все перед уходом, так что мне оставалось совсем немногое. Я заменила воду в увлажнителе воздуха у изголовья, сделала отсос мокроты, потом обильно нанесла лосьон на мамино лицо и расчесала ее спутанные волосы.

Несколько дней назад мы с папой натянули шторки вокруг кровати и вместе помыли маму. Оба сильно вспотели, но запах свежести, исходящий от нее, оправдал все наши усилия. А потом мама потихоньку открыла глаза.

– Привет, мам.

Я помахала рукой примерно там, куда был направлен ее взгляд, упирающийся в правую часть потолка под углом сорок пять градусов. Ее зрачки не реагировали. Я немного повернула ей голову, чтобы она смотрела на меня. Это, конечно, не было похоже на настоящий взгляд, но все же оказалось приятно впервые за долгое время увидеть маму с открытыми глазами.

– Наконец-то ты открыла глаза, когда дочка рядом. Я на тебя немножко ругалась, а то в последнее время ты их открываешь только когда папа приходит. Посмотри хорошенько. Сегодня ты пободрее, чем обычно.

Бабушка Хон посмотрела на маму с соседней койки и шутливо сказала:

– Вот как? Должно быть, совсем день с ночью спутала. Так нельзя. Ложиться нужно рано и вставать тоже. Но если маме твоей так хочется, пускай просыпается по ночам.

С какого-то момента я стала разговаривать совсем как мама. «Тебе бы записаться на занятия по математике. Хотя, если хочешь, можешь продолжать заниматься хапкидо^[2]» – так говорила она. «Сначала позавтракай. Но если аппетита нет, можешь не есть». «По-моему, лучше сперва закончить домашнее задание, а потом можешь играть сколько угодно. Впрочем, если тебе срочно хочется именно сейчас, поиграй». «Ты выбираешь, в каком порядке удобнее. Решать тебе». В итоге почти всегда получалось так, как хотела мама, но у нас с ней никогда не возникало серьезных конфликтов, поскольку она давала мне право выбора и не заставляла делать что-то. Благодаря ей мое детство было действительно счастливым. Мама всегда давала мне свободу и спокойствие. А я всегда считала себя благодарным человеком. Способным отплатить за доброту.

По крайней мере, в этом я старалась себя убеждать.

– 5 —

Я спустилась на первый этаж, чтобы купить готовый обед в магазине. Больница была просто огромной, так что здесь и продуктовый устроили, и цветочный, и пекарню, и кафе, и даже какое-то религиозное учреждение. Когда маму сюда только положили, этот район казался пустынным. Но по словам медсестер и родственников, ухаживающих за пациентами, после того, как в прошлом году в здании рядом открылся онкоцентр, здесь начали строить жилые дома с квартирами-студиями и торговые комплексы. Этот район Сеула развивался медленнее других, и говорят, больница спасла местный рынок, а торговцы порадовались тому, что могут теперь заработать на хлеб. Я удивлялась: чья-то жизнь становилась тем лучше, чем больше больных сюда стекалось.

Магазин располагался в коридоре, ведущем к отделению неотложной помощи. В воздухе стоял запах антисептика и крови. Туда-сюда сновали врачи и медсестры. Откуда-то донесся шум:

– Жжет невыносимо! Я уже полчаса жду!

– Простите, на перекрестке произошла цепная авария, придется подождать дольше обычного. И свободных коек сейчас тоже нет. Если симптомы не слишком серьезные, вам лучше обратиться в другую больницу.