– Если это все, что ты хотел узнать, то может, пойдем к семье? – после минутного молчания спросил Роман Сергеевич. – Мама обиделась, что ты так холодно с ней поздоровался. Да и братцы с сестрицей по тебе соскучились.

– Впредь – не смей больше вмешиваться в чужой разговор, коль тебя не зовут.

– Если я посчитаю, что из-за моего невмешательства будет нанес урон нашей семье – то не буду стоять в стороне. Ты и сам не раз успел убедиться, что я могу слушать и молчать, не встревая.

Дальше в комнате господина хлопнула дверь, и Пелагея поняла, что пора покинуть свое укрытие, пока ее не засекли.

Тут окно распахнулось как раз в тот момент, когда она пыталась привстать и пойти к крыльцу. Ставня ударила девушку по голове вскользь, вызвав у нее болезненный вскрик.

– Подслушиваешь? – раздался грозный голос Романа над головой Пелагеи.

– И-извините… – только и смогла прошептать она.

***

Я был раздражен. Неужели отец не понимает, что пойдя на поводу у Белова, подставляет всех нас? Когда он вышел, от разговора на повышенных тонах, впервые в этой жизни, мне стало душно. И чтобы провериться, я подошел к окну и открыл его.

– Ай! – раздался болезненный вскрик знакомого голоса.

– Подслушиваешь? – посмотрел я на девку, из-за которой все и началось.

– И-извините, – пропищала она, потирая ушибленное место.

– Что же ты такая бедовая? – вздохнул я горестно. – Значит так – будешь трепаться об этом разговоре, то вылетишь из личных слуг и больше заступаться за тебя я не буду! Поняла?

– Да, господин, – испуганно закивала Пелагея.

– И еще – если снова будешь подслушивать разговоры, без моего на то приказа, – тут же уточнил я, – выпорю. Не до смерти, как с Акимом вышло, но мало не покажется.

– Поняла, барин, – в страхе посмотрела на меня она. – Больше не повторится!

– Ну так иди, делами занимайся, – махнул я рукой.

Та пулей подскочила и убежала в дом. Немного подышав свежим вечерним воздухом и охладившись, я переоделся и вышел в зал. Там уже сидел отец с бокалом вина в кресле и курил сигарету. На меня он демонстративно не посмотрел. Мама прошла мимо него, окинув того беспокойным взглядом, и поманила меня рукой за собой в столовую.

– Что у вас случилось, что Сергей Александрович как грозовая туча сидит? – тихо спросила она, когда мы сели за стол.

– Князь Белов хотел у нас девку забрать. Пелагею. За просто так. Еще и угрожал, что слухи дурные пустит, если не сделаем, – не стал я скрывать от нее ничего.

Та поджала недовольно губы.

– Гнал бы ты ее от нас. Одни беды от нее, – ожидаемо среагировала она.

– Не в ней дело, – мотнул я головой. – Князь и что другое мог потребовать, да угрожать бы начал. Такой он уж видимо человек. Девка – лишь повод. Али забыла, как он на наши земли зашел, да силой ту пытался забрать?

– То лишь ее слова… – отмахнулась мама.

– Нет. Я ведь ему ответную угрозу кинул. Про которую ты мне говорила. И он аж побелел от злости, но смолчал. Права ты была – есть за ним такой грешок, чужих крепостных воровать. Так что с ним нужно держать ухо востро. Сегодня он Пелагею требует, а завтра?..

– Как у вас в остальном хоть все прошло? – не желая признавать мою правоту, перевела она тему.

– Хорошо все прошло. От того и задержались. Предварительную договоренность на поставку леса подписали. С Германом Миллером договорились, что все доски, которые сверх договора на поставку казне, он у нас выкупать будет в течение года. Осталось дело за малым – взять ссуду на новые пилы, да улучшить нашу лесопилку. И дело пойдет, – тут я усмехнулся, – отец еще и у своего старого друга кирпич пообещал покупать по скидке. Для будущей мельницы, которую думаем с Леонидом Валерьевичем ставить. А я несколько картин написал. Скоро тоже смогу дополнительный рубль в наш бюджет приносить. Очень мои картины нравятся.

– Славно, – впервые улыбнулась мама.

– А у вас тут как?

– Аким преставился, – вздохнула она, – и как назло – капитан-исправник с объездом своим прибыл. Пришлось двадцатку ему дать, чтобы не по статье его смерть проводил.

