– Проходи. Мы скоро с Захаром закончим. – Глеб подает ему стакан воды и размахивает рукой скопившийся дым. Меня он игнорирует. – Ты же давно бросил курить. Все-таки сила воли самого Шишкина не беспредельна?

– Не беспредельна, – сухо отвечает мой вчерашний пациент.

– Глеб! Я так понимаю, тебе некогда? Тогда я домой. Проводи меня. А вас, – перевожу взгляд на Шишкина, – я перезапишу к другому доктору. Я не работаю с курящими.

– Варя, да он и не курит. Так, балуется. Я его с сигаретой не видел с… – Шишкин бросает в него взгляд-дротик, и его друг замолкает, не договорив. – Мы скоро закончим. Подожди. Ты чего не раздеваешься? И почему ты в туфлях?

Шишкин давится дымом, встает с дивана, открывает окно и выбрасывает сигарету на улицу. Я до боли сжимаю воротник шубы и кутаюсь в нее еще сильнее. Идиотская ситуация!

– Я. Хочу. Домой. Проводи меня.

– Варвара, давай без капризов. Мне нужно срочно разобраться со счетами. У нас проверка налоговой. А Захар разбирается в этом деле. Я оторвал его от важных дел.

Мне становится не до шуток. Я срочно хочу покинуть его квартиру. Отмыться от позора в горячем душе. Проораться в подушку. Пожаловаться Пушку.

– Я бы ушла уже, – шиплю мерзким голосом. Но мне все равно, что подумает обо мне его Захар. – Ты же знаешь… Я не могу идти одна в подъезд. – Замечаю интерес во взгляде гостя Глеба. – Проводи меня.

Последние два слова должны бы звучать твердо, убедительно. Но в них пробирается писклявая мольба. И жалость к себе. В Глеба же вселяется вселенская сволочь, потому что он не собирается идти со мной. Я это вижу и от беспомощности начинаю теребить пальцами и без того скомканный воротник шубы. Мне начать ползать у него в ногах? Сидеть париться в этом тулупе, ожидая, когда они закончат свои важные дела? Найти его футболку и напялить на себя?

Помощь приходит, откуда не ждали. И у меня нет вариантов, кроме как согласиться на нее.

– Я провожу вас, Варвара Борисовна. Мне все равно нужно дойти до магазина.

Шишкин идет к двери. Надевает пуховик и шапку. Открывает для меня дверь. Мы абсолютно молча спускаемся до первого этажа. Он – первый. Я – следом. С ним мне не страшно. Он такой огромный и грозный, что вряд ли кто-то во вменяемом состоянии решится перейти ему дорогу. Такие, как Шишкин, не церемонятся. Они сворачивают шею неугодным и идут дальше. Мой папа, бывший начальник полиции в Екатеринбурге, таких брезгливо называет “бандюганами из девяностых”.

Вместе выходим на улицу. Он придерживает для меня дверь и только когда я прохожу, отпускает ее. Она ударяет резким металлическим хлопком по мозгам.

– Спасибо, – говорю я, не глядя на него. – Я сама вас перепишу к другому доктору.

– Нет. – Его злой голос не просто останавливает меня, он заставляет обернуться.

– Я не смогу работать, чувствуя запах табака.

– В клубе тебе этот запах не мешал кривляться. Значит дело не в табаке. А в том, что я увидел тебя полуголой в квартире у Глеба?

– Мы перешли на “ты”?

Мне хоть и холодно стоять на улице, но я не могу не ответить на его фамильярное обращение ко мне. И тут до меня доходит: он упоминает клуб. Значит, он меня вычислил?! Он знает, что это я выбила ему зуб? Видимо, на моем лице бегущей строкой отражаются мои мысли, потому что Шишкин подтверждает догадку:

– Кто бы мог подумать, что зубная фея, забравшая мой зуб, стоматолог, отчаянно его спасающая, и любовница владельца клиники – одно лицо. Ты думала, я тебя не узнаю?

По-медвежьи, вселяя ужас, он надвигается на меня. Я пячусь назад. Если он даже просто встряхнет меня, я же от страха с ума сойду. Продолжаю пятиться и вскрикиваю, поскальзываясь на ледяной корке дороги. Мои ноги в красивых туфлях стремятся к небу, а голова летит к земле. Еще пара секунд – и я бы разбила ее. Шишкин успевает меня подхватить и прижимает с силой к себе. Я врезаюсь в его грудь, снова вскрикиваю и отчаянно пытаюсь вырваться из крепких объятий. Трепыхаюсь в них, как зверек, попавший в силки охотника.

