Боковым зрением замечаю движение. В нашу сторону неспешно направляется еще один мужчина, пряча в карман ключи от машины. Я стараюсь не смотреть в его сторону, но мне и не нужно этого. Даже в темноте я узнаю Дадиани.

Я уже успела поверить в свое везение и подумать, что наши случайные встречи больше не повторятся. Но пора прекращать удивляться тому, насколько тесен этот город.

Внутри меня все напрягается до предела. Я чувствую взгляд Ираклия на себе и, не удержавшись, смотрю на него. Наши глаза встречаются, но лишь на пару секунд. При виде сигареты в моей руке его брови взлетают вверх. Он наверняка помнит, как я ненавидела раньше любые вредные привычки.

Дадиани старается сохранить безразличие на своем лице, но ему не удается скрыть презрения. А я вместо того, чтобы выбросить окурок, делаю еще одну глубокую затяжку, смотря прямо в его глаза, и медленно выпускаю дым.

Подпитываю его ненависть к себе.

– Рад тебя видеть, – добавляет Рома с искренней улыбкой. – Лена недавно спрашивала о тебе. Хотела связаться с Янисом, чтобы взять твой номер.

Имя его жены в последние годы я всегда воспринимаю с тревогой.

– С ней все хорошо? – интересуюсь я.

– Да, она в ремиссии, – отвечает он. – Думаю, просто хочет поговорить или узнать что-то важное.

– Рада это слышать, – искренне признаюсь я. – А вы все еще общаетесь с Янисом?

– Иногда он звонит узнать, как у нее дела.

Янис такой. Если взял кого-то под свою опеку, то всегда будет оберегать этого человека. Как он сам честно признается, так он балансирует по жизни. Где-то забирает, где-то отдает. Не плохой и не хороший. Такой, какой есть – настоящий и живой.

– Оставь мне номер Лены, – прошу я после недолгого раздумья. – Я наберу ей позже.

– Договорились.

Делаю заключительную затяжку, тушу сигарету о бачок и выкидываю в него окурок. Замечаю, как к Ираклию подбегают поклонницы с просьбой дать автограф и сфотографироваться, и с трудом сдерживаю улыбку. Вот оно – живое доказательство его успеха.

Остальные ребята подходят ближе. Я ожидала, что они просто пройдут мимо, сделав вид, что не заметили меня. Но к моему удивлению, каждый из них здоровается со мной.

– Как твои дела? – неожиданно спрашивает Левон, разглядывая меня так, будто до сих пор не верит своим глазам. – Ты так изменилась.

Левон… Мой старый «друг». Один из тех, кто легко вычеркнул меня из своей жизни за считаные секунды.

Когда я разрушала свою жизнь, я еще не осознавала масштаб катастрофы. Тогда я была уверена: несмотря ни на что, кто-то из друзей останется рядом. Кто-то поймет меня без слов и прочтет между строк то, что я не могла сказать вслух. Но оказалось, что никому не было дела до того, что скрывалось за моей улыбкой.

Я ошиблась. Они никогда не были моими друзьями. Они были друзьями Дадиани. И я не виню их за это. Только себя – за свою глупую веру в их искренность.

– Все хорошо, спасибо, – отвечаю с фальшивой улыбкой на губах.

Я не задаю встречных вопросов. Нет никакого желания поддерживать этот разговор. Хочу только одного – чтобы он закончился как можно быстрее.

– Неожиданно видеть тебя здесь, – подает голос Артем, третий из компании.

– Еще неожиданнее стоять среди вас, – отмечаю саркастично. – Кажется, в последнюю нашу встречу вы не хотели видеть меня в своем обществе.

– После того, что ты сделала для Лены… – Левон замолкает на полуслове, будто не может подобрать подходящие слова или боится продолжить мысль, – мы все тебе очень благодарны.

– Да, – подхватывает Артем, кивая. – Уверен, Рома уже тысячу раз сказал тебе «спасибо», но прими благодарность и от нас тоже.

Я чувствую, как напрягаются мои плечи и как сжимаются губы. Я не хотела, чтобы кто-то знал об этом. Я сделала это по старой памяти. Без желания получить признание.

«Совершаешь ошибки на глазах у всех, а хорошие поступки скрываешь? Ты мазохистка?» – спросил тогда Рома. Однако я настояла на анонимности. Как вижу – безрезультатно.

