Арина Цимеринг: Как поймать монстра. Круг третий. Книга 2

Узнать больше:

https://www.mann-ivanov-ferber.ru/qr-kod/kak-poimat-monstra/

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Книга не пропагандирует употребление алкоголя и табака. Употребление алкоголя и табака вредит вашему здоровью.

© Арина Цимеринг, 2025

© Оформление. ООО «МИФ», 2026

* * *

51. Человеческое сердце горит ярко, но быстро

На ночь витрина всегда закрывалась деревянной рамой с прорезями. Никакой практической функции это не несло, просто сигнализировало покупателям: подождите, мы еще не открыты. Утром покатый бок рамы поднимали, оголяя аккуратные стеклянные полки с керамическими подносами, включали мягкую желтую подсветку, а подносы заставляли свежей – Донал всегда начинал готовить за пару часов до открытия – выпечкой: яблочные пироги, нарезанный крупными слайсами бармбрэк, сконы с фетой, гуди с пудингом…

Закрытая на ночь витрина всегда напоминала Киарану большую хлебницу, которую открываешь утром, чтобы сделать себе завтрак. Уютная ассоциация. Домашняя.

Правда, несмотря на это и даже на то, что последние два года он жил на втором этаже пекарни, домом Киаран ее не считал. После того как мама не вернулась из поездки в Дублин, а сам он проснулся в пустой квартире, он больше вообще ничего не считал домом. А может, и того раньше: наверное, за столько лет маме все-таки удалось внушить ему мысль, что Кэрсинор не дом, а убежище. Место, где можно спрятаться от будущего. Не навсегда, конечно. Рано или поздно оно тебя найдет, но оттянуть неумолимую судьбу настолько, насколько сможешь… Вот чем был для Киарана Кэрсинор.

Тем не менее и пекарню, и ее хозяев Киаран любил. Никто не заставлял Морин и Донала о нем заботиться, но они заботились. Может, потому, что сами слишком рано потеряли Лоркана – тот был старше Киарана на пятнадцать лет и умер от ишемической болезни сердца в двадцать один, он почти его не помнил, – может, по каким-то другим причинам. Но они всегда с добротой и лаской относились и к матери Киарана, и к нему самому.

Тем утром, спустившись на первый этаж, он натянул куртку – непрогретый после ночи воздух заставлял зябко ежиться даже в свитере – и первым делом открыл витрину-хлебницу. Деревянная рама с уютным шуршащим звуком скользнула в пазухи. Тут же, на стене, Киаран привычно нашарил выключатель. Замигали лампы, и желтый свет полился в темное утреннее помещение магазина.

Зевнув, Киаран принялся за работу. Ежедневные одинаковые утра в пекарне – возможно, не то, как он хотел бы провести всю свою жизнь, но его вполне устраивало. Обзванивая заказчиков, принимая поставки, сравнивая расценки в оптовых интернет-магазинах, ведя учет – занимаясь всем этим изо дня в день, Киаран находил повторяющуюся рутину… безопасной. Здесь, в этих стенах, было его маленькое убежище.

Где-то в семь с улицы пришла Морин, стаскивая с головы капюшон и переворачивая табличку на двери на «Открыто». Киаран промычал что-то вместо приветствия, не отрываясь от чашки с кофе и от компьютера за стойкой, и она скрылась в кухне. Он почти оплатил корзину с новым текстилем – старый уже совсем никуда не годился, – когда Морин снова появилась рядом с ним.

– В городе снова туристы, – она вытерла руки о полотенце и сдула седую прядь с лица, – живут у Рори. Мы с Фанни встретили одного, представляешь, бегал… – Заглянув ему через плечо, она нахмурилась. – Солнышко, подожди, давай за занавесками на выходных съездим в Лимерик…

Киаран не обратил внимания на слова о туристах: иногда кто-то да проезжал мимо, останавливаясь в гостиницах вдоль семидесятой трассы, – здесь были красивые виды на залив, – но в Киаране новые люди всегда вызывали беспокойство, поэтому он предпочитал безопасное уединение.

