Анюта Соколова: Эра белого орлогрифа

«Первое солнце спать не мешает,

Солнце Второе встать помогает,

Третьему солнцу работники рады,

Четвёртое солнце – отдых в награду».

Детский стишок Ашино́ра.

Если желаешь, чтобы мир изменился,

сам стань этим изменением.

Махатма Ганди

Глава 1

– Ну что ж, дорогая моя, раз вы настойчиво намерены самоубиться, я ни в коей мере не собираюсь вас отговаривать.

Директор школы поправил уродливые очки в массивной роговой оправе – невероятный раритет и предмет всевозможных домыслов. Шептались, что зрение он потерял в стычке с ослоро́гами, когда бестия вонзила рог прямо в глаз господина Реншо́. Разумеется, целители вырастили новый глаз, но нервные окончания так и не восстановились. Причём в зависимости от рассказчика глаз становился попеременно то левым, то правым. Госпожа Дишу́р, комендант женского общежития, «по строжайшему секрету» выкладывала всем новеньким ученицам, что директора наказала его отвергнутая любовница, сильная целительница. Мол, с тех пор зрение никакими средствами не вернуть. И только незначительная часть учащихся, к которой относилась и я, подозревала, что со зрением у господина Áрвеля Реншо всё в порядке, а безобразная оправа с толстенными стёклами лишь средство обрести солидность и заодно спрятаться от назойливых поклонниц. Без своего устрашающего аксессуара наш директор выглядел почти юношей, и юношей до бесов привлекательным.

– Иржи́на! Я, между прочим, к вам обращаюсь!

– Вы не обращаетесь, уважаемый господин директор. Вы именно что отговариваете меня от прохождения практики – уже целых полчаса. А я те же полчаса пытаюсь вам объяснить, что не заберу назад заявление.

Господин Реншо негромко зарычал. Боевик – он и есть боевик: чуть рассердится – и впадает в ярость. Жёсткое кожаное кресло под директором угрожающе заскрипело. Я на всякий случай отошла подальше. Не дай Милосердная, запустит преобразованием, и что я буду делать? В окно не выскочить – третий этаж, под шкаф не забиться – туда даже мышь не пролезет. Нормальный человек поставил бы щит, а я… хм…

– Иржина! – голос директора прогремел не только на весь кабинет, но и, не сомневаюсь, перелетел через двор и достиг соседнего корпуса. – Сядь!

Я послушно села. Переход на «ты» означал, что господин Реншо исчерпал все доводы и сейчас перестанет стесняться в выражениях.

– Слушай меня, девочка, – он запустил пальцы в густые иссиня-чёрные пряди на затылке. – Очень не хочется напоминать тебе, что ты – неполноценный человек. Скажи мне, Тьма тебя побери, что ты собралась делать в Ущелье? Подкармливать орлогри́фов? Презентовать свою нежную тушку птенцам клювокры́ла? Или ты жертва несчастной любви и, как я и предположил, столь героическим способом решила самоубиться?

– Нет, – уныло пробормотала я.

– Нет – не жертва или не решила? – хмыкнул директор.

– Ни то ни другое, – тяжёлый вздох отразил всю полноту моих чувств. – Господин Реншо, я знаю, что ущербная. Хао́тик, недочеловек, ошибка природы. Но поймите: если в моём аттестате об окончании общей школы не будет отметки о прохождении практики, какой в нём вообще смысл? Всё равно я потом никуда не устроюсь. Меня младшей помощницей помощника целителя никто не возьмёт, до самой Пелены буду мыть полы или разносить заказы в ресторане.

– Замуж? – вздёрнул соболиную бровь Реншо.

– Да я бы с радостью, только не хватает досадного пустяка, – пожала я плечами. – Парня, который согласится жениться на хаотике.

– Его Величество Бризáр Тринадцатый запретил ущемлять в правах людей с ограниченными способностями, – менторский тон прозвучал как насмешка, Реншо сам это почувствовал и быстро добавил: – Я прекрасно знаю, Иржина, как в Южном Ашино́ре относятся к таким, как ты. Но это всё же не то, что ещё век назад… Великая Тьма! Ты же понимаешь, что на практике реально будешь рисковать жизнью?