– Илиана не любит афишировать свои добрые дела и вообще говорить о них, – внезапно вступается Рома, видя мое напряжение.

– В любом случае… спасибо, – произносит Левон.

Я киваю и натянуто улыбаюсь в ответ.

– Ты надолго в городе? – спрашивает Артем с неожиданной теплотой в голосе. – Надо как-нибудь встретиться, посидеть вместе.

Остальные поддерживают его. Их слова звучат так легко и естественно, будто ничего не произошло шесть лет назад. Будто они никогда не отворачивались от меня.

Но это не радует меня и уж точно не льстит моему самолюбию. А только огорчает до глубины души. Потому что я снова убеждаюсь – у всего есть цена.

К нам присоединяется Ираклий.

– Я буду ждать вас внутри, – обращается он к ребятам.

– Не стоит. Я уже ухожу, – бросаю я, после чего смотрю на Артема. – Я рада, что у ваших принципов оказалась своя цена, и мне удалось ее оплатить. Но я откажусь от вашего щедрого предложения, – произношу холодно и четко.

Они молчат, а я смотрю на них с легким сожалением и горечью.

Потому что, как оказалось, у моих принципов тоже есть цена.

– Хорошего вам отдыха, – желаю напоследок и разворачиваюсь к входу в клуб.

Иду и чувствую странное облегчение от того, что хотя бы эта часть прошлого кажется пережитой и пройденной.

Но также понимаю: впереди меня ждет целая ночь в одном клубе с Дадиани…

Глава 8

Илиана

Вокруг гремит музыка. Световые вспышки режут глаза, а клубные басы вибрируют в груди, словно второе сердце. Я танцую и растворяюсь в этом безумном потоке. Здесь, на танцполе, я заряжаюсь. Людьми, атмосферой. И наслаждаюсь тем, как вокруг все кайфуют от себя и друг от друга. Это как глоток свежего воздуха. И я вдыхаю его. И вместе с этим выдыхаю тревожные мысли.

И я могла бы продолжать танцевать до самого утра, так как у здешнего диджея отменный вкус, но неожиданно объявили, что сейчас на сцену выйдет Ираклий Дадиани. Как только звучит его имя, я словно выныриваю из транса. Звуки заглушаются. Люди превращаются в размытое пятно. Танцпол больше не выглядит таким привлекательным, и ноги сами выносят меня прочь из толпы.

Двигаться под его музыку? Нет. Даже просто стоять неподалеку кажется невозможным.

Подойдя к бару, я заказываю коктейль. На трезвую выносить его голос не смогу. Пока бармен смешивает напиток, я украдкой бросаю взгляд на сцену. Ираклий уже выходит под оглушительные крики поклонников. Его приветствуют так громко, что кажется, стены клуба вот-вот рухнут.

Он поднимает микрофон к губам и, улыбнувшись, произносит:

– Ну что, друзья, что мне для вас спеть?

– «Фальшивая нота»! – почти хором кричат с танцпола.

– Серьезно? – смеется Дадиани, слегка прищурившись. – Может, выберем что-то менее лиричное?

Но публика непреклонна. Люди скандируют название песни так громко и уверенно, что у Ираклия не остается выбора.

– Как скажете, – сдается он и делает несколько шагов назад, готовясь к выступлению.

Я принимаю из рук бармена напиток и делаю жадный глоток, стараясь унять дрожь в теле.

Свет приглушается, клуб погружается в ожидание. И вот раздаются первые аккорды. Мелодия томная и чарующая. Я не дышу и не свожу глаз с Дадиани. Наконец-то у меня появляется возможность спокойно его разглядеть. Он стоит под светом прожекторов – уверенный, спокойный, завораживающий. Движения плавные и точные. И даже его широкие черные брюки, белая льняная рубашка с расстегнутым воротом и простые кеды не могут скрыть, как сильно он возмужал. Его плечи стали шире, фигура крепче. И это выглядит чертовски сексуально и притягательно.

Наконец Ираклий поет первые строки:

«На ощупь? – Нет, уверенным шагом

Я иду по дороге, где нас уже нет.

И кто скажет, как избавиться от ядовитой заразы?

У души оказался предел.

И я вырвал сердце, кричал в пустоту у обрыва.