– Успокойся. Или тебя вернуть на траекторию падения? – Он игнорирует мой протест по переходу на “ты” и слегка наклоняет меня, показывая, что будет, если он меня отпустит. Не хочу, чтобы отпускал. – Идем. Провожу до машины. Обувь у тебя, Варвара Борисовна… Ты бы еще коньки напялила! Уши тоже отморозить решила?

Он берет меня под локоть и ведет к моей машине. Четко к моей машине! Он и ее вычислил? Как давно?! И нет бы идти молча, но я решаю дальше выяснять отношения.

– А вы почему так со мной разговариваете? – шепчу, пытаясь слепить из голоса подобие возмущения, но в нем смущение… и восхищение. Возбуждение? Нет! Точно, нет. Благодарность – если быть точнее. Я не дура и понимаю: Захар, в отличие от Глеба, меня не бросил, по-мужски не только проводил, но и спас от травмпункта. Вот и ворчу для приличия.

– А как я должен разговаривать с такими, как ты? – Неожиданно меня обдает чем-то липким, грязным.

– С какими такими?

Останавливаюсь, втыкаясь каблуками в снег. Освобождаюсь от захвата его руки. Готовлюсь к чему-то неприятному. И не ошибаюсь.

– Ты вообще в курсе, что у него семья, дети? Не мог тебя Глеб заинтересовать сам по себе. Значит, его деньги?

Тут он явно переходит черту дозволенного. Глотаю ртом воздух. Нет, я не собираюсь оправдываться. А вот влепить пощечину – другое дело. Замахиваюсь. Но моей руке не суждено свершить правосудие. Ее перехватывает медвежья лапа, до боли сжимая мое запястье. Шишкин смотрит на меня не просто зло, а взбешенно. Меня же начинает трясти еще больше. От холода. От чего же еще? Зимний мороз окончательно побеждает, несмотря на мою бурлящую кровь от возмущения.

– Отпусти, тебе же хуже будет! – сотрясаю воздух нелепой угрозой. Я против него – букашка, маленькая беззащитная букашка, которую прихлопнут и не заметят.

– Еще раз попытаешься меня ударить…

– И что? Ударишь? У вас, бандитов-уголовников, так принято, да?

Он не отвечает. За него это делают его глаза, испепеляя меня взглядом. Шишкин тащит меня к машине и только около нее отпускает.

Дрожащей рукой открываю дверь. Хлопаю дверью и блокирую ее изнутри. Завожу машину. Врубаю музыку на полную громкость. Всем видом показываю: свободен, можешь идти на все четыре стороны! Поворачиваюсь добить его гневным взглядом, но вижу его удаляющийся силуэт.

Теперь я могу сбросить свои защиты, вид гордой и уверенной в себе стервы. Реву. От обиды. От жалости к себе. Как маленькая девочка делаю это громко, театрально. Только вот пожалеть меня некому.

Что за день-то сегодня?! Меня нагло обворовали, оставив без восхищенных взглядов при виде моего обольстительного наряда, без жаркого секса и приятных эмоций. Смешали с грязью.

Несправедливые обвинения Шишкина рвут кожу, нагло проникая в нутро. Как будто я действительно вероломная девица, которая разрушает чужую семью. Но это неправда! Глеб в разводе! Я бы никогда…

Захлебываюсь своими слезами.

Я бы никогда…

Глава 7.

Подъезжаю к дому. Продолжаю всхлипывать, но уже по инерции, с остаточным запалом. Основной поток слез из меня уже вышел. Все еще никак не могу согреться. Стужа поселилась в моем теле. В добавок ко всему под чулками кожа чешется от раздражения. Ненавижу колготки! Ненавижу чулки! Ненавижу зиму! И Шишкина! И Глеба туда же! Кругом одни мудаки, а не мужики.

Как назло, во дворе никого. И сколько мне так сидеть в машине? Не хочу звонить Дарье и дергать ее поздним вечером. Что же делать? Ехать в гостиницу? Ага, наряд подходящий, чтобы сразу, с порога, клиентуру нарабатывать. К Даше, может? Не хочу. Она с порога начнет клевать мне мозг своими “я же говорила, что Глеб твой идиот”. И без нее зла на него. К родителям я давно перестала заявляться на ночь глядя. Мамины причитания и осуждающее цоканье языком с папиной гиперопекой… Бр-р-р. Не поеду! Лучше замерзну здесь, в гордом одиночестве.