Упрямо кивнула и пододвинула директору заявление. Жалко ему изобразить в правом нижнем углу свою закорючку?

– Вот упёртая! – вздох господина Реншо по тяжести мог бы поспорить с моим. – Ты, Иржина, не человек, а рогатая копы́тка в облике милой девушки! Тебя же ни одна группа не возьмёт! Завтра распределяющая арка содрогнётся от возмущённых воплей выпускников! И сильно сомневаюсь, что дело ограничится одними воплями.

– Пусть возмущаются, – мрачно заметила я. – Вы им про Бризара Тринадцатого расскажите.

Реншо сердито сдёрнул со стола заявление и сделал вид, что перечитывает. Потянулся за самопиской, на полпути замер.

– Я возьму тебя помощником школьного целителя. Сегодня же подпишу приказ.

– Сегодня не получится, – я покосилась в окно, где заходящее Третье солнце золотило верхушки тополей. – Приказ печатать некому. Рабочий день два часа как закончен, госпожа Винзо́ домой ушла.

Директор растопырил обе кисти с длинными сильными пальцами. На кончиках ногтей вспыхнули изумрудные искры преобразованной энергии.

– По-твоему, я безрукий?!

– Что вы! – я правдоподобно изобразила ужас и как бы невзначай подтолкнула к Реншо самописку. – Но сравните: искать бланки, расчехлять печатную машинку, набирать текст, выбирать в Уставе школы соответствующие пункты… И всего-то-навсего – поставить свою подпись на заявлении.

Пальцы господина Реншо сомкнулись на самописке, искры лизнули столешницу и растаяли.

– Если бы твоя одарённость соответствовала твоему упрямству, Иржина, ты была бы лучшей выпускницей школы за все семь лет моего руководства, – от избытка чувств энергичный росчерк надорвал бумагу. – Не думай, что мной движет лень. И помощником целителя я тебя всё равно готов взять. Но, раз тебе так необходимо попытаться прыгнуть выше головы, – прыгай. А сейчас проваливайте с моих глаз, госпожа Иржина Шиано́, иначе услышите что-нибудь весьма неприятное о собственном безрассудстве.

Не удержалась – звонко чмокнула директора в щеку. Не за то, что подписал, – за доброе отношение.

– Я выживу, господин Реншо. И приду работать помощником целителя.

«Всё равно хаотику ничего лучшего не светит», – я не стала произносить вслух. Директор нетерпеливо дёрнул плечом: убирайся, мол. Я и убралась – полетела, словно у меня на радостях открылась способность к левитации. Нужно было успеть на склад до восхода Четвёртого солнца. Сердце колотилось часто-часто: в собственную удачу до сих пор не верилось. Мой классный руководитель расхохотался, когда я принесла ему заявление. Если бы другие выпускники узнали, что я задумала, не сомневаюсь, связали бы меня и заперли на пару дней где-нибудь в подвале.

Ворчливый кладовщик подпись директора рассматривал и так и эдак, чуть ли не понюхал.

– Вы лизните, – не сдержалась и предложила я.

Кладовщик брезгливо отбросил бумагу и ушёл в кладовую, без всякого стеснения громко возмущаясь вслух:

– Великая Тьма, дожили! Хаотики на практике! Давно ли их усыпляли, словно двухголовых ягнят, и вот тебе, пожалуйста! Что дальше? Начнём принимать в общую школу бестий?

Я спокойно изучала перечень стандартного набора практиканта в рамочке на стене. И когда получила пакет, не поленилась проверить сроки годности на пайках.

– Ещё глядит! – скривился кладовщик. – Знал бы, не выбрасывал просрочку! Всё равно тебя сразу же схрумкают, добро пропадёт!

– А вдруг я доживу до вечера? – спросила я весело. – Что ж мне, целый день от поноса страдать?

Он не нашёлся, что ответить, и выдал мне новенькую чёрную форму и рюкзак. В общежитие я возвращалась победительницей. Не испортила настроения даже оживлённая стайка девушек перед входом, которая как по команде дружно отвернулась и предпочла меня «не заметить». У себя я с облегчением выдохнула. Мне не приходилось делить комнату с соседкой: никто не хотел жить с ущербной.

