По пути на улицу я думал только об одном: я – дно. Дно со всех сторон. Полное и непробиваемое дно. Меня не радовало яркое весеннее солнце, не утешало глубокое голубое небо. Не бодрила ненависть в глазах Четырнадцатого. Не радовала самая удаленная от входа лавочка, на которой можно бессовестно полежать и попытаться почувствовать себя и мудрость вокруг. Полежать, правда, как оказалось – нельзя. Мои ноги бесцеремонно спихнула Пятнадцатая.

– Ну давай, говори, – сказала она, садясь рядом.

– Не буду, – ответил я.

– Как так? – насмешливо уточнила десятник, – На лестнице хотел поговорить, а теперь передумал?

– Да, – согласился я.

– Это неправильно, Шрам, – Пятнадцатая поджала губы. – Я ради этого через всю казарму за тобой шла.

– Правильно, – не согласился я, пытаясь поймать ускользающую мысль… Нет! Не мысль – аналогию!

– Кто тебе такое сказал? – Пятнадцатая даже бровь изогнула.

– Никто не говорил.

– Тогда с чего ты это решил?

– А мне моя наставница показала, что так можно, – аналогию я поймал и мысль тоже. – Пятнадцатой зовут. Планы строила, обещала… А потом – взяла и передумала!

Пятнадцатая молча поднялась и пошла в казарму.

– И знаешь, – не унимался я. – Мне нравится. Так – проще. Пошло оно всё!

Девушка резко обернулась и двинула мне ногой в грудь. А когда я вылез из-за лавочки, она всё ещё стояла и злобно смотрела на меня: губы сжаты в тонкую линию, крылья носа раздулись. Я, потирая место удара, решил идти до конца:

– Пошли бы все эти тренировки!..

Как оказалось, удар руками у Пятнадцатой поставлен был не хуже, чем ногами. Теперь у меня болела скула и кровоточил шрам.

– Пошли бы эти планы на Пу…!

Я согнулся от удара в живот и только потом смог продолжить.

– …Щу!

– Шрам, не зли меня! – процедила десятник.

– Пошло бы это единство в десятке! – зло процедил я, ловя ладонями сначала один кулак Пятнадцатой, потом второй. Теперь у меня болели ещё и ладони, но запястья десятника были надежно схвачены, а использовать ноги против меня ей мешала лавочка. Девушка попыталась вырвать руки, но я не отпускал. Наоборот, притянул ещё ближе. – Потому что без десятника нет у нас никакого единства. И не будет!

Кулаки её я отпустил и, ожидая очередной оплеухи, опустил глаза вниз. А когда понял, что бить меня не станут, и поднял взгляд, – Пятнадцатая уже была далеко.

– И ты тоже пошла бы, куда подальше, – сказал я тихо, стирая кровь рукавом. Да заживёт этот шрам когда-нибудь или нет? Прозвище есть, а вместо шрама – незаживающая рана.

Следующие два дня нам пришлось работать в две смены, потому что Пятнадцатая объявила поход на рынок. А вечером мне выдали первое жалование ааори. Вот только радости у меня по этому поводу не было. Пятнадцатая со мной не разговаривала и даже не смотрела в мою сторону. Но зато пообещала возобновление тренировок.

Вечером я отправился с порванными вещами к Ладне. Она жила в противоположной стороне казармы в так называемых «особых комнатах». Таких комнат было немного на каждом этаже, и получить случайно их было нельзя – только арендовать. Сумма была небольшая, но даже десять ули в месяц себе мог позволить далеко не каждый. Комната была просторнее, удобнее – и даже имела запор на двери. Моя плетёная дверка никаких запоров не имела.

На стук Ладна открыла сразу и посторонилась, приглашающе кивнув головой.

– У тебя дни решимости наступили? – спросила она, закрыв дверь.

– О чём это ты? – не понял я.

– Ну, ты решился зайти ко мне с вещами! – пояснила Ладна, улыбаясь.

– А-а-а, ну если меня возьмут на рынок, я хотя бы в чистом и целом пойду, – пояснил я и сразу уточнил: – Если, конечно, ты успеешь.