Чуть позже в то утро, завязывая фартук, Киаран ничего не чувствовал. Не было ни одного знака, никакого фатального предчувствия. Мама и не говорила, что они должны быть, но Киарану все равно всегда казалось, что будут. Что у него екнет сердце, что, встретившись взглядом издалека, он почувствует, ну… что-нибудь. Но в то утро, оборачиваясь на зазвеневший колокольчик входной двери, пока шли последние секунды его прошлой жизни, он ничего не подозревал.

Если бы он знал – то, наверное, сбежал бы через заднюю дверь. Ломанулся бы через коридор, пугая Морин, выбежал бы на улицу, схватил свой велосипед, стоящий у скамейки, и что есть мочи закрутил бы педали – крутил бы, крутил, крутил, пока не выехал из города, пока не потерялся бы в холмах, пока не добрался бы до океана и не бросился бы вниз со скал, чтобы избежать все-таки настигшего его будущего.

Вот что бы он сделал, если бы знал.

Но вместо этого Киаран услышал звук колокольчика, обернулся, чтобы поздороваться с первым посетителем дня, и встретился с чужим взглядом.

И вот тогда – тогда оно и случилось.

* * *

Человеческое сердце горит ярко, но быстро.

Самые сильные, самые невероятные, самые потрясающие чувства – только человеческое сердце на них способно. Оно горячее, оно горит и своим жаром поддерживает огонь в других.

Других людей – метафорически. Леннан-ши – буквально.

Киаран знать не знал, чем человеческое сердце отличается от его собственного, и так и не получил внятного ответа. Что, его сердце горит меньше? Он меньше чувствует? Он неспособен на сильные эмоции? Это ведь неправда. Это ведь вранье!

Иногда, глядя на себя в зеркало, особенно в подростковом возрасте, он до рези в глазах пытался найти там хоть что-то нечеловеческое. Его там не было – и одновременно вот же оно. Прямо тут. На поверхности. Все говорили, что он очень красивый – как же Киаран от этого устал – и еще замечательный, вежливый, воспитанный мальчик. Красивый. Замечательный. Вежливый. Хороший. Всем нравится. А Тришу вы видели? Какая женщина! Не было в Кэрсиноре ни одного человека, который бы не помогал им. Не было ни одного человека, не симпатизирующего им. Когда мама появлялась в комнате, все взгляды устремлялись к ней. Когда люди видели Киарана, их руки сами к нему тянулись.

В тот момент, когда колокольчик только зазвенел, он знал, что, скорее всего, понравится посетителю – Киаран всем нравился. Поэтому Морин и просила его работать в зале: засмотревшись на него, они никогда не уходили из пекарни с пустыми руками.

А потом в зал зашел этот человек – и все изменилось.

Это место, этот город, его маленькое убежище перестало быть безопасным. Все оказалось бесполезным. Вся жизнь, проведенная здесь, скукожилась, смялась, словно ненужная больше бумажка, которую предстояло выкинуть. Прошлое перестало иметь значение.

– Денёчка! Слушай, умираю от голода. Есть у вас что-нибудь для пустого желудка?

А будущее перестало существовать.

Мама говорила, что это большая насмешка жизни: то, что они не могут выжить в одиночку, но и рядом с тем, с кем окажутся связаны, рано или поздно умрут.

«Тебе может не повезти. – Мама убирала волосы с его лба и целовала, а затем прижималась щекой. – Ох, детка. Люди бывают злыми, холодными, некоторые и вовсе не способны на эмоции. Их собственные травмы могут делать их жестокими».

Киаран не хотел никого – ни злого, ни доброго, ни жестокого, ни милосердного. От мысли, что когда-нибудь он встретит человека, от которого будут зависеть его жизнь и смерть, тошнило. От постоянных маминых историй тоже. Он не хотел, чтобы она их рассказывала. Они ругались, она заламывала руки, соглашалась… А потом рассказывала снова. И снова. И снова.

Про то, что леннан-ши – это зеркало нужд и чаяний. Про то, что леннан-ши – это вода для умирающего от жажды, пока он не напьется досыта. Если человеку нужна любовь – ты будешь ею, если он нуждается в музе – ты станешь вдохновением, если он одинок – ты станешь другом, лучшим из всех.

