Он говорил прямо, без обиняков, все, что думал, не соображаясь с тем, поймут ли Адамовичи, о чем идет речь, и научился ли чему-нибудь Милюков или нет.

Не для Милюковых и Адамовичей писал он, не своим сверстникам и отцам проповедовал он свою непримиримость.

Он обращался к “вобле”.

Можно не соглашаться с той единой идеей, которой служил покойный изгнанник, но всякий должен признать, что он ей отдался до конца, служил до смерти. Он умер от изнеможения, сгорел на костре, им же самим зажженном.

Но проповедь его не пропала даром. Его единой идеей загорелись никому дотоле неизвестные представители воблы.

Правда, они страшно не культурны!

В салоне “Зеленой лампы” они оказались бы не уместными».

В отношении того, что проповедь Арцыбашева «не пропала даром», есть определенные сомнения.

Глава 2
«К столу, перу, книге и письму…»

Главный журнал первой русской эмиграции «Современные записки» начал выходить в 1920 году в Париже. Первый номер «литературного и общественно-политического журнала» датировался ноябрем 1920 года – временем исхода русской армии из Крыма. Указание на символическое пересечение времени и места, как правило, есть признак дурного вкуса, но в нашем случае без него не обойтись. Журнал открывался редакционным обращением:

«“Современные Записки” посвящены прежде всего интересам русской культуры. Нашему журналу суждено выходить в особо тяжких для русской общественности условиях: в самой России свободному, независимому слову нет места, а здесь, на чужбине, сосредоточено большое количество культурных сил, насильственно оторванных от своего народа, от умственного служения ему. Это обстоятельство делает особенно ответственным положение единственного сейчас большого русского ежемесячника за границей. “Современные Записки” открывают поэтому широко свои страницы, – устраняя вопрос о принадлежности авторов к той или иной политической группировке, – для всего, что в области ли художественного творчества, научного исследования и искания общественного идеала представляет объективную ценность с точки зрения русской культуры. Редакция полагает, что границы свободы суждения авторов должны быть особенно широки теперь, когда нет ни одной идеологии, которая не нуждалась бы в критической проверке при свете совершающихся грозных мировых событий».

Симпатичные слова об отсутствии ценза в отношении политических взглядов авторов в следующем абзаце неожиданно оборачиваются развернутой политической программой, которой редакция намерена придерживаться в своей работе:

«Как журнал общественно-политический, “Современные Записки”, орган внепартийный, намерен проводить ту демократическую программу, которая, как итог русского освободительного движения XIX и начала XX века, была провозглашена и воспринята народами России в мартовские дни 1917 г. Единство России на основе федерации входящих в ее состав народов; Учредительное Собрание; республиканский образ правления; гарантии политических и гражданских свобод; всеобщее избирательное право в органы народного представительства и местного самоуправления; передача земли трудящимся на ней; всесторонняя охрана труда и его прав в промышленности, – таковы основные элементы программы, за которыми, по глубокому убеждению редакции, продолжает стоять подавляющее большинство населения России».

Понятно, слова о федерации, передаче земли «трудящимся» и охране труда появились не просто так. Кто же требовал сохранить дух мартовских дней? Редакционную коллегию составляли деятели из правого крыла эсеров – Николай Авксентьев, Илья Фондаминский (Бунаков), Марк Вишняк, Александр Гуковский, Вадим Руднев. У них всех за спиной – многолетняя активная политическая жизнь разной степени неуспешности и провалов. Например, Авксентьев входил в состав «Комитета спасения Родины и революции», созданного буквально в часы штурма Зимнего дворца. Разгон Учредительного собрания оставил без работы, точнее, трибуны, Илью Исидоровича Фондаминского, который бы прошел в парламент от Черноморского флота. Странное место выборов объясняется тем, что еще решением Временного правительства Фондаминский был назначен комиссаром Черноморского флота. Среди товарищей Фондаминский считался невероятным златоустом и шармёром. Сам Илья Исидорович вполне разделял это мнение. Василий Яновский вспоминает:

«Мы слушали Фондаминского с улыбкою. Когда раз перед ответственным выступлением я посоветовал ему говорить покороче и отнюдь не больше сорока минут, он искренне удивился:

– Мне случалось говорить подряд четыре часа, и тоже все слушали, – застенчиво похвалялся он».

Нетерпеливый матрос Железняк обрек на безработицу и Вадима Руднева, также избранного в члены Учредительного собрания. До того Руднев в бытность Керенского у власти успел побывать городским главой Москвы.

И Марк Вениаминович Вишняк не избежал депутатства, отслужив перед этим в Исполкоме Всероссийского совета крестьянских депутатов и Всероссийском демократическом совете – предтече того самого Учредительного собрания. Оттуда Вишняк перешел в «Союз возрождения России», где мог встретиться и с Авксентьевым, и Фондаминским, входившим в число учредителей организации. Естественно, что одно из требования СВР – немедленный созыв Учредительного собрания. Иванов насмешливо и скептически относился к революционному прошлому Марка Вениаминовича и его партайгеноссе. Из письма Владимиру Маркову от 22 июня 1956 года:

«Ну что Вишняк – “эссеровская весна в разгаре, Соловейчики так и заливаются, Вишняк в цвету”… И как же ему не вступаться за “оскорбление общественности” на то он и Вишняк – секретарь учредительного собрания и пр. и пр.».