Засекаю время. Интересно, побью свой рекорд? Как-то я ждала соседей около трех часов. Но сегодня такого желания нет. Я просто хочу домой. Время тянется бесконечно долго. Пять минут. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Даже музыка не спасает от окончательно проваленного настроения. В какой-то момент начинаю орать от бессилия. Потом обнимаю руль и бросаю на руки голову, снова начиная всхлипывать.

Внутренне стегаю себя обидными словами. Когда ты уже возьмешь себя в руки? Слабачка! Трусиха! Почему для других я бесстрашная Варвара Борисовна со стальными нервами, а здесь… Никак не могу перешагнуть через себя и так и остаюсь маленькой напуганной девочкой. И ни бокс, ни психологи, ни самобичевание не смогли мне помочь.

Из болота малодушия меня вытягивает внезапный стук в окно. Подпрыгиваю на сиденье, а сердце разрывается от страха. Не решаюсь посмотреть на источник звука. Знаю, что двери заблокированы изнутри, я делаю это автоматически. Где же мой перцовый баллончик? В бардачке? В сумочке? Судорожно пытаюсь вспомнить, куда его положила.

Снова требовательный стук в окно. Медленно убавляю музыку. Еще медленнее поворачиваюсь к окну, ожидания увидеть злобное чудовище с тесаком в руках. Смотрю на человека за стеклом и не верю своим глазам. Снова он? Шишкин? Мне это не мерещится?

Моргаю зареванными глазами, чтобы избавиться от странной картинки. Но Шишкин не исчезает. Он дергает на себя дверь, она не поддается. Тогда он показывает рукой, чтобы я опустила стекло. Вжимаюсь в спинку кресла, подчиняюсь, но ровно на пять сантиметров. Мой медведь приближает лицо к щели:

– Так и будешь сидеть в машине и морозить задницу?

– Я просто заслушалась музыкой. Что ты здесь делаешь?

– Мимо проезжал. Слышу: музыка орет. А тут ты. Выходи. Провожу.

Его грубый настойчивый голос звучит как райская музыка. Знаю, что врет. Не мог он случайно здесь оказаться. И я могла бы брыкаться-сопротивляться-кривляться, отказываться от его помощи, но не буду. Мои запасы сильной и циничной девушки истончены. Она хочет одного – поскорее оказаться дома. Беру сумочку. Надеваю шапку и… как мешок с картошкой вываливаюсь из машины. “Ну, ты, как обычно, мисс неуклюжесть” – мамины слова фоном раздают мне привычные и нерушимые вердикты.

Захар берет меня за руку. Не под локоть, как до этого, а ладонь в ладонь, крепко сжимая пальцы, будто я захочу убежать. В его большой ладони моя кажется совсем малышкой. Мне это нравится, такой простой жест, но такой приятный, теплый. И даже интимный. Но мне это тоже нравится. С Захаром мне не страшно. И я не хочу от него убегать. Хоть мозг и отчаянно верещит папиным голосом, вдалбивающим мне с детства: держись от плохих парней подальше!

Когда мы подходим к подъезду, он отпускает мою руку, и я, вопреки всем приличиям и мантрам от папы, цепляюсь за его ладонь:

– До квартиры. Пожалуйста.

– Обычно ключи в сумочке ищут двумя руками. Понял, что до квартиры.

– У меня ключи в кармане. Одной руки достаточно. Расскажешь, что ты тут делаешь? – Достаю из Дашиной шубы ключи, открываю дверь и повторяю свой вопрос еле слышным голосом.

– Не знаю, Варь. Просто приехал.

Он держит дверь одной рукой и пропускает меня вперед. По телу в разные стороны разбегаются мурашки от его хриплого, уменьшительно-ласкательного “Варь” и “ просто приехал”. Для меня это больше, чем “просто”. Когда я захожу в подъезд, Захар добавляет:

– Подумал, если ты боишься выходить из подъезда одна, значит и заходить тоже.

Мои мурашки исполняют тройное сальто.

– Спасибо, – шепчу, не отпуская его руку, и пропускаю его вперед. – Третий этаж.

– Третий этаж.

В глухой тишине подъезда его быстрые, но, как ни странно, не громкие шаги гармонично дополняют звуки от моих, цокающих каблуками. Я не слышу его дыхание. Но чувствую. Хочу ощутить его на своих щеках, губах. Это от холода. Точно, от холода.