– Накар мужчина! – гремит отец. – Он обеспечивает тебя. Живёшь, ни в чём себе не отказывая. Муж построил тебе дворец! Ни разу тебя не обижал! Ну, нашёл себе развлечение. С кем не бывает? Ты должна быть мудрее! Принять вторую жену! Закрыть на это глаза! А не устраивать публичный скандал! Ты опозорила нас! Опозорила уважаемую фамилию! Своих детей!

Смотрю на него и не верю своим ушам. Это говорит мой отец? Тот, кто читал мне сказки на ночь? Тот, кто носил меня на плечах и говорил, что я самая умная и красивая? Властное лицо искажено гримасой гнева и… стыда. Ему очень стыдно за меня. За мой поступок. Не за Накара. За меня!

– Мама? – я обращаюсь к ней, к последней надежде. Глаза единственной дочери полны слёз, но она смотрит в пол.

Мама переводит затравленный взгляд с отца на меня.

– Доченька… Послушай папу. Он прав. Это такой позор… – она качает головой. В глазах неподдельный ужас. – Все будут указывать на нас пальцем… – Её узловатые пальцы гладят мне руку, тонкий голос шепчет с мольбой: – Милая, поезжай домой. Попроси у Накара прощения. Скажи, что одумалась. Он хороший муж, он простит. Главное – сохранить семью.

У меня перехватывает дыхание. Сохранить семью. Какую? Ту, где муж живёт на два дома? Где родственники годами скрывают ложь? Я чувствую, как почва уходит из-под ног окончательно. Последние опоры рушатся, и я падаю в бездну.

Звонит телефон. Марем. Моя дочь. Моя кровиночка. Целую экран, Хватаюсь за смартфон, как утопающий за соломинку. Она должна меня понять. Она же женщина. Принимаю вызов, но не успеваю сказать ни слова.

– Мама, что ты натворила?! – голос дочери звонкий, сердитый, без капли сочувствия. – Папа в ярости! Что за истерика?

Выходит, мужу уже доложили, что я делала в ЗАГС-е. Его номер я заблокировала, так он решил действовать через детей. Был бы в городе, уже утащил бы назад в дом.

– Марем, ты знаешь… Ты знала про Лейлу? – спрашиваю жалобным шёпотом, надеясь услышать «нет».

– Конечно, знала! Она моя подруга! Лейла классная! Мам, ну правда, будь проще. Папа тебя не бросает! Он тебя обожает! Что вам с Лейлой делить? Вы разные. Его любви хватит на обеих. Мы сможем теперь проводить вместе время! Общаться как сёстры! Это здорово!

Меня тошнит. Прямо там, в родительской гостиной выворачивает наизнанку от слов ещё одной предательницей. Как сёстры? Дочь предлагает мне дружить с любовницей отца? Не через неё ли Накар познакомился с Лейлой?

– Он изменил нам, – шепчу я, чувствуя себя совершенно раздавленной. – Предал нашу семью.

– Не драматизируй! – отрезает она. – Все мужчины такие. Ты портишь нам жизнь своими принципами. Вернись, извинись перед папой и перед Лейлой. Не позорь нас!

Она сбрасывает вызов. Сижу опустив голову со смартфоном в руке. Я только что разговаривала не с моей дочерью. С чужим, жестоким человеком, который целиком и полностью на стороне отца. Потому что отец – это сила, власть, деньги. А я – всего лишь обиженная жена, «живущая по дурацким принципам».

Пишу сообщение старшему сыну. Коротко объясняю, что происходит. Он читает. Долго набирает ответ. Приходит сухое, назидательное сообщение: «Мама, наша вера дозволяет мужчине иметь до четырёх жён, если он может их содержать. Отец следует канонам. Ты поступаешь неправильно, поддаваясь эмоциям. Ты вводишь семью в грех и смуту. Одумайся». Я пишу Сталику, младшему. Он отвечает через час: «Ма, у меня сессия. Разбирайтесь сами как-нибудь».

Плечи опускаются. Я совершенно раздавленная. Вот и всё. Всё моё материнство. Вся моя любовь для них ничего не значит, если решаюсь сказать «нет» отцу. Бессонные ночи, переживания, уроки, приготовленная еда, выстиранная и выглаженная одежда. Ничего не значат. Всё это упирается в стену полного равнодушия или откровенного предательства. Как будто это он их рожал, вынашивал, кормил грудью. Как будто только его кровь течёт в их жилах. Я для них – приложение к отцу. Удобное, тихое, а теперь вдруг взбунтовавшееся.