О славном прошлом секретаря Учредительного собрания вспоминает поэт в письме от 9 августа того же года, рассказывая о том, как он прервал свою публикацию «Третьего Рима» в журнале:

«Был скандал в “Совр. Записках”, потом Вишняк успокоился – ведь речь не шла об Учредительном Собрании».

Самым большим опытом журналистской работы обладал старший по возрасту Александр Гуковский, стоявший у истоков партии эсеров. В свое время он успел поработать еще в «Русском богатстве», которое в девяностые годы полемизировало с первыми русскими марксистами. Так что претензии к большевикам у основателей журнала имелись солидные. Только на этот раз они вырастали не из теоретических споров.

Собственно сам журнал мыслился, прежде всего, как средство коллективной партийной пропаганды. Деньги для реализации проекта добыл Керенский, обратившись за помощью к Томасу Масарику – президенту Чехословацкой республики. То, что хозяйственные чехи выделили определенную сумму именно эсерам, объясняется своего рода «исторической благодарностью». Именно эсеровский Комуч (Комитет членов Учредительного собрания) придал внешние черты законности невиданному по размаху ограблению русских областей, захваченных чешскими легионерами. Газета «Дело России» писала в 1920 году:

«Уйдя в тыл, чехи стянули туда огромные запасы награбленного русского имущества. Добыча чехов поражала не только своим количеством, но и разнообразием. Чего только не было у чехов. Склады их ломились от огромного количества русского обмундирования, вооружения, сукна, продовольственных запасов и обуви. Не довольствуясь реквизицией казенных складов и казенного имущества, чехи стали забирать все, что попадало под руку… Металлы, разного рода сырье, ценные машины, породистые лошади объявлялись чехами военной добычей. Одних медикаментов ими было забрано на сумму свыше трех миллионов золотых рублей, резины на 40 миллионов рублей, из Тюменского округа вывезено огромное количество меди и т. д. Чехи не постеснялись объявить своим призом даже библиотеку и лабораторию Пермского университета… По самому скромному подсчету эта своеобразная контрибуция обошлась русскому народу во многие сотни миллионов рублей…»

Именно эсеры – «борцы за дело народа» официально передали чехам 750 ящиков с серебряными монетами. Кроме того, легионеры похитили 13 ящиков с золотом из колчаковского «золотого эшелона» на железнодорожной станции с символическим названием Тырит. До сих пор история с золотом Колчака полностью не прояснена, но один факт снимает много вопросов. Чешские легионеры в 1919 году основали Легио-банк. Еще раз. Военнопленные основывают банк. Думаю, что в истории подобного случая больше не было.

Полученные от благодарного чехословацкого народа средства было решено вложить в прессу – в газету «Воля России» и в безымянный, но хороший журнал.

Вскоре политические взгляды соратников помогли найти и название для журнала. Тихон Иванович Полнер – деятель народнического движения и биограф Льва Толстого – еще в относительно давние времена считал: и народ, и автора «Войны и мира» необходимо спасать. Народ – от гнета самодержавия, графа Толстого – от равнодушия родных и близких. Его книга «Лев Толстой и его жена. История одной любви» написана так, что читатель должен был проникнуться глубокой ненавистью к Софье Андреевне, «душевная грубость» которой не позволила ей понять своего гениального мужа. Автор разрешает себе воссоздавать чувства и эмоции Льва Николаевича:

«В третьем часу ночи на 28 октября Толстой проснулся. Как и в прежние ночи, слышны были звуки отворяемых дверей и осторожных шагов. Он взглянул в сторону своего кабинета. Там был яркий свет. Слышалось шуршание. Он понял, что Софья Андреевна роется в его бумагах, разыскивая что-то. Накануне она просила, требовала, чтобы он не запирал дверей. Ее обе двери всегда открыты, так что малейшее движение мужа слышно ей. И днем и ночью все его движения, слова должны быть известны ей и быть под ее контролем… Опять шаги, осторожное отпирание двери из кабинета, и она проходит. Неудержимое отвращение, возмущение овладевают им. Он чувствует что-то недолжное, постыдное в своем положении…»

Закономерен финал книги:

«Отзывы ее о последних десятилетиях жизни ее гениального мужа не всегда отличались доброжелательством.

Помолчав, она неизменно прибавляла:

– Да, сорок восемь лет прожила я со Львом Николаевичем, а так и не узнала, что он за человек».

Недюжинная фантазия и эрудиция Полнера пришли на помощь создателям журнала. Название явилось результатом постмодернистской компиляции. «Современные» отсылали читателя к заветному для каждого демократа журналу «Современник» Некрасова и Чернышевского. «Записки» в свою очередь – к милым для народнического сердца «Отечественным запискам» эпохи Николая Константиновича Михайловского.

Любопытные воспоминания о работе в «Современных записках», написанные уже после Второй мировой войны, оставил Марк Вишняк:

«Предстояло оформить задачи “Современных Записок” и публично заявить о том, к чему они стремятся – наметить “программу” или “направление”. Проект такого заявления вызвался составить Руднев, прежде не проявлявший особой склонности к литературной работе. Его предложение было неожиданным. Неожиданным было и то, как хорошо он справился с задачей. После тщательного обсуждения и немногочисленных поправок намеченный им проект был единодушно одобрен. И первая книжка “Современных Записок” открывается двухстраничным заявлением “От Редакции”, которое, на мой взгляд, и сейчас, через 37 лет, выдерживает испытание временем».

Судя по мемуарам, компаньоны все же испытывали некоторое сомнение в своих издательских способностях. Ощущался определенный недостаток практического опыта. Вишняк с товарищами успокоили себя ясным и простым аргументом: