– Можешь не ерничать, – говорю я. Чувствую, что начинаю дуться. Что хуже, мои интонации это выдают.

– Мы хотим одного и того же, Кайлар, – говорит она.

– Я хочу, чтобы ты оставила меня в покое.

– С радостью. Но мы оба хотим, чтобы Логану ничего не угрожало.

– Я хочу этого, потому что верю в него, – говорю я. – А ты хочешь этого потому, что он был и остался единственным дворянином, готовым на свой страх и риск протянуть тебе руку. Ты бережешь Логана, потому что благодаря ему сама остаешься в безопасности и при власти. Если не станет Логана, не станет и тебя.

Мамочка К вздыхает.

– Надо же, ты до сих пор упрямо сохраняешь свой праведный идеализм? Даже после всего, что пережил. Но вот вопрос, Кайлар: и что с того? Даже если мною движет одна лишь корысть – что с того?

Ее слова застигают меня врасплох, потому что я на самом деле и сам понимаю, что веду себя как осел. Про Мамочку К я обычно говорю, что жизнь ее ожесточила. Она притворяется, будто все делает исключительно из корыстных побуждений. Но на самом деле она оборачивает добрые порывы души в корыстный интерес, прикрываясь им. Например, Мамочка К спасает жизни уличных ребятишек, кормит их, дает им крышу над головой. Однако она никогда не признается, что не выносит вида голодных, избитых детей. Нет, она заявит, что просто делает вклад в будущее, ибо сегодняшние беспризорники – это будущие преступники. Достаточно заслужить их преданность сейчас, скажет она, и лучшие из них останутся преданными до конца своих дней.

Мамочка К запускает руку в карман и кидает мне серебристый браслет. Я ловлю его. Судя по весу, он из белого золота, не из серебра, c глубокой гравированной вязью, древней на вид, хотя стиль мне незнаком.

– Это и есть мой подарок? – спрашиваю я. – Украшение? Не стоило. Нет, правда, зачем оно мне?

– Нет, это не мой подарок. Просто безделушка. По крайней мере, так сказал Дарзо, когда просил передать его тебе. В нем можно удерживать ка'кари, если ты хочешь, чтобы он был поблизости, но не касался твоей кожи. Дарзо сказал, что лет через десять-двадцать ты сообразишь, в каких ситуациях это может быть полезно.

Ай. И правда похоже на Дарзо.

– Он волшебный? – спрашиваю я.

Она усмехается.

– Я тоже спросила. Дарзо ответил, что нет, просто платина почти не поддается Пожирателю. Испытания подтвердили, что он не волшебный.

– Вот как. – Платина. Не белое золото. И конечно же, она его проверила.

– Кстати о ка'кари, – говорит Мамочка К.

– А мы разве говорили о ка'кари? – спрашиваю я. – Мне казалось, мы говорили о твоем подарке?

– Нет. О ка'кари. Кайлар, в твоем распоряжении – величайший из всех ка'кари. Мы знаем, что другие надежно хранятся в лесу Эзры… о, вижу, теперь я тебя заинтересовала.

Я даже не заметил, как сделал глубокий вдох и напрягся, едва она сказала «другие».

– Тебе что-то говорили еще об одном ка'кари? Он спрятан здесь? – спрашиваю я.

– Мне известны лишь слухи. Давно простывшие следы. Рассказы о том, что магия ведет себя необычно. О том, как гора Тендзи сто дней после битвы плевалась огнем и пеплом. О том, как схлопнулся водоворот Тлаксини. О морских гадах в Черных Водах у берегов Фриаку. О нескольких цунами, накрывших Гэнду и Шелковое побережье. Странное поведение чар. Знамения. Напуганные жрецы. Обычная пустая болтовня. Но, на мой взгляд, величайшая опасность для Логана – и для всех нас – исходит от ка'кари. Маги намекают, что грядут темные дни. Моя просьба, Кайлар, нацелена на будущее, но она очень важна. Это одна схватка в длительной войне на сотню фронтов. Ведь я этим и занимаюсь – предвижу опасности, грозящие человеку, которого ты якобы так сильно любишь.