Я поднимаюсь с кресла. Ноги ватные.

– Куда ты? – хмурится отец.

– Я поеду.

– Домой? К мужу? – в голосе матери проскальзывает надежда.

Боюсь говорить правду. Отвечаю уклончиво.

– Не знаю. Просто поеду.

Я выхожу из их дома. Родители не пытаются меня остановить. Не обнимают, не плачут вместе со мной. Они сидят в уютном коконе стыда, условностей, и ждут, что я одумаюсь, переступлю через себя. Ради их спокойствия. Ради его репутации. Ради того, чтобы на них головы не легло пятно позора. Больно настолько, что не могу дышать. Иду, шатаясь, сфокусировав взгляд на одной точке. Иначе упаду и останусь лежать никому не нужной у дома тех, кто меня родил.

Сажусь в машину, закрываюсь. Мозг укутывает тишина. И в этой тишине раздаётся едва слышный, протяжный звон – это рвётся последняя ниточка, связывающая меня с прежней жизнью. С семьёй. С мужем. С детьми. Я больше не мать. Не дочь. Не жена.

Я одна. Совершенно одна на всём белом свете. И позор, о котором они все так кричат… Он не мой. Их позор – в молчании, в лицемерии, в предательстве. А моя единственная вина в том, что жила, оградившись от мира. Ничего кроме семьи не видела и не слышала. Потеряла себя. Я слишком долго была послушной женой и терпела.

Завожу машину. Чтоб выжить, не потеряв окончательно остатки гордости, я должна уехать. Подальше от дворца с призраками моих иллюзий. Пока сама не превратилась в один из них.

Глава 2

Аминэт

Я еду, пару минут ничего не соображая. Куда – не знаю. Куда глаза глядят. Лишь бы подальше от того ада, который был моим домом. Руки на руле дрожат, и я сжимаю его ещё крепче, до боли в костяшках. В голове – каша. Обрывки фраз отца, голос дочери, каменное лицо мужа… Нет, не мужа. Накара. Он больше не мой муж. Он – опасный, лживый мужчина, четыре года водивший меня за нос.

Дорога уводит из центра города на окраины. Сворачиваю куда-то наугад, и вдруг знакомый до тошноты адрес всплывает в памяти. Я слышала, как Марем вызывала не один раз такси именно сюда, говорила этот адрес по телефону, хихикала, собираясь в гости «к подруге». Сердце сжимается в ледяной комок. Я знаю, куда я еду. Не могу не поехать. Я должна увидеть, где Накар поселил новую игрушку. Должна окончательно убить в себе всё, что продолжает надеяться, цепляться, верить.

И вот я на тихой, ухоженной улице с новыми, богатыми домами. Я вижу тот самый дом. Современный, в три этажа, с панорамными окнами в пол, с колоннами и огромным участком. Не дворец. Замок – обнесённый высоким кирпичным забором. Он больше, гораздо вычурней и ещё наглее, чем мой. Наш… Его.

Тот дом Накар построил для меня – законной, уважаемой жены. А для юной наложницы – сомневаюсь, что их зарегистрировали в ЗАГС-е – он соорудил нечто совершенно фантастическое. Чтобы произвести впечатление. Чтобы заткнуть её рот золотом и мрамором. Чтобы молодая дурочка визжала от восторга. И забывала, что старый муж чуть не каждый день спит с другой. Такой же красавицей. Матерью других его детей. Постаревшей копией счастья.

Останавливаю машину напротив кованых ворот. Смотрю и не могу оторваться. Во мне клокочет что-то тёмное, уродливое, ядовитое. Ревность? Нет. Это не ревность, а дикое, всепоглощающее чувство несправедливости.

Я отдала ему лучшие годы. Была верной женой, образцовой хозяйкой, инкубатором для его детей. Мыла ноги его родителям! Никогда, ни разу не посмотрела на другого мужчину. Я заслужила его уважение. А он…

Он построил дворец для девчонки, которая и школу-то толком не закончила. Потому что она моложе. Потому что у неё упругое тело и нет своего мнения. Потому что он – олимпийский чемпион, и во всём должен быть лучше других. В бизнесе, в статусе, в количестве жён. И чтобы дома были самые крутые.

