Глава 9
Бремя тени

Ученые сестры Часовни утверждают, что существует три вида бессмертия. Высочайший из них доступен лишь Единому Богу – если таковой вообще существует. Он полностью неуязвим для времени и для меча. На ступень ниже его стоят элшаддим, которые не стареют, но, воплотившись в реальности, становятся отчасти уязвимы для оружия. Несмотря на то что их сущности бессмертны, их тела могут быть убиты, и после такой смерти они уже никогда не смогут обрести тело. Люди же, даже владея самой могущественной магией, в самом лучшем случае могут рассчитывать лишь на низшую ступень. «Не называйте такую жизнь вечной, – степенно говорят те ученые женщины. – Называйте ее продленной на неопределенный срок, ибо хотя старение замедляется или даже останавливается, все остальное остается прежним».

Они совершенно убеждены в том, что говорят, и совершенно точно ошибаются.

Уж я-то знаю, ведь я сам стал тем, что они считают невозможным. Мало того что меня не стереть в порошок терпеливыми жерновами времени, так еще и тело мое со временем может исцелить все, что угодно, – даже смерть.

Но конечно же, есть загвоздка. Даже не одна. Никто не объяснил мне правила игры, и я лишь несколько жизней спустя узнал самое страшное из них: всякий раз, когда я умираю, вместо меня обязательно умрет кто-то, кого я люблю.

Мною движет жажда справедливости, которую невозможно сдержать. Все мои способности заточены на насилие. Я вырос на улицах, меня учил легендарный мокрушник. Из меня вылепили орудие, стремительное и смертоносное. Куда бы я ни пошел, я вижу страдание, оно побуждает меня применить мои навыки – но разве то немногое, что я в силах изменить, стоит медленной, поочередной гибели всех, кого я люблю? Едва я допущу ошибку, вместо меня умрет невинный. Мои неудачи уже стоили мне единственного светоча, что горел в моем мире тьмы.

Поэтому я должен быть совершенным. Поэтому я должен выяснить, что положило начало моему проклятию, и покончить с ним.

Меня зовут Кайлар Стерн. Я – ночной ангел, и таково бремя тени.

Предыдущая страница была изначально выведена медленным, аккуратным почерком… но затем Кайлар перечеркнул весь текст гневной «Х». Ниже он торопливо и небрежно приписал:

Я не знаю, как рассказать эту проклятую историю. Что бы я ни пытался писать, выходит ложь. Любой рассказ – это обещание, правда ведь? А эта история вовсе не о том, как я пытался покончить с моим проклятием. Может, лучше было рассказать ее. Напомни мне вернуться к этому месту и попробовать переписать. Сейчас все звучит как-то не так.

Виридиана медленно выдохнула. Затем еще раз, после чего заморгала, силясь сдержать волну чувств, которые она не смела назвать.

Кайлар не стал исправлять эту часть. И не попытался переписать ее.

Она знала почему.

Глава 10
Король-бог среди людей

– Ты опоздал, – заявляет он, входя внутрь и страшно хрипя связками, которыми давно не пользовался. Его жесткое, угловатое лицо смягчает великолепная, аккуратно подстриженная черная борода. В этот миг он совсем не похож на сумасшедшего.

Но и на бывшего короля он тоже не похож. «Подарком» Мамочки К оказывается не кто иной, как Дориан Урсуул, некогда известный Целитель и маг, а ныне бывший король-бог Уонхоуп, правитель Халидора и Лодрикара. Человек, который не раз вносил сумятицу в мою жизнь.

Его одежда выглядит дорогой, но потрепанной, словно он в ней же и спит. Сам он при этом больше похож не на свергнутого монарха и не на безумца, а на довольного собой ребенка, которому сошла с рук какая-то шалость. Его черные волосы всклокочены, но чисты, а лицо еще не успело исхудать от голода – видимо, он сбежал от своих сиделок совсем недавно.

Насколько я понимаю, бóльшую часть времени Дориан проводит в забытьи – сидит в каком-нибудь углу замка и не реагирует на внешний мир. Когда ему дают еду, он жует и глотает ее, а когда хочет в туалет, то подает знак и идет туда, куда его поведут, но на этом все.

Его проверяли самые разные чародеи и врачеватели, каких только смог найти Логан, и все они пришли к единодушному выводу – что бы ни происходило с Дорианом, он не притворяется. Кроме того, когда он ненадолго приходит в себя, то не пытается избежать ответственности за то, что натворил во время своего правления.

