Я достала его из кармана и принялась внимательно изучать… в который уже раз? Планшет соскользнул с колен и шлёпнулся рядом с ботинками. Золотое кольцо выглядело потёртым, словно ему загадывали желания уже тысячи раз. Семь камней в оправе, но сиял только один – синий сапфир. В памяти всплыла синяя кожа отца, и по телу снова побежали мурашки. Остальных камней – красного рубина, зелёного изумруда, фиолетового аметиста, жёлтого сердолика, серого жемчуга и белого кварца – раньше не было. Они появились после того, как я загадала желание. В голове целый ворох вопросов. Что это за кольцо? Откуда оно у отца? Почему он подарил его мне? Имеет ли оно отношение к его исчезновению? Мальчик, которого я видела… он появился из кольца? Это из-за его проклятия папа стал синим? Вернётся ли Падар? Или он исчез навсегда? И самый главный вопрос: почему отец был так спокоен, вручая мне кольцо? Как будто знал, что оно обладает силой.

Мысли путались, сплетаясь в клубок из чувства вины и целого вороха вопросов, на которые не получалось найти ни одного ответа. Я вгляделась в незаконченный портрет Падара на экране планшета – огромный, синий, неузнаваемый. Ничего не понимаю.

– Хм… Хм… Хм…

Арзу спрыгнула с карниза, подошла ко мне и выхватила кольцо из рук.

– А что, если своим желанием ты его напугала?

Она поднесла кольцо к огням гирлянды и прищурилась.

– Вдруг это его прощальный подарок, чтобы ты о нём вспоминала?

– Он бы не стал дарить мне шкатулку с кольцом, а потом бросать в лесу одну.

Я стараюсь не хмуриться, но это больно, когда твоя мама и лучшая подруга тебе не верят.

– Спасибо, что поддержала. Значит, и ты думаешь, что я всё придумала.

– Эй, я этого не говорила.

Арзу тут же бросилась ко мне и положила руки на плечи. Её ореховые глаза были широко раскрыты.

– Я и правда считаю, что твой отец что-то скрывает. Но это, скорее всего, никак не связано с джиннами… Не то чтобы я хотела тебя обидеть, но…

Её взгляд упал на рисунок на моём планшете. Она с любопытством его разглядывала.

– Но твой отец, знаешь ли, не отличается особым постоянством.

– У нас ведь договорённость видеться только один раз в год, а не…

– Просто я пытаюсь сказать, – прервала меня Арзу, – что ты ведь не так хорошо его знаешь. Может быть, это типичное для него поведение? Я бы ни в чём не стала тебя винить, если бы ты решила сочинить какую-то сказку, чтобы объяснить его очередной уход. Я понимаю, легче думать, что во всём виновата магия джиннов, потому что…

«…потому что это лучше, чем думать, что он больше не хочет меня видеть».

– Я ничего не сочиняла! А ты сейчас ведёшь себя точь-в-точь как моя мама.

Я отвернулась, скрестив руки на груди, чтобы Арзу не видела, как сильно меня задели её слова.

– Как только мне удастся убедить маму, бабушку и дедушку, мы непременно во всём разберёмся. Они помогут мне найти его. Им лишь нужно немного времени, чтобы прийти в себя после случившегося.

– Ну да… ты права, – неохотно согласилась Арзу. – Я уверена, ты выяснишь, что…

В этот момент в её кармане завибрировал телефон.

– Вот блин! – Маленький экран осветил нахмуренное лицо Арзу. – Меня срочно зовут домой. Договорим в следующий раз, ладно?

Схватив рюкзак, она обняла меня за плечи.

– Эй, не вешай нос! Всё как-нибудь само собой разрешится. Ставлю на это все свои деньги.

– У тебя нет денег, – ворчала я, укладывая вещи в рюкзак.

– Ну, если бы были, я бы поставила.

Мы с Арзу направились к пожарной лестнице.

– Вот увидишь, твой отец вернётся, всё объяснит, и вы будете жить как прежде. Точно тебе говорю, так и будет.

Как только Арзу исчезла за лестничным пролётом, поднялся сильный ветер. Он кружил вокруг меня, отбрасывая волосы с лица. До меня вновь донёсся тихий, похожий на жужжание шёпот.

«Он уже близко».

– Кто здесь? – Я резко обернулась. – Тут кто-то есть?