Вспоминаю, как мы начинали. Мне восемнадцать. Я почти не понимала, что происходит. Он – взрослый, тридцатидвухлетний мужчина, уже состоявшийся, знаменитый спортсмен. Он казался мне богом. Могучим, непоколебимым. Я боялась его. Боялась не угодить, не так посмотреть, не то сказать. Родители сияли от счастья – их дочь сделала блестящую партию. А я слушалась. Как меня учили.

Помню нашу первую брачную ночь. Я плакала от страха и боли. Он был груб, нетерпелив. Воспринимал меня как законную собственность. И с тех пор так и продолжалось. Я стала любимой вещью. Красивой, ухоженной, выставленной напоказ куклой. С моей стороны любви не было. Никогда. Была привычка. Привязанность рабыни к щедрому хозяину. Я научилась уважать Накара за силу, за умение обеспечивать семью. Даже гордилась им. Но никогда восторженно не бежала к двери, заслышав его шаги. Сердце не трепетало от его прикосновений. Это была сделка. Моя молодость, моя покорность – в обмен на его деньги и статус. Я думала, что так живут все. Что это и есть норма.

Единственный раз, когда возразила, был разговор о четвёртом ребёнке. Дети уже подросли. Появилось немного свободного времени. Я почувствовала вкус пусть крошечной, но свободы. Стала читать книги, смотреть фильмы, что не одобряла его семья. И когда муж заговорил о желании иметь шестерых детей, я впервые сказала «нет». Тихо, почти шёпотом, глядя в пол. Он тогда опешил. Смотрел на меня, как на сумасшедшую. Потом рассмеялся и спросил: «Шутишь?» Но я не шутила. Я упёрлась. Это был мой первый бунт. Трещина. Накар неделю со мной не разговаривал. Но отступил. Я чувствовала себя победительницей.

А он, оказывается, нашёл себе другую, более послушную женщину. Лейла родит столько детей, сколько он захочет…

Слёзы застилают глаза. Горячие, обжигающие, горькие. Они текут по щекам, капают на одежду. Я не сдерживаюсь. Разрешаю себе эту слабость. Здесь, в машине, я рыдаю с подвыванием, в голос. Выплёвываю обиду и боль, сидя напротив помпезного символа предательства мужа и моего унижения.

Точка невозврата поставлена.

Я включаю первую передачу и трогаюсь с места. Больше не могу здесь оставаться. Еду, почти не видя дороги, повинуясь инстинкту. Естественному инстинкту бегства человека от хищника.

Вдруг вспоминаю Светлану, мою одноклассницу. Её звонкий смех, лёгкость принятия жизни. Она вышла замуж за школьного друга, простого трудолюбивого парня. Они живут недалеко от нашего города, в станице. Подруга из прошлой жизни писала мне в соцсетях, приглашала в гости. Я всегда отмахивалась – дела, дети, муж… А сейчас у меня нет ничего. Только швейная машинка на заднем сиденье.

Я набираю её номер. Руки трясутся.

– Алло? – слышится жизнерадостный, немножко хрипловатый голос.

– Свет… это я, Аминэт, – мой голос срывается.

– Амиш? Что случилось? Ты плачешь?

– Я… – с трудом говорю сквозь всхлипывания: – Я могу к тебе приехать? Ненадолго. Мне некуда больше…

Она прерывает моё невнятное бормотание:

– Господи, конечно! Приезжай, немедленно! Я сброшу адрес. Что бы ни случилось, не плачь! Всё нормально, девочка моя, приезжай. Всё будет хорошо.

Её слова «девочка» и «всё будет хорошо» заставляют меня рыдать ещё сильнее. Потому что это сказала не родная мать, не дочь, а почти чужая женщина. В голосе говорившей со мной, было тепло и участие, которого я не услышала от самых близких людей.

Еду по навигатору. За город. Поля, лес, потом аккуратные домики небольшой станицы. Я ищу её дом. Не дворец. Не замок. Простой, но ухоженный дом с зелёной крышей и палисадником. Как в тех фильмах, что я тайком смотрела, мечтая о другой жизни.

Останавливаюсь у деревянной калитки. Ноги ватные. Я убита, унижена, растоптана. Я – позор для всей своей семьи. Жена, которой предпочли юную дурочку.

Калитка распахивается. Появляется улыбающаяся Светлана. В трикотажном платье, калошах на голую ногу. С сединой в волосах, без косметики на лице. Она открывает дверь машины. Внимательно вглядывается в заплаканную физиономию одноклассницы. В серых глазах нет осуждения, нет любопытства, в них неподдельное сочувствие.

– Иди ко мне, – говорит она тихо, распахивая руки. – Иди сюда, обниму.