– И что он в итоге в рапорте написал? Или по каждой смерти отчета не нужно, только если она насильственная?

– В метрической книге батюшка Феофан записал, что от пьянства он умер, – вздохнула мама. – Перепил и сердце не выдержало. То и капитан наверх подаст, если потребуется.

– Похоронили уже? – спросил я, чтобы поддержать разговор.

– Сегодня последний день отпевания. После того уже и закопают, – отмахнулась как от несущественной мелочи мама.

Еще немного пообщавшись на отвлеченные темы, я предложил маме сыграть в карты. Пикет мне очень понравился. Но та с сожалением ответила, что колоды у нас нет. Да и не особо ей бы хотелось тратить на это деньги.

– Ну раз нет, то значит будет, – ответил я.

Та удивленно вскинула брови.

– Художник я – или нет? – ответил я на ее удивление.

– А я уж думала, что ты решил на такую блажь деньги тратить, – облегченно выдохнула она.

– Кстати, хочешь – на одной из карт твое лицо будет? Какая масть тебе ближе – пики, черви или может быть крести? Дама ты у нас красивая, одно удовольствие будет тебя в руках подержать.

– Да иди ты, охальник, – засмущавшись, замахала на меня руками мама. Но чуть подумав, все же ответила, – «черви». Коли уж будешь рисовать, с сердечком меня изобрази.

Приняв «заказ», я пошел к себе в комнату. Поищу плотную бумагу, да займу свой вечер. Спокойная монотонная работа с элементами творчества поможет окончательно успокоиться. Вечер уж очень нервным вышел.

Глава 5

27 июня 1859 года

Утром я снова встал рано. Вчера вечером дорисовать карты так и не удалось. И работа это не быстрая – надо много мелких деталей прорисовать, особенно где картинки, да и вначале пришлось повозиться, разрезая плотные листы купленного в Дубовке ватмана, чтобы карты получились абсолютно одинаковыми. А там и Корней баню натопил, которую я точно пропускать не хотел.

Водные процедуры начались с того, что Пелагея вынесла мне таз в том самом платье, что ей Маргарита Игоревна пошила.

– Ну и зачем? – спросил я у нее, тщательно стараясь не смотреть в вырез на груди.

– Так барин, – потупила девка взгляд, – вчерась же мылись все. И сарафаны я все постирала, сушатся еще. Как подсохнут, обратно переоденусь.

– Маме на глаза в таком наряде постарайся не попадаться, она тебя и так не любит, – вздохнул я.

После чего все же дал ей себя облить и стал растираться полотенцем. В окнах дома заметил любопытные глазенки младших братьев, что прилипли к окну вовсю пялясь на Пелагею. Еще бы! Для них тоже дивно ее платье выглядит. И вот уж кто точно все маме доложит. Надо бы их опередить, а то девке снова достанется на ровном месте.

Закончив с зарядкой, я поспешил в дом. И как раз застал картину, как Пелагея стояла перед мамой чуть не плача, а та шипела на нее, выговаривая за внешний вид. Вот как знал! Надо было раньше завершать свои занятия.

– …да как ты посмела в таком непотребстве по дому моему ходить? Живо снимай! – расслышал я последние слова мамы.

– И пускай ходит голой? – хмыкнул я. – Другой одежды у нее нет, вся на веревках.

– Пускай в мокром ходит! – огрызнулась мама, метая грозные взгляды то на девку, то на меня.

– А если простудится? И сляжет? Как Аким? Снова потом капитану платить? И пойдет слух на всю округу – что мы дворовых слуг примучиваем.

– Да чего же ты ее все защищаешь-то? – всплеснула руками мать. – Уж не влюбился ли?

– Просто я умею брать на себя ответственность за свои деяния, – спокойно ответил я, глядя ей прямо в глаза. – Вы меня такому научили, да в училище о том же говорили, – соврал я, не поморщившись, так как ничего подобного не помнил. – Платье это – по моему заказу для нее сшили. И бранить ее, это бранить меня. Если тебе не нравится, скажи мне. К тому же Пелагея – моя служанка, помнишь же об этом? И я несу полную ответственность и за ее внешний вид, и за ее деяния.

– Что ж… – медленно произнесла мама, – коли так, тогда Роман вот тебе мой сказ – я не хочу видеть ее в доме, пока на ней это непотребство!

