Дориан заявлял, что этот замок и бóльшая часть города, сотворенного поверх развалин Черного Кургана, возникли не только из его воображения. Он говорил, будто что-то почувствовал и просто восстановил то, что здесь уже когда-то было, словно в воздухе осталось эхо древних времен. А к невообразимо древнему отголоску магия приплела частички, которые получила от каждого из нас, знали мы о том или нет – что-то она взяла из воображения, что-то из надежд, а что-то из глубин наших душ.

Надеюсь, от меня она ничего не брала. Сам-то я уж точно не пытался прибавить ничего, кроме моей силы, и просто позволил тем, кто могущественнее и мудрее меня, ею воспользоваться. Боюсь представить, какие ужасы могли населить этот город, если бы магия подглядела что-нибудь в темных тупиках и закоулках моего сознания.

Как бы там ни было, новенький замок и новорожденный город дали нашему верховному королю возможность начать все сначала, вдали от мздоимства и неудач Сенарии, кровавого интриганства Халидора и Лодрикара и непрерывных межклановых распрей Кьюры.

Огромные двери, ведущие в зал для аудиенций, сегодня закрыты, а вычурно разодетые гвардейцы с алебардами не знают меня в лицо. Я и правда слишком давно не бывал в свете.

– Мне нужно пройти внутрь. Сейчас же, – говорю я. – Мамочка К уже там? Когда начнется слушание по ее делу?

Гвардейцы смотрят на меня со скучающим видом.

– А вы кто такой? – спрашивает один.

– Послушайте, – обращается ко мне другой, – следили бы вы за языком. Если не перестанете называть герцогиню неподобающими именами, то наживете неприятностей похлеще, чем нажила она. У нее прорва страшных друзей, которым не понравится, что ее клеймят старым прозвищем.

– Ой! Ну конечно. Я хотел сказать, герцогиня Торне. Я… хм, как бы это сказать… один из тех страшных друзей. Кайлар Стерн. Так я пройду?

Один гвардеец усмехается.

– Врете вы все, – говорит второй. – Я видел лорда Стерна своими глазами, стоял к нему так близко, что мог прикоснуться. Он выше даже верховного короля, и от него исходит такая силища, что вам и полвдоха сделать будет непросто, если окажетесь с ним в одной комнате. Такая в нем мощь, понимаете? Вам от нее грудь сдавит, даже если вы будете стоять в пятидесяти шагах от него.

Благодаря этим гвардейцам я вспоминаю, почему недолюбливаю людей.

– В самом деле? В его присутствии становится трудно дышать? – спрашиваю я. – Даже если он просто стоит в комнате? Что-то не очень он скрытен. Разве он не должен передвигаться незаметно?

Я вскидываю руки, чтобы отвлечь их глаза заметным жестом, а тем временем скрытно тянусь незримыми магическими руками к их диафрагмам. Затем начинаю давить, сначала легонько.

– Ну, наверное, он может… – Гвардеец, который заявил, будто видел меня, делает неглубокий вдох. – …приглушить свою способность, когда захочет. Ну, знаете, он же ночной ангел и все такое. Вот и… гм-м-м… – Он кривит лицо.

Другой гвардеец потирает живот.

Стоит им обоим сделать выдох, как они понимают, что вдохнуть больше не могут.

Когда их удивление сменяется страхом, я говорю:

– Просто приведите камергера, или кубикулария, или как там Логан решил назвать эту должность, ладно?

Один открывает рот, и его глаза расширяются – он все еще не дышит.

Я отпускаю гвардейцев до того, как их охватывает паника. И, наверное, до того, как они успевают поумнеть, потому что, жадно отдышавшись, они переглядываются.

Я стою, скрестив руки на груди, плечи опущены, ноги сдвинуты поближе – в общем, стараюсь принять безобидный вид.

– Вы… Так вы…

– Да. Это мы уже выяснили, – говорю я. – Теперь не приведете ли вы кого-нибудь, кто может приказать вам открыть эту дверь? Пожалуйста?

Они переглядываются, один бледнеет, другой зеленеет.

Через две минуты ко мне выходит округлая дамочка; ее седые волосы собраны в пучок, а на груди покоится огромный ключ, свисающий с золотой должностной цепи. Однако она не проводит меня через главную дверь, а приглашает в ближайшую комнату ожидания.

