Галина Колоскова: Кавказ. Не та жена

Пролог

Аминэт

Смотрюсь в зеркало. Сама себе сегодня очень нравлюсь. Ни единого седого волоска в густых чёрных волосах. Большие карие глаза, густые ресницы, румянец на щеках. Я никогда не была худой. Пышная грудь, тонкая талия, длинные ноги. Настоящая восточная красавица. «Моя сладкая булочка», – называет меня Накар, мой муж. Отлично понимаю, как действую на мужчин, которые до сих пор отводят глаза при встрече со мной.

– Не унывай, Аминэт! – подмигиваю я отражению. – Возраст только цифра. Самое лучшее у тебя ещё впереди.

Мне сорок лет. Чувствую себя лёгкой двадцатилетней девушкой. Старшие дети выпорхнули из гнезда, младший только что уехал с друзьями, а Накар в командировке.

Несколько часов полной, ничем не обязанной тишины – вот неожиданный для меня подарок на день рождения племянницы мужа. Хочу отправиться в гостевую комнату, сразу как поздравлю Зарину.

Я поднимаюсь по лестнице в её комнату. В руках тарелка с двумя кусками её любимого пирога. В доме, в который я приехала помочь с готовкой, шумно. Пахнет жареным мясом, запечёнными овощами, сладкой выпечкой, праздником.

В такие моменты чувствую себя частью большой семьи Тугушевых. Пребываю в отличном настроении.

Дверь в комнату Зарины приоткрыта. Слышу сдавленный девичий смех. С улыбкой на губах захожу внутрь. Смотрю вперёд. Зарина и её подруга, совсем юная, с длинными чёрными волосами и слишком яркой помадой, сидят на кровати. Между ними рассыпаны фотографии. Распечатанные, глянцевые, живые…

Успеваю рассмотреть кое-что, пока они не сгребают их в кучу.

Сердце ухает вниз. Всё вокруг меня застывает. Мир становится зеркалом, в которое смотрелась минуту назад. Оно трескается на тысячи острых осколков. В тонкое хрупкое стекло моей жизни запустили булыжником…

На всех снимках мой муж. Накар. Его могучее тело, улыбка, которую знаю двадцать три года. Он обнимает девушку, что сейчас сидит передо мной. Целует её в макушку. Держит на широких плечах маленького мальчика с двумя пальцами во рту. На одной фотографии он смотрит на новорожденного младенца с таким обожанием, с каким никогда не смотрел на наших детей.

Воздух выходит из лёгких единым, беззвучным стоном. Тарелка с пирогом тяжелеет в руке. Я не дышу. Сердце не бьётся. Оно разорвалось где-то внутри, и теперь по груди растекается ледяная, густая пустота.

– Тётя Аминэт! – взвизгивает Зарина, стараясь быстро, слишком быстро сложить фотографии в бумажный пакет.

Её огромные глаза глядят виновато, испуганно. А взгляд её подруги… В больших чёрных глазах нет ни страха, ни смущения. Только лёгкое любопытство и наглая победа молодости над зрелостью.

И тут я понимаю. Абсолютно всё. Эта девушка не случайно сидит в комнате его племянницы. Это не случайные фотографии. Это та, о ком он однажды пытался со мной договориться.

«Четыре года назад. Наша кухня. Он массирует мои плечи. Сильные руки, привыкшие ломать противников на татами, кажутся нежными.

– Аминэт, – его голос звучит раздумчиво. Словно пробуя собственные слова на вкус. – А как ты отнесёшься к тому, если я… Ну, если я решу взять вторую жену? По нашей вере это допустимо.

Я тогда рассмеялась. Искренне, от души. Повернулась к нему, обняла мускулистую руку.

– Дорогой, у тебя есть на примете одинокая многодетная вдова или покалеченная женщина, которой нужна помощь и кров? – спрашиваю его, зная Коран и сунну лучше новоявленного «верующего». – Приводи несчастных в дом. Я вместе с тобой им помогу. Будем заботиться о них.

Тогда он отпрянул, как от огня. Лицо потемнело от злости.