От бессилия падал и вновь взвывал.

Ты – фальшивая нота,

Фальшивая страсть.

Моя большая отрада, но лучше б тебя не знать».

Низкий, глубокий тембр с легкой хрипотцой проникает прямо в душу, обволакивает и наполняет до краев. И вместе с тем отзывается болью где-то у солнечного сплетения.

«Ты играла искусно с жизнями,

Актриса человеческих бед.

Танцевала у зеркала, словно я избранный,

И я летел в объятия, которых нет.

И вот подо мной родные изгибы,

На подушке струится прядь шелковых черных волос.

То ли это она,

То ли опять не с ней.

Я нахожусь у пропасти своих миражей».

Его голос дрожит на последних словах. Невооруженным глазом видно, как он пропускает через себя все эмоции, проживая каждую строчку своей песни. И это настолько искренне, что невозможно остаться равнодушной.

«И я вырвал сердце, кричал в пустоту у обрыва.

От бессилия падал и вновь взвывал.

Ты – фальшивая нота,

Фальшивая страсть.

Моя большая отрада, но лучше б тебя не знать».

Музыка стихает. Несколько секунд тишины, а после зал взрывается аплодисментами и криками восторга. А я… Я остаюсь неподвижной. Словно меня парализовало. Мое тело покрывается мурашками, кожа горит, а глаза невольно наполняются слезами. Но я игнорирую их. Просто сижу, сжав в руках бокал, и смотрю на него.

Ираклий кланяется публике. Обводит зал взглядом, улыбается и позирует для камер, что-то говоря и складывая пальцы в сердечко. Все это выглядит до безумия естественно и мило. Но я вижу и другое. Вижу ту легкую усталость в его глазах, которую никто не замечает. Вижу, что он изменился не только внешне. В нем что-то сломалось, Дадиани стал холоднее, отстраненнее…

Секунда, вторая, третья. Я продолжаю наслаждаться возможностью наблюдать за ним. Как вдруг он мечет взгляд в сторону бара, и наши глаза встречаются. Всего на мгновение, но этого достаточно, чтобы внутри меня все оборвалось. Выражение его лица меняется так быстро, что я едва успеваю уловить эту перемену. Радостная улыбка остается для поклонниц, а мне достается совсем другой взгляд. Тот, который без слов говорит, что я – грязное пятно, о которое он только что испачкал свои глаза.

Из толпы доносится громкий хор голосов: «Еще! Еще!». Люди требуют продолжения. Они хотят песен. Но я понимаю, что больше не выдержу.

Воздух вокруг стал слишком тяжелым и вязким. Тело агонизирует, в груди давит. Я отворачиваюсь, резко встаю с барного стула и, стараясь не смотреть в сторону сцены, пробираюсь сквозь толпу к уборной, где смогу спрятаться хотя бы на несколько минут. От его взгляда. И от своих собственных чувств.

Заведомо глупая мысль, знаю.

Дверь закрывается за мной с тихим щелчком. Я опираюсь спиной о холодную кафельную стену и закрываю глаза, пытаясь восстановить дыхание.

– Черт…

Провожу ладонью по лицу, стираю влагу с глаз и подхожу к зеркалу. Мне не нравится то, что я вижу. Эта ранимая версия меня вызывает раздражение.

– Возьми себя в руки, дура! – шиплю себе сквозь зубы. – Никакой слабости! Никаких сантиментов! Холодный рассудок! Здравый ум! – повторяю себе как мантру.

И возвращаюсь в зал только тогда, когда наконец прихожу в себя, а Ираклий покидает сцену. Решаю не поддаваться импульсам и продолжаю свой вечер в том же духе, в котором начала. Провожу следующие пару часов либо на танцполе, либо у бара, куда я сейчас в очередной раз подхожу и заказываю коктейль.

Закрываю глаза, отбивая ногой ритм музыки, и в голове начинают складываться новые танцевальные связки для учениц в Пафосе. Работа всегда идет фоном, даже здесь.

– Разрешите угостить вас? – раздается мужской голос.

Легкое прикосновение к плечу заставляет меня открыть глаза и обернуться. Передо мной стоит молодой человек. Уже пятый за этот вечер.

– Не стоит. Я уже себя угостила, – демонстративно поднимаю бокал и слегка улыбаюсь.