Человеку, которого я якобы так сильно люблю? Слова задевают меня за живое, но я понимаю, что это крючок, уловка, очередная манипуляция. Сначала она заставит меня говорить о Логане, затем о том, скольким я ему обязан, а затем о том, что я еще могу ему послужить – если послужу Мамочке К. Так что я заталкиваю свой гнев поглубже и пропускаю наживку мимо ушей.

– Так ты хочешь, чтобы я гонялся за слухами? Тогда это не ограбление, а шпионаж.

– Был похищен артефакт. В переводе на джеранский он называется «Крепускулярный компас».

– Какой-какой?

Мамочка К вздыхает.

– Хорошо, пусть будет «Сумеречный». Не знаю, почему он так назван. Может быть, он работает только на стыке дня и ночи, утром или вечером. Может быть, в нем есть что-то темное или призрачное. Не знаю. Важно лишь то, что он нам нужен. Он поможет нам найти владельца ка'кари… или хотя бы того, кто был его последним владельцем.

– Каким образом?

– У артефакта есть второе название. Тебе оно должно показаться крайне любопытным. А свойство у него только одно – он находит людей. Говорят, что сначала ты должен как-то его активировать, затем назвать имя, данное человеку при рождении, и компас укажет в нужную сторону. Он не скажет тебе, далеко ли этот человек, и даже жив он или мертв. Просто укажет направление к цели. Возможности такого артефакта сильно ограничены по сравнению с некоторыми другими, но…

Я хмурюсь.

– Ограничены? Да я могу придумать тысячу применений для такой штуки. Особенно в мокрухе.

Мамочка К улыбается мне – искренне, с теплотой и, если не ошибаюсь, с радостью от того, что ее поняли.

– Я тоже, – говорит она. – И, полагаю, именно поэтому к компасу прилипло второе имя. Имя полубогини, дочери самой Матери Ночи, которая в древности считалась воплощением карающего правосудия. Непримиримая, беспощадная, безжалостная, неумолимо преследующая виновных. Никого тебе не напоминает?

Мамочка К спрашивает не о том, знаю ли я имя той богини. Она имеет в виду, что по описанию эта богиня очень похожа на ночного ангела. По легендам, она была первой из нас. Я не обращаю внимания на холодок, пробежавший по моей спине.

– Напоминает одно суеверие, над которым как-то посмеивался Дарзо.

– Дарзо имеет право смеяться над тем, чего всем остальным стоит бояться. Но это неважно. Даже если Немезида никогда не существовала, даже если этот артефакт никак с ней не связан, я тем не менее верю, что Компас Немезиды – не выдумка. Мы не имеем права сидеть сложа руки, делая вид, будто его нет. Я считаю, раз есть хотя бы вероятность того, что он существует, значит, нам стоит приложить массу усилий, чтобы он не достался никому другому. Ты понимаешь?

Я понимаю. Даже больше, чем ей бы хотелось. Я вижу, как тщательно она меня заманивает. Связью с ночным ангелом, магией, страхом перед тем, что нечто могущественное может попасть в руки какого-нибудь врага.

– Кажется, дело действительно важное, – говорю я. – Но у меня полно других важных дел. Я теперь сдаю квартиры в аренду.

Она усмехается.

– Кайлар, если бы ты собирался отойти от дел, то так бы и поступил. Ты бы не отправился в усадьбу Рефа'има. Несколько моих лучших агентов уже лет двадцать выполняют для меня «самые последние» заказы, Кайлар. Но беда в том, что людям вроде нас не суждено найти в жизни иного применения. Если нам везет, мы находим новых хозяев… а если сказочно везет, то нашим новым хозяином оказывается кто-то вроде Логана. Можешь сколько угодно лгать самому себе, но тебя все равно затянет в старую жизнь, и чем дольше ты будешь этому сопротивляться, тем больше душевных страданий и горя принесешь всем, кто тебя окружает.

Я перебиваю ее:

– Рад, что ты нашла себе достойное занятие и можешь крепко спать по ночам. Молодец. – Я ненадолго замолкаю. – Впрочем, тебя-то совесть никогда не мучила, верно? Что бы ты ни делала. Видимо, эта слабость свойственна только мне.

На мгновение я вижу в ее глазах вспышку искреннего гнева, но затем она отводит взгляд, смотрит на солнце и убирает маленький ножичек за пояс.