– Ты всё всегда превращаешь в шутку! – прошипел он и ушёл, громко хлопнув дверью. Не появлялся дома несколько дней. А потом вернулся, как ни в чём не бывало. И больше мы никогда не заговаривали о новой жене. Я решила, что это была разовая мужская причуда. Минутная слабость. Он всегда был… активным. Выполнял супружеский долг усердно, не давал повода подозревать его в неверности. Считала, что и я, его законная жена, вполне справляюсь со всеми«обязанностями». Я родила ему троих наследников. Содержала дом в идеальной чистоте. Мыла ноги ему и его родителям. Никогда не перечила. Я была идеальной. Оказалось – просто удобной.

И всё это время… он… эту девушку».

– Сколько тебе лет? – слышу собственный голос, словно со стороны. Он, становится плоским, безжизненным, чужим.

Девчонка удивлённо поднимает на меня бровь.

– Двадцать. Вы пришли готовить еду и на мой праздник тоже. Мы родились с Зариной в один день. Это наш первый совместный праздник.

Закрываю глаза.

Двадцать. Значит, он привёл в дом ровесницу моей дочери! Моей дочери сейчас тоже двадцать. Я вдруг вспомнила, что видела эту девочку у нас дома. Несколько раз она приходила к Марем. Накар взял в жёны подругу собственной дочери? Пока я стирала его носки и готовила ему любимую еду, он строил новый дом. Не для вдовы. Для юной, упругой, пахнущей молодостью плоти.

Четыре года лжи. Двойной жизни. Четыре года, пока я, глупая, стареющая дура, верила в его уважение, в нашу сложившуюся, комфортную жизнь.

Я смотрю на Зарину. Смотрю на её мать, свою золовку, появившуюся в дверях с испуганным лицом. Они всё знали. Все. Весь большой, сплочённый клан Тугушевых, в который я вошла восемнадцатилетней девочкой.

Они улыбались мне за обеденным столом, хвалили мои пирожки, целовали меня в щёку. Принимали от меня подарки. Любили сшитые моими руками наряды. А за моей спиной тихо, по-родственному, обсуждали, как Накар справляется с двумя жёнами. Я была всеобщим посмешищем. Почтенной, но обманутой первой женой.

Во рту стоит вкус медной горечи. Меня сейчас вырвет прямо здесь, на их светлый ковёр. Я должна уйти. Я не могу здесь оставаться ни секунды! Этот дом, эти люди, их ложные улыбки – они отравляют меня.

Я не говорю ни слова. Я просто разворачиваюсь. Отдаю тарелку с пирогом золовке, что тянет ко мне руки, и ухожу. Иду через гомонящую гостиную, где тут же все замолкают и провожают меня взглядами – сочувствующими, любопытствующими, злорадными. Ещё бы! Эта дурочка пришла готовить на день рождения второй, но молодой и любимой жены мужа. Я не вижу их. Взгляд упирается в расплывчатый туннель, ведущий к выходу. К спасению.

Сажусь в свою машину – большую, дорогую, блестящую игрушку, которую он купил мне, чтобы подчеркнуть свой статус. Все должны видеть, как хорошо Накар Тугушев содержит свою первую жену. Содержит. Как домашнее животное…

Захлопываю дверь. Тишина салона оглушает. И тут меня накрывает. Волной. Цунами. Я тону, не понимая, в какой стороне берег.

Сорок лет жизни вдруг перестают существовать. Всё – ложь. Всё – прах. Мой муж – чужой, лживый, отвратительный человек. Мои дети… В груди ледяной, тянущий холод. Боже, мои дети знали? Дочь? Она дружит с этой девчонкой. Марем знала и молчала?! Предала? Меня, свою мать? Обидно, стыдно до боли в висках. Я осталась совсем одна. В громадном, пустом, звенящем от боли мире.

Позор… Такой позор, что хочется выть! Но одновременно – дикая, яростная, незнакомая мне сила зарождается в душе. Я не могу стерпеть предательство. И не буду это терпеть. Ни секунды. Ни минуты. Заберу самое необходимое и никогда не вернусь во дворец, ставший золотой клеткой. Не смогу смотреть ему в глаза. Не стану делить его с девочкой, что годится мне в дочери.

Хожу по дому из комнаты в комнату, как в тумане. Руки кидают документы в сумку. Плохо соображаю, где я, кто я, что я?.. Очнулась в машине. С силой сжимаю руль. Не уверена, что смогу разжать пальцы. Смотрю на них, невидящими глазами. Взгляд падает на пассажирское сиденье. Там, пристёгнутая ремнём, как самый важный пассажир, стоит моя старая, верная швейная машинка «Сингер». Я взяла её сегодня утром, чтобы отдать Зарине – она просила научить её шить занавески. Ирония судьбы. Горькая, ядовитая насмешка.