Сидя на полу гостиничной ванной и протягивая дрожащие от боли и отвращения пальцы к лицу, Киаран равнодушно подумал: ну, дружбы у них точно не выйдет.

Пальцы ничего не нащупали. У него не было половины лица.

Это больше ужасало, чем вселяло боль. Больно было в самый первый момент, когда вода, обернувшаяся раскаленным огнем, растворила мир и землю под ногами. Потом стало легче. Киаран знал, что так и должно быть – ему почти никогда не бывало больно. Когда пьяный придурок Майк Феллан сбил его на машине после выпускного, Киаран просто поднялся и отряхнулся. Его раны затягивались за секунды. Кровь тут же сворачивалась, а порезы затягивались.

Даже тогда, сидя в кругу из черт пойми чего, Киаран ощущал, что его тело медленно, но упорно стремится вернуть исходный вид.

– Если бы не я, ты бы и дальше миловалась с этой тварью. То есть, извиняюсь… с Киараном Блайтом.

Киаран прикрыл единственный оставшийся глаз. Он не знал, готов ли разрыдаться, или ему все равно – или это человеку за дверью все равно? Все смешалось в тугой комок из чувств.

«Ты не говорила, что будет так, мама, – неожиданно подумал он исступленно. – Ты не говорила, что за такими, как мы, охотятся. Ты не говорила, что таких, как мы, убивают».

– …Парня объявят в розыск. А нас выставят террористами по национальным новостям…

Но затем вернулся привычный цинизм, успокаивая мысли в голове и раздрай внутри. Ну, может, так даже проще.

Может, его просто убьют – быстро и безболезненно. И не будет всех этих историй, всего этого медленного угасания, равнодушия, голода, и он не растворится в небытии, когда его окончательно забудут. Просто пуля в лоб. Это ведь тоже вариант, мам?

Истерический смешок лопнул на губах вместе с кровавым пузырем. Хотелось пить и чтобы мама ответила, а вот страшно почему-то не было ни капельки.

С тихим скрипом яркий прямоугольник лег на темную, залитую кровью плитку и ослепил.

Это открылась дверь.

* * *

Так он и пытался думать.

Пытался сказать себе: плевать. Пусть делают с его жизнью что хотят. Они могут застрелить его, могут оставить в Фогарти-Мэнор связанным, могут просто развернуться и отправиться домой, отпустив на все четыре стороны, – все равно ему умирать, так какая разница?

Он пытался сказать себе все это, а спросил все равно другое:

– Миз Роген планирует меня убить?

Киаран немного презирал себя за этот вопрос. Звучало на самом деле жалко. Будто он готов был торговаться за собственную жизнь и примеривался к расценкам.

Он пытался сказать себе: плевать. Но отчаянная боязнь пустоты, которая последует за выстрелом, желание еще раз проснуться утром, ощущение, что он не прожил то, что могла предложить ему жизнь, – все это подтачивало самоуверенное «плевать» и скапливалось во рту вопросами.

– А ты как думаешь?

Голос у мистера Махелоны был очень низкий, звучный, как у какого-нибудь актера озвучки. Собственное сравнение развеселило Киарана, но это было истерическое веселье – забавно представлять, будто это говорит не человек, который может размозжить твою голову голыми руками, а только озвучивающий его актер, как в какой-нибудь видеоигре. Будто это все нарисовано, а на самом деле и мистер Махелона, и сам Киаран – герои франшизы от Naughty Dogs. Будто это квест, в котором можно сохраниться у костра, горящего посреди развалин старого поместья.

Будто вся эта история – про охотников, про существ, которых они убивают, про святую воду в лицо и горящие запястья, про путешествие в лес на машине с незнакомыми людьми – ненастоящая. И происходит не с ним.

– Я не думаю, что ей есть резон оставлять меня в живых, – чувствуя себя героем игры, сказал Киаран, словно и не о себе. – Она считает, что вас это погубит. Вы же охотники. Это то, что вы делаете. – Он уставился в огонь, пытаясь перебороть ощущение сюрреалистичности. – Убиваете нечисть.

Нечисть – это ты. Это ты о себе говоришь. Понимаешь?