Ветер продолжал кружить вокруг меня. Он трепал волосы, а сильные порывы развевали одежду. Шёпот постепенно заполнил всю голову и превратился в назойливое жужжание. Я посмотрела вдаль, на город, мерцающий огнями, и застыла.

У ратуши, прямо на башне с часами, мальчик с белыми волосами, повиснув на одной из стрелок, пристально смотрел на меня.

– Ты идёшь или нет? – крикнула Арзу с лестницы.

Я вздрогнула и не успела моргнуть, как он исчез.

– Эй, подожди!

Я подпрыгнула на месте и начала махать руками, надеясь, что мальчик появится снова. Сложила ладони рупором и крикнула:

– Кто ты такой? И что ты сделал с моим отцом?

Не может быть, чтобы это было просто совпадение – увидеть его во второй раз.

– Я не боюсь тебя! Покажись!

Этот мальчик точно что-то знает.

– Что ты там кричишь? Я ничего твоему отцу не сделала, – донёсся до меня голос Арзу, которая уже успела спуститься на первый этаж. – Фарра, не заставляй меня лезть обратно. Ты же знаешь, я ненавижу подниматься по лестницам!

Не отрывая взгляда, я продолжала смотреть на здание ратуши. Прошло пять, десять, пятнадцать секунд, и в глазах начало щипать.

«Покажись. Я знаю, ты там».

Но мальчик так и не появился.

Когда в глазах уже нестерпимо жгло и держать их открытыми больше не было сил, я разочарованно моргнула.

– Всё, я поднимаюсь!

– Не надо, я уже бегу!

Я захлопнула дверь аварийного выхода и побежала вниз по лестнице.

«Может быть, они правы. И всё это моя фантазия».

Но почему шёпот ветра неотступно преследовал меня, пока я спускалась по лестнице? Почему меня не покидало гнетущее ощущение: то, что забрало отца, скоро придёт и за мной?

Ужин прошёл в тягостной тишине. Наша небольшая семья из четырёх человек собралась за столом в тесной столовой. Я никогда не видела родню отца, поэтому нас всегда тут было только четверо: Мадар, Биби-джан^[10], Хаджи-Баба и я.

Обычно я с удовольствием провожу время с мамой, бабушкой и дедушкой. Мы придаём особое значение сохранению семейных традиций и пытаемся не забывать о своих корнях. (Правда, вся память в основном упирается в забавы дедушкиного детства, который, похоже, кроме как картами, ничем другим не увлекался.) Но последние несколько дней не походили на предыдущие. С самого моего дня рождения над мамой будто нависла большая тень, и она всё больше времени проводила закрывшись в своей спальне, за телефонными разговорами.

– Возьми ещё.

Мадар хлопотала над дедушкой, накладывая ему замысловатое варево из риса басмати, семян кардамона, розовой воды и телятины. Несколько крупинок риса плюхнулись прямо в мой стакан.

– Мясо очень свежее.

– Разве может мясо быть очень свежим, если оно уже мёртвое? – Я, как хирург, с предельным вниманием выудила этих рисовых диверсантов из моей безнадёжно испорченной газировки. – Мёртвые вещи могут стать ещё более мёртвыми, а не более свежими.

Неприятный звон столовых приборов Хаджи-Бабы, больше похожий на скрежет по стеклу, сопровождался обменом неодобрительными взглядами между ним и бабушкой.

– Фарра-джан, это неподходящий разговор для ужина, – сказала Биби на фарси^[11]. Она нервно перебирала на голове складки своего платка в крапинку. – О смерти нельзя говорить так легко. Так можно накликать беду.

– Уже всё равно, – забубнила я, глубже сползая в кресло. – В последнее время меня и так преследуют только неудачи.

Единственное, что может быть хуже скрежета вилок, – это звенящая тишина и три пары обеспокоенных глаз, прожигающих тебя насквозь. С особым рвением я копошилась в тарелке с тыквенными клёцками, вновь и вновь тыкая в них вилкой.

– Ну вот, опять начинается, – почти неслышно и быстро забормотал Хаджи-Баба маме на фарси. – Ведёт себя непредсказуемо, вся в отца.

– Дада-джан, прошу, не надо.

– А что плохого в том, чтобы быть похожей на отца? – рявкнула я, продолжая размазывать свои клёцки из тыквы по тарелке, пока они не превратились в сплошную кашу.

– Ничего, джанем^[12].