Я смотрю на эту машинку. На единственное из крупных вещей, что взяла из прежнего дома. Украшения, шубы, деньги – ничего из этого. Только её. Потому что она – это я. Настоящая. Та, которая могла часами шить мягкие игрушки, прихватки со смешными мордочками, диванные подушки, от которых дом становился уютным. Та, которую задавили, задвинули, заставили забыть о себе.

Слёз нет. Они просто не могут пробиться сквозь ледяной панцирь боли и ярости. Я дышу. Один раз. Глубоко. Потом ещё. И включаю зажигание. Рычание мотора звучит как мой собственный внутренний рёв.

Я не знаю, куда еду. Не знаю, что ждёт меня завтра. Всё, что было да этого – закончилось. Осталась сорокалетняя, публично опозоренная женщина. И швейная машинка на пассажирском сиденье.

Мы едем с ней в «никуда». В новую жизнь. Как только окончательно разберусь со старой.

Глава 1

Аминэт

Стою на пороге знакомого с детства, родительского дома. Пахнет жареным луком, корицей и теплом, которого больше нет в помпезном трёхэтажном дворце. Здесь меня всегда любили, баловали. Мною гордились. Я росла папиной умницей, маминой радостью. Отличница, медалистка. Впитывала знания как губка, а отец ласково трепал меня по щеке и говорил: «Зачем тебе это, дочка? Твоя наука – быть хорошей женой и матерью».

И я послушалась. Я всегда его слушалась. Вышла замуж, едва закончив школу. Без любви. За мужчину старше меня на пятнадцать лет. А сейчас мне сорок. Мой мир рухнул. Мне некуда идти, кроме как к ним. Родители должны меня понять. Они обязаны меня поддержать.

Мама открывает дверь. Полное лицо сначала расплывается в улыбке, но застывает, взглянув в мои пустые глаза.

– Аминэт, девочка моя? Что случилось?– заглядывает мне за спину с вопросом: – Где Накар?

– Мама… – всё, что могу выдавить из себя. Комок подкатывает к горлу. Я вхожу в дом. Дверь закрывается за спиной с тихим щелчком, звучащим контрольным выстрелом.

Отец в гостиной, смотрит телевизор. Он оборачивается, и так же как мама смотрит за мою спину. Густые брови ползут вверх от удивления.

– Ты одна? А где муж?

Опускаюсь на стул напротив родителей. Складываю ладони на коленях, чтобы они не тряслись. Чувствую себя школьницей, получившей плохую отметку. Говорю ровным, монотонным голосом. Словно зачитываю доклад о чужой жизни. Про фотографии. Про девочку. Про ребёнка. Про четыре года лжи. Про то, что все знали о второй жене Накара. Все, кроме меня.

В комнате повисает тяжёлое, давящее молчание. Мама перестала перебирать край фартука. Отец не глядит на меня. Он смотрит в пространство перед собой. Властное лицо становится каменным. Удивления нет. Получается, что родители тоже в курсе предательства?!

– И что ты сделала? – наконец произносит отец голосом без эмоций.

Пожимаю плечами, говорю. Как есть.

– Подала на развод. Я не смогу с ним жить.

Молчание. Затишье перед бурей. Оно густое, липкое, как смола.

– Дура, – тихо, но очень чётко говорит отец. Я вздрагиваю, словно он ударил меня.

Уже понимаю, что защиты от отца не получу. Но надежда умирает последней. Пытаюсь достучаться до сурового сердца. Жалостливо протягиваю:

– Папа…

– Дура! – он бьёт ладонью по столу с такой силой, что я взвизгиваю. – Кто тебе дал право принимать такие решения? Ты думала головой? Нет! – морщинистое лицо багровеет. —Ты подумала о нас? О семье? Нет! Ты подумала о детях? Нет! Ты подумала только о своих обиженных чувствах!

Вот и ответ. По его мнению, женщина не имеет права устраивать свою жизнь самостоятельно. Красивое приложение к мужчине.

– Он женился на подруге дочери! – кричу в ответ так, что голос срывается на визг. – На ровеснице Марем! Он несколько лет врал мне, глядя в глаз! Жил на две семьи.