– Еще раз приношу вам глубочайшие извинения, лорд Стерн, – говорит она. – В замке так много новых слуг. Половина считает вас призраком. Вторая половина – гигантом. Этого больше не повторится.

– Уверен, что не повторится, – сухо отвечаю я, имея в виду, что через десять минут меня отправят в изгнание или куда похуже. – Слушание по делу герцогини Торне уже началось?

– Где вы пропадали? – удивленно спрашивает она. – Слушание началось вчера. Сегодня подводятся итоги и заслушивается апология.

– Апология? – спрашиваю я. Помимо множества других задач, Логану пришлось решить, какие правовые традиции позаимствует его новое государство. У него здесь все заимствованное – традиции, титулы, корни. Какой бы сильной ни была новая империя, как бы тщательно ни подбирались ее составляющие, разве может государство, сотворенное из воздуха, выжить, или оно обречено с рождения?

Дамочка говорит:

– После того как обвинение озвучит свою версию, защита получит последнюю возможность оспорить ее или, если положение окажется совсем скверным, молить о смягчении наказания.

Я пытаюсь представить себе, как Мамочка К будет молить. Как-то раз я ткнул ее иголкой со смертельным ядом, и она даже не попросила противоядие. Умолять она не будет. Никогда. Она даже не сказала мне, что суд уже начался. Неужели она прямо сейчас держит ответ перед ним?

– Вы можете сказать ей, что я пришел? – спрашиваю я.

– Нет. Верховный король повелел, чтобы все обошлось без сюрпризов. Он хочет, чтобы первый королевский суд подобного масштаба прошел планомерно и справедливо. Без позерства и лицемерных спектаклей – так он сказал.

– А королю вы можете передать, что я пришел?

– Конечно. После того, как завершится суд. Иначе бы я вас сюда не привела.

– Я имел в виду прямо сейчас.

Камергерша останавливается в проходе, поворачивается и окидывает меня пристальным, жестким взглядом, который так не идет ей, мягкой и округлой.

– Я пришел по его приказу, – говорю я.

Ее брови смыкаются и опускаются, губы поджимаются.

– Если это так, то вас позовут.

– Меня позовут, если вы скажете ему, что я пришел.

Я вижу в ее лице печаль, которая быстро превращается в камень.

– Вы ведь когда-то были друзьями, да?

– Мы и сейчас друзья. Лучшие.

Она медленно качает головой.

– Друг был бы рядом с ним в эти ужасные месяцы.

О чем она, черт возьми, говорит?

Она подводит меня к главному входу. Королевские гвардейцы молча распахивают перед ней дверь.

За дверью сидят лорды и леди, многие негромко переговариваются, советуются с адвокатами или друг другом, или вчитываются в бумаги, стараясь напоследок освежить в памяти важные детали своих дел, или же пытаются незаметно подслушать, что говорят на суде в соседнем зале. Я никого здесь не узнаю.

Плохо.

Камергерша спешно убегает за дверь, которая ведет в зал королевского суда; хочет посмотреть, что она пропустила, пока разговаривала со мной.

– О, вы все-таки добрались. Какая жалость, – обращается ко мне крупный дворянин приятной наружности, чернобородый с бледно-голубыми глазами. Его я тоже не знаю. Он сидит, закинув скрещенные ноги на низкий столик, в одной руке держит раскрытую книжицу. Молодой, знатный и ленивый – но его взгляд цепок. Он похож на халидорца, но разве в наши дни это о чем-то говорит? У меня у самого темные волосы и светло-голубые глаза.

– Мы встречались? – спрашиваю я. Кажется, что-то знакомое в нем все-таки есть.

– С другой стороны, вы опоздали и, подозреваю, сэкономили мне немного золота.

Его слова заставляют меня остановиться и еще раз внимательно на него посмотреть. Он крупный, но не молодой, как мне показалось на первый взгляд, а моложавый, какими обычно бывают барды и атлеты, неподвластные старости. Я точно его не знаю и сразу могу сказать, что он мне не нравится.

– Что-что вы сказали? – говорю я.