Будь у нас другой король – более жесткий или, наверное, более мудрый, – он бы его казнил.

Дориан – пророк, но все до сих пор спорят о том, что же это на самом деле значит.

Он отрастил длинную бороду. Смотрит на меня голубыми глазами-льдинками, которые уже становятся стеклянными и постепенно теряют фокус.

– Рад видеть, что ты в добром здравии, Дориан, – говорю я.

Он резко приходит в себя.

– Хочешь сказать, «в здравом уме»?

– Да, – признаю я. – С чем я опоздал?

Дориан переплетает пальцы и выкручивает их.

– На вид ты в очень хорошей форме, – произносит он. – Выглядишь во многих отношениях даже лучше, чем прежде…

– Издержки профессии. Я все время упражняюсь…

– …Если не считать твоих глаз.

Я стискиваю зубы.

– Ты из тех, кого война подкосила уже после того, как закончилась, не так ли? – не смутившись, продолжает он. – Но тебе нельзя ей поддаваться. Как же нам тебя расшевелить?

– Ты ведь пророк; наверняка уже что-нибудь придумал.

На секунду на лице Дориана появляется раздражение.

– Знаешь, я все никак не могу к этому привыкнуть. Все обращаются со мной так, будто я ничего не могу предложить миру, кроме самого обременительного из моих дарований. Будто я, Дориан, обладаю не множеством талантов, а всего одним. Я был целителем и королем, учился и в совершенстве овладел сложнейшими видами магии, но был низведен в глазах людей до безумного пророка.

– С чем я опоздал, Дориан? – вновь спрашиваю я.

– Расскажи мне о мальчике.

– О каком мальчике?

– О том, которого ты не убил.

– Ты думаешь, я настолько часто убиваю детей, что сразу пойму, о ком ты?

Он бесстрастно смотрит на меня.

– У меня не так много времени, Кайлар.

– Раз ты спрашиваешь, значит, уже все о нем знаешь.

– Нет, – говорит он. – Черный ка'кари застилает мой взор. Я не всегда тебя вижу. Многое пропускаю.

– Вот как. Наконец-то хорошие новости. Так ты говоришь, что одно надоедливое создание может скрыть меня от другого? Да уж, выходит, мне придется облачиться в плащ из комаров, чтобы спрятаться от роя пчел.

– Почему ты не убил мальчика?

– Нервы сдали, – говорю я.

Он щурится, разглядывает меня, словно гадает, не вру ли я.

– Я знаю, что дал маху. Дорого мне это будет стоить?

Дориан отводит взгляд и смотрит вдаль. Мне не понять, ушел он в себя или еще со мной, и я как раз собираюсь спросить, когда он отвечает:

– Быть может, лучше спасти одного ребенка, чем спасти целый мир.

– Целый мир? Всего-то? – спрашиваю я. – Ну ничего себе. И все ради какого-то уличного пацана! Какая же в нем силища!

– Помнится, ты тоже когда-то был «каким-то уличным пацаном».

– Знаешь, в чем главная беда всех пророчеств, Дориан? – спрашиваю я, закипая.

– Немного знаю, – сухо отвечает он. – Но, прошу, просвети меня.

– Главная беда всех пророчеств – пророки.

– О, зачем же так абстрактно? Ты хочешь сказать, что беда моих пророчеств – я сам. И да, несомненно, доверия я не оправдываю, – отвечает Дориан. Но в его голосе не слышно ни кротости, ни раскаяния.

– Нет, нет, нет, – отвечаю я. – Я не об этом. Дело в людях: они считают, что пророк – всего лишь сосуд для послания, что он не изменяет его и не пытается направить события так, как ему вздумается. Но, Дориан, я видел, как ты поступаешь, когда получаешь знание, недоступное другим. Ты знал, что Логан жив, когда соблазнял Дженин. Ты позволил скорбящей невесте думать, что ее супруг погиб, потому что захотел жениться на ней сам. Не спорю, творить добро ты тоже иногда пытаешься, и все же ты – последний, кому я доверил бы «тайные знания».

Дориан смотрит на меня, приопустив веки.

– Мои прегрешения мешают мне донести послание. Да. Именно это я только что и сказал. Ты обвиняешь меня в том, в чем я уже сознался.