Можно до хрипоты кричать на каждом углу, что хаотики не заразные, толку не будет. Да и потом, что бы я стала делать в компании нормальных людей? Их возможности мне не доступны. Я не трансформирую предметы, не переношусь в пространстве, не обладаю сумеречным зрением, не создаю красивых иллюзий, не превращаю тьму в свет и наоборот. Энергия во мне есть, но она выплёскивается крайне редко и бесконтрольно, независимо ни от желания, ни от эмоций.

Таких, как я, – полпроцента на весь Ашинор. И если раньше нас считали бесовским порождением, то спустя полтора века после принятия закона Бризара Тринадцатого хаотику наконец-то позволили учиться в общей школе. Хотя благо ли это? У меня в аттестате оценки строго делятся на «отлично» по теоретическим предметам и «удовлетворительно» по всем остальным. Неуды мне ставить не за что: на уроках я присутствовала, слушала внимательно и все способы преобразования энергии знала назубок. Толку-то! Всё равно как глухой человек выучит изображения нот: петь они ему не помогут. Но от глухого не требуют исполнять оперные арии, а к хаотикам вроде бы следует относиться как к полноценным людям, никаких поблажек.

Первым делом я примерила форму и поняла, что придётся подгонять её по размеру. Изменить вещь одним щелчком мне не дано, нужны навыки шитья. К счастью, не всё в нашем мире создаётся при помощи энергии, что-то ещё и руками делается. У состоятельных людей особым шиком считается прихвастнуть: мол, моя одежда сшита вручную, и упиваться заслуженными ахами и охами. Вручную – значит, на порядок дороже, не всем по карману. Преобразование даёт идеально ровные строчки и одинаковые стежки. Ручная работа всегда видна, её не подделаешь. Были попытки при преобразовании специально сохранять погрешности, но успехом не увенчались. Энергия стремится к абсолютному порядку. Я утешила себя мыслью, что моя стандартная полевая форма, одинаковая и для парней, и для девушек, теперь превратится в дорогую штучную вещь.

Прежде чем сесть за шитье, я собрала рюкзак. Конечно, это не безразмерный пространственный карман, но и в нём использовано сжимающее материю преобразование. Вмещает он в десять раз больше, чем кажется с виду, и при этом весит в те же десять раз меньше. К набору практиканта я добавила личные вещи: механические часы, вечный фонарик и собственного изготовления травяные микстуры, действующие не хуже целительской энергии. Вряд ли кто-нибудь захочет залечить мои синяки и ссадины. Из тех же соображений я заранее запасла обеззараживающие таблетки и питательные батончики. Весят они немного, а продержаться позволят месяц, если не больше. Ведь ни высушить дрова, ни разжечь огонь, ни опреснить воду я не могу, а рассчитывать на кого-либо не привыкла.

В дверь грубо постучали. Вместо нормального замка, срабатывающего на ауру хозяина, я давным-давно поставила простую задвижку. Пришлось идти отпирать. В коридоре, подбоченясь, стояла госпожа Дишур.

– Шиано! – визгливо начала комендантша. – Напоминаю: завтра до Третьего солнца вы должны освободить комнату! И учтите! Она должна быть в том же состоянии, в каком её вам предоставила школа!

– Ах! – я страдальчески закатила глаза. – Уважаемая госпожа Дишур, это невозможно!

На востроносом лице Дишур расцвела торжествующая ухмылка, но я продолжила:

– Где же я за Первое солнце поймаю сорок три таракана, восемнадцать мух, трёх пауков и одну крысу?! И плесень в углах – её же семь лет назад вывели во всей школе? А осыпавшуюся штукатурку? Директор лично проследил, чтобы общежитие отремонтировали на совесть, неужели вы заставите меня обдирать потолок ногтями?

Госпожа Дишур розовела, краснела, багровела и под конец моей пылкой речи сравнялась цветом со своей кокетливой блузкой винного цвета.

– Хорошо, что мне не нужно ловить их прямо сейчас, – я продемонстрировала комендантше подписанное директором заявление. – По уставу школы на время практики комната сохраняется за учеником. Так что как минимум две недели у меня есть. А по поводу плесени и штукатурки я обязательно уточню у господина Реншо.