– Я о тех наемниках, которых нанял, чтобы вас задержать. Хотя, вообще-то, мы договорились, что они совсем не подпустят вас к замку. Очевидно, их постигла неудача, и я надеюсь, что им хватило учтивости героически погибнуть при исполнении заказа? Тогда мне не придется выплачивать им остаток гонорара.

Дверь в зал суда распахивается. Пухлый герольд зычным голосом объявляет:

– По делу герцогини Торне, обвиняемой в организации убийства, его королевское величество желает перед вынесением приговора лично выслушать сторону обвинения. Лорд Рефа'им, пройдите!

– Прошу меня извинить, – говорит дворянин и встает. Он гораздо выше, чем казался, пока сидел, развалясь в кресле. – Меня зовут. – Лишь тогда я запоздало узнаю его голос, который уже слышал в усадьбе. Он отбрасывает книгу в сторону. – Но нам стоит поскорее продолжить наш разговор.

Глава 13
Смертельное искусство дипломатии

Кажется, на суде мне впервые в жизни одновременно грозила смертельная опасность и было скучно.

Позднее я понял, что скукой был обязан только собственному невежеству.

Я бы хотел во всех подробностях рассказать вам о том, как Логан за пять минут спас мою жизнь, жизнь Мамочки К и все свое королевство, но не могу. Я обращал внимание на всякую ерунду, а на то, что нужно было заметить, даже не смотрел.

Наблюдая за схваткой мастеров боевых искусств, я могу за несколько секунд оценить уровень их подготовки, даже если незнаком с искусством, которому их обучали. Однако неискушенному зрителю нужен масштаб, он должен увидеть, как мастер стирает соперников в порошок, и лишь тогда сможет признать в нем мастера. Увы, даже в этом случае он может ошибиться: средний боец, стирающий в порошок нетренированных новичков, может выглядеть точно так же, как мастер, стирающий в порошок средних бойцов. А удачливый удар может сойти за умелый.

Когда три мастера начинают бой с маневров, прощупывают слабости друг друга, делают ложные выпады и, едва завидев хотя бы неудачный блок, сразу же отступают, неискушенному зрителю все это покажется топтанием на месте и проволочками. Шаг вперед, остановка, кружение, остановка – как будто это танец, лишенный красоты. Скука.

Когда вы наблюдаете за мастерами, достаточно просто моргнуть в неподходящую секунду, и бой закончится, а вы даже не поймете, что произошло и почему все аплодируют.

Честно говоря, у меня нет оправдания. В детстве Мамочка К понемногу учила меня придворным искусствам: как правильно полемизировать, как резать других словами, словно бритвой, и даже как вести прения в суде. И раз я так сильно заскучал, что потерял нить рассуждений, то, наверное, замкнулся в себе гораздо сильнее, чем думал.

~– Наверное?~

«Да заткнись ты».

Мамочка К… тьфу ты, герцогиня Торне – как же сложно называть кого-то новым именем, когда всю жизнь знаешь его под другим. Так вот, она – мастерица этих искусств, но из всей троицы ее положение было самым незавидным. Лорд Рефа'им вел себя исключительно напористо и разыгрывал карты так, словно расклад был в его пользу. Как оказалось, он зря так думал.

Рефа'им раздувал страшное оскорбление из того, что я проник в его усадьбу, и требовал возмездия за неудавшееся покушение на его жизнь. Логан играл слабо – от верховного короля я ждал большего. Казалось, что он не то рассеян, не то измотан, не то увяз, стараясь найти золотую середину в нескончаемой череде противоречивых прошений, и потому не может посвятить этому разбирательству все свое внимание. (Как выяснилось, здесь я не ошибся. Видимо, я все еще хорошо знаю моего друга.)

Я старался, чтобы он заметил меня за скрещенными алебардами гвардейцев, которые преграждали мне вход в Зал Ветров, но я стоял далеко, а Логан за все слушание ни разу не посмотрел в мою сторону.

Лишь под самый конец камергерша подошла ко мне со спины и негромко сказала:

– Его величество просит, чтобы, когда вас позовут, вы сделали что-нибудь едва заметное, но бесспорно магическое.

Я оглядываюсь на нее.

– Что, например? Вы поговорили с ним?

– Он передал мне послание.