Ой.

– Тогда зачем ты пришел? Решил помочь Мамочке К? Ты явно что-то задумал и собираешься втянуть меня в дело, которым я заниматься не хочу.

Человека, которого однажды почитали как бога, окутывает невыразимая печаль. Он говорит:

– Нет, Кайлар. Все мое могущество бессильно. Я нужен моему сыну.

Я замечаю в его словах странность.

– Сыну? Ты нужен только одному?

– Только один у меня и есть. Спроси Ви, если до сих пор не понял. У меня нет времени объяснять. Хотя бы в этом Дженин и я согласны – нашему сыну нужна наша помощь, но мы не можем его спасти. Я знаю, что все наши усилия будут напрасны, однако не попытаться мы не можем.

– И поэтому ты втянешь в эту историю меня, – говорю я.

В его глазах вспыхивает гнев, и он медленно, словно обращаясь к полнейшему кретину, проговаривает:

– Нет, ибо тогда получится, что моя сила что-то изменила. А я уже сказал: это невозможно. Ты вообще не желаешь меня слушать, да?

Я собираюсь ответить, но Дориан перебивает меня и говорит:

– Позволь, я попробую объяснить иначе: ты когда-нибудь играл в лузы?

– Конечно, играл. – Гладкий стол, шары из слоновой кости, длинная палка и, как ни странно, лузы, в которые эти шары нужно загонять. – Как по мне – очередное азартное развлечение для знати.

– А теперь представь, что вместо предсказуемой партии и одинаковых условий ты играешь шарами разных размеров, не знаешь, сколько участвует игроков и даже где находятся все лузы. Представь, что стол непрестанно меняется, что иногда под сукном появляются ямки или кочки, а все игроки бьют по мячам одновременно и непрерывно. Ах да, а еще шарам порой хватает воли изменить направление своего движения. Некоторые даже увеличиваются или уменьшаются прямо на ходу. Вот такую партию я обречен разыгрывать, Кайлар, как и все мы. В свободной, необъятной вселенной пророчества значат лишь то, что я вижу стол чуточку лучше большинства людей.

– Ага. Конечно. Но делать ставку против тебя я бы не стал.

– Мои силы – все равно что вздох во время бури, Кайлар.

– Притворяйся сколько хочешь. – Я поднимаю руки ладонями вверх. – Но ты тем не менее все еще здесь. Бьешь своей палкой по моим шарикам.

– Кайлар, знаешь ли ты, что становится с человеком, который слишком долго остается один?

– Что?..

– Я знаю. Я.

Я недоуменно прищуриваюсь.

– И что же ты знаешь?..

Дориан недовольно поджимает губы. Затем испускает могучий вздох. Затем замирает. Внезапно склоняет голову набок, как будто прислушивается к чему-то, что может уловить только он.

– Боюсь, у меня не осталось времени на разъяснения. Похоже, через десять секунд рассудок вновь покинет меня.

Мне не хочется перебивать его, даже ради того, чтобы поторопить. Мне не хочется показаться нетерпеливым. Дориан просто обрабатывает меня. Все ради власти. Такие, как он, всегда стремятся только к ней.

Но даже несмотря на то, что я не собираюсь верить ни единому слову, которое вот-вот вылетит из его рта, мне все же любопытно, что он скажет.

Секунды ускользают одна за другой, и Дориан пристально смотрит на меня, словно подначивая наорать на него и впустую истратить оставшееся у него время.

Наконец он говорит:

– Ночной ангел судит, но кто судит его? На самом деле я пришел не для того, чтобы ты свернул с избранного пути, Кайлар. Я здесь для того, чтобы ты навсегда запомнил – ты сам решил идти дальше. Такова моя месть – ты будешь судить самого себя.

Его глаза стекленеют. Безумный пророк вновь безумен и заточен в одиночную камеру собственного черепа. В том, кто теперь смотрит на меня сквозь прутья собственных поступков, нет ни единой божественной искры. Он – пустой сосуд в пустой темнице.

Глава 11
Не на того напали

После того как слуги Мамочки К уводят безропотного Дориана, мне хватает нескольких минут, чтобы растереться губкой в купальне, привести шевелюру в какой-никакой порядок, одеться и, сдвинув один за другим все засовы, наконец предстать перед моим оружейным шкафом.