– Она и не будет здесь ходить свыше необходимого, – кивнул я примирительно. – Только в моей комнате уберется, да и все. К обеду, думаю, у нее все досохнет и она переоденется.

На этом вопрос был закрыт, но настроение испорчено. К завтраку и отец вышел, но не из родительской спальни, как я думал, а из кабинета.

– Старост потребно созвать, – обронил он, как мы поели и на меня посмотрел. – Думал я над твоей задумкой – коноплю высадить. У них надо спросить, сколько семян имеется, да земли под рассаду. Ну и конюха нам надобно нового. Да о том, сколько заготовлено сена, узнать. Ольга Алексеевна, – повернулся он маме, – отправите вестового к Уваровым? Хочу завтра Леонида Валерьевича навестить.

– Хорошо, Сергей Александрович, – спокойно ответила та.

– Как вы здесь без нас неделю провели-то? – вздохнул отец, впервые показав неловкость.

Все же об этом надо было вчера спрашивать, сразу по приезду, но внезапный разговор с князем Беловым выбил его из колеи. Как и мое поведение.

– Спасибо, все было ровно. Об Акиме вы и сами уже знаете.

– Ну не сердись, любовь моя, – снова вздохнул отец, положив свою ладонь на руку мамы. – Каюсь, повел я себя вчера в высшей степени безобразно.

Мама после этих слов смягчилась и даже слабо улыбнулась.

– Все хорошо, Сергей Александрович. А сейчас и того лучше.

– Нам с Романом на этой неделе снова придется в Дубовку съездить. А потом и в Царицын. Дело мы большое задумали, сама ведаешь о том, придется помотаться, пока все не сладим.

– Ничего страшного в том нет.

Успокоенный, отец обратил внимание и на младших детей. Уже у них стал расспрашивать, чем занимались в наше отсутствие. Корнея-то не было, чтобы мальчишек по утрам гонять. Те отвечали, что их маменька гоняла – счету учила, да чистописанию. А вот сама мама переключилась на меня.

– Что это за чудная рубаха на тебе утром была? Да и сейчас обувь интересную надел.

– Рубаху сшили по моему заказу. Удобно в ней заниматься. Как и обувь, но ту взял, чтобы по дому ходить. У отца, вон, такая же. Всунул в нее ногу, и пошел. Даже нагибаться не надо.

– Нам тогда тоже привезите в следующий раз, – тут же оценила удобство мама. – Мерки я вам дам. А платье это… – тут она поджала недовольно губы, – для служанки твоей, тоже ты нашел? Где только такое непотребство и шьют-то…

– Сделано по моему заказу и идее, – подтвердил я, что в прошлый раз не оговорка то была, от чего глаза мамы удивленно расширились. – Как и рубаха, и обувь. Ее кстати «тапками» решил назвать.

– Почему?

– Так, топаем же мы ногами в них. Слышала, как они шлепают?

– Ну так шлепками и назвал бы, – рассмеялась мама.

– Можно и шлепки, – улыбнулся я в ответ, радуясь, что удалось соскочить с темы про платье Пелагеи.

Через несколько минут отец отправил близнецов искать Корнея, чтобы тот возобновил занятия с ними. Люду мама увела в комнату, после чего мы остались с ним вдвоем.

– Евдокия! – крикнул отец, пока мы шли в кабинет.

– Да, сударь, – выскочила служанка из столовой, где убирала за нами тарелки.

– Еремея зови, – приказал он ей на ходу, через мгновение зайдя в кабинет и упав в свое кресло.

Я присел там же на стул.

– Вот что, – тяжело начал отец, раскуривая сигарету. – Не будем старост созывать. Сам сегодня объедешь наши деревни – посмотри, сколько сена собрали, узнай, чем души дышат. И пущай каждый староста по коню и мужику даст. Надо уже у Софьи наш инструмент забирать. Завтра Леонида Валерьевича навестим. Обещались же, итак уже опаздываем. И надо бы все же тебе помолвку устроить. Чтобы ни у кого дурных мыслей не возникало, что ты с девкой можешь из дома родного убежать. Али еще чего дурное совершить. Понял меня? – положив локти на стол и облокотившись на него, вперил он в меня взгляд.

– И с кем же? – напрягся я.

Мне такой поворот совсем не нравился.