– Прошу меня извинить. Мне велено сегодня же явиться к верховному королю. Я знала, что дворяне рано или поздно выступят против меня – против старой шлюхи, которую поставили командовать ими. Я понимала, что для них это будет невыносимо… но не ждала удара так скоро. Меня будут судить за злоупотребление властью и убийство. Так что либо лорд Рефа'им глуп, либо… что ж, поживем – увидим, да?

– Убийство? – спрашиваю я. – Тебя? За какое убийство?

– Да, Кайлар. Ты же не думал, что своей маленькой выходкой решишь, а не создашь проблемы? – Она наконец поворачивается ко мне лицом. – Лорд Рефа'им заявляет, что Трудану Джадвин убили по моему приказу. Сенария – мой город. Моя вотчина – моя ответственность.

Мамочка К протягивает мне цветочный горшок, и я машинально беру его в руки. От цветка остался лишь голый коричневый стебель, торчащий из голой коричневой земли.

– Думаю, мне удалось его спасти; луковица еще не успела загнить, но точно ты это узнаешь только через год. – Она говорит так, словно не отправится вот-вот под суд за убийство, которое совершил я. – Когда ухаживаешь за растениями, Кайлар, нужно внимательно следить за мертвыми листьями. Их нельзя удалять слишком рано, и нельзя медлить слишком долго. Ты сделал и то и другое, но, возможно, этот тюльпан еще расцветет.

– Мой ответ прежний – нет, – говорю я.

Она достает платок и вытирает руки. Мамочка К никогда не боялась их запачкать, но нельзя же явиться ко двору с руками, перемазанными землей.

– Кайлар, ты сидишь здесь, дуешься, как малое дитя, и даже не представляешь, какую цену платит Логан за твою защиту. Платит, хотя не может себе этого позволить. Обрежь стебель через пару недель, – прибавляет она и похлопывает меня по щеке. Жест как будто добрый, материнский, но взгляд ее суров. – Не знаю, как все обернется, но сделать это за тебя я в любом случае не смогу.

– Подожди, – останавливаю ее я. – Ты, кажется, говорила, что принесла мне подарок. Так и где же эта вещица?

– Не вещица. Человек. Он в вестибюле. Кстати, он – хороший пример того, что я хотела сказать тебе напоследок. – Мамочка К неприязненно щурится, окидывая взглядом мое лицо. – Если ты собрался что-то сделать, то делай это хорошо или не делай вовсе. Отращивания бороды это тоже касается.

– Почему ты ничего не говоришь прямо? – требовательно спрашиваю я.

– Что ты хочешь от меня услышать? – говорит она так, словно не понимает, о чем я. Этим Мамочка К выводит меня из себя; я терпеть не могу, когда со мной обращаются как с идиотом.

– Ну же, скажи! «Она мертва, Кайлар». «Забудь о ней, Кайлар. Тебе нужно жить дальше». «Погоревал и хватит, Кайлар».

Она смотрит на меня, как на головоломку, которую ей нужно разрешить.

– Я не скажу ничего подобного, потому что не говорю глупостей, Кайлар. Ты никогда не перестанешь любить Элену. Либо твой характер, либо обстоятельства заставят тебя жить дальше. Вот и все. Но Элены в твоей жизни не будет, потому что ее самой больше нет. И от этого тебе будет больно. А затем однажды ты начнешь время от времени забывать о ней. И от этого тебе тоже будет больно. А затем ты начнешь забывать ее чаще и надольше, и тогда тебе станет еще больнее. Ты уже не сможешь точно вспомнить ее лицо, и тебе будет казаться, будто ты предаешь ее. И так далее, и так далее. Никто не скажет, что тебе не должно быть больно, Кайлар. Жизни не бывает без боли. А может быть, она вся из нее и состоит.

– Дерьмовая получается жизнь, – говорю я, хотя ее слова очень напоминают мне о другом разговоре, стародавнем, и мне становится неуютно.

– Иной у нас нет, – мягко отвечает она. – Пора бы тебе уже понять это и повзрослеть.

Она уходит… и мне досадно, что она не хлопнула напоследок дверью, хотя бы ради приличия.