Биби-джан скривила рот и натянула фальшивую улыбку, но я прекрасно знаю, что она врёт. В последние дни я заметила: чем больше в моём поведении проглядывают черты отца, тем сильнее омрачается лицо Мадар. Я не могу избавиться от чувства вины из-за мимолётной радости, которую испытывала оттого, что у нас есть с ним что-то общее. Особенно если учесть, что мама и слышать о нём ничего не хочет. У нас так заведено, что любые разговоры о нём под запретом. После моего дня рождения, когда Падар привозит меня домой, мама всегда делает вид, что этого визита и не было.

– Просто твой отец забивает тебе голову всякой ерундой, – процедил Хаджи-Баба, делая глоток воды, – сказками про говорящие кольца и прочую чушь, которую не стоит воспринимать всерьёз и использовать как оправдание его безответственному поведению.

Ещё ниже осев в кресле и почувствовав себя неловко, я поняла: значит, мама, бабушка и дедушка шептались обо мне за спиной.

– Но это не сказка и не ерунда. Это правда! Я могу доказать это, если выслушаете меня.

– Опять двадцать пять, – застонал Хаджи-Баба.

– Если бы вы только взглянули на его подарок…

– Мне ничего не нужно от твоего отца, – резко перебил дедушка.

Его щёки и уши стали пунцовыми – верный признак того, что он вышел из себя. Опустив голову, я посмотрела на свои пальцы, стараясь моргать как можно чаще, чтобы в глазах предательски не заблестели слёзы. Несколько секунд прошло в тишине, затем я услышала тяжёлый вздох дедушки:

– Я не хотел быть таким резким, – произнёс он тише. – Ладно, раз это действительно так важно для тебя, давай посмотрим.

Наконец-то.

Сердце замерло от волнения, родные вот-вот увидят кольцо. Как только дедушка прикоснётся к нему, то всё поймёт: его захлестнёт поток необъяснимой энергии, камень засияет, он услышит в голове тот же шёпот и жужжание. Вот тогда дедушка и поможет мне, и мы вместе отыщем Падара. Всё будет именно так.

Я протянула ему кольцо. Биби-джан, щурясь, наклонилась вперёд, когда Хаджи-Баба поднёс кольцо ближе. Он водил пальцами по бороздкам с каким-то странным выражением на лице.

И снова этот шёпот в голове… Он нарастал, словно зловещий гул, и окутывал мои мысли одним и тем же вопросом: «Чего ты желаешь больше всего на свете?» Я чувствовала, как это жужжание растекалось по телу и воздуху и приближалось к дедушке с бабушкой.

Только Мадар смотрела в сторону. Лицо её, словно грозовая туча, скрывало бурю эмоций, которые я не могла разгадать.

– Вы слышите это? – робко спросила я.

– Я ничего не слышу.

Хаджи-Баба бросил кольцо обратно мне и сердито откинулся на спинку кресла.

– А ты?

Биби-джан торжественно закачала головой, но не посмотрела на меня и отвела взгляд в сторону.

– Нет, дорогая. Совсем ничего, – произнесла она.

– Но… как же сапфир? Смотрите! Разве вы не видите, как он светится?

У меня душа ушла в пятки. Я вгляделась в кольцо. Почему они не чувствуют того, что чувствую я? Не видят того, что вижу я?

– Это обычное колечко, джанем, и ничего больше, – тихо сказал Биби-джан. – Мне кажется, пора оставить эту тему, тебе так не кажется?

Моё молчание затянулось, и вместе с ним выросло повисшее в воздухе напряжение. Вместо того, чтобы что-то сказать, я сердито взглянула на еду и принялась запихивать клёцки в рот, пытаясь отвлечься и не заплакать. Если взрослые не хотят мне помочь выяснить, что случилось с Падаром, то кто поможет? Как я должна найти его и исправить то, что натворила?

Биби-джан вздохнула – на её вопрос я не ответила.

– Вот видишь? – спросил Хаджи-Баба у Мадар. – Нам нужно что-то решать. Не думаю, что мы можем здесь и дальше оставаться.

Он пригладил свои редкие седые волосы и, хмурясь, сдвинул густые чёрные брови. Между ними каким-то образом умудрился застрять кусочек тёртой моркови, но я подумала, что лучше не говорить ему об этом.

– Нужно решить насчёт дома и будущего Фарры…

– Я бы предпочла, чтобы мы не обсуждали это за столом, – отрезала Мадар.

Нить моих мыслей внезапно оборвалась, и клёцки во рту внезапно показались ужасно кислыми.