– За день? Успею, – успокоила меня Ладна. – А почему тебя не должны взять на рынок? Только потому, что ты во вчерашний день решимости как настоящий герой высказал что-то нашему суровому десятнику?

«Кажется, надо мной издеваются», – догадался я, заметив, что Ладна уже смеется. Настроение стало ещё хуже.

– Так, я тогда пойду. Спасибо…

– Да стой ты, – не переставая смеяться, Ладна преградила мне дорогу, а попытки обойти пресекла объятиями. Очень-очень тесными объятиями. Мне стало жарко.

– Тебе никто не говорил, что девушки падки на героев? – промурлыкала она мне на ухо, которое спустя секунду слегка прикусила. – Ты же продержался весь «третий день», да? Ну вот и не спеши уходить…

За эту ночь я вспомнил, что простые движения, которые вспомнили в школе все нерождённые – это только вершина айсберга в подобных занятиях. А если подойти к процессу с фантазией, да ещё и помноженной на опыт, то можно вообще не спать. У Ладны и с опытом, и с фантазией всё было прекрасно. Уснули мы очень и очень поздно.

Ладна выпихнула меня из комнаты ещё до гонга. Сначала она ещё каким-то чудом проснулась сама, разбудила меня, заставила одеться – и только потом спровадила в коридор. Досыпать у себя в комнате оставшиеся полчаса я так и не решился. Поэтому просто отправился на улицу дожидаться построения. Мне было о чём подумать.

Оказывается, вонючая жидкость, в которой купают каждый день в школе нерождённых – это та ещё дрянь. Она успешно глушила порывы молодых организмов, удаляла растительность и выводила возможных паразитов. Но попутно она ещё и делала нас стерильными. Не навсегда, но лет на пять – точно. А вот когда в жидкости купаться переставали – начинался «откат». Сначала возвращалось влечение к противоположному полу и бодрость. Затем начинали расти волосы. У меня расти начали пока только на голове, но это – пока.

Завести детей тоже со временем будет можно. Но как? Я уже давно по оговоркам понял, что ни ааори, ни нори стараются постоянных пар не заводить. Слишком высока смертность до того момента, пока не «искупишь свои прегрешения». Это там, получив имя и прощение, можно задуматься о семье и детях. А если детей не заводить – то зачем семья? Временные союзы среди ааори – и одиночество среди нори. Почему? Потому что многие нори шли к этому статусу лет по пять, и они просто боятся, что стерильность уже пропала. Есть те даже, кто заново проходит стерилизацию. А есть те, кто тратит немалые деньги на контрацепцию алхимией (а другой – нет), но большинство просто рвётся в вэри, чтобы получить свободу.

С Ладной мы были вместе всего на одну ночь – девушка сама мне об этом сказала. Если и окажемся ещё когда-нибудь вместе, то уж точно не завтра и не послезавтра. Отчасти она воспользовалась мной, а я – ей. Память подсказывала, что так не очень правильно, – но поделать я всё равно ничего не мог. Я и сам не рвался – а вдруг привыкну, полюблю? Опять же, мысль о том, что в одну девушку я уже влюбился – ещё в школе нерождённых – а она меня предала, не позволяла мне доверять подобным отношениям.

А ещё мне очень нужно было увидеть себя и эту проклятую мудрость. Сражение с мурлом достаточно хорошо показало, что будет, если мне придется встретиться с другими тварями мудрости. Даже случайное столкновение со слабой нежитью чуть не обернулось катастрофой. Моя драка с мурлом больше напоминала возню в грязи, чем бой. Оно хотело сожрать Ладну, поэтому меня даже не пыталось поначалу бить. А что, если бы сразу после первого оглушения эта тварь взялась за меня? Ответ был очевиден – я остался бы на кладбище. И я, и Ладна, и другие ребята. Потому что Пятнадцатая всё-таки добилась того, что своих мы не бросаем.

Гонг прозвучал неожиданно – я увлёкся собственными мыслями и перестал следить за тем, что происходит вокруг. Это тоже плохо, но мне очень нужно было подумать и разложить всё по полочкам. Тем более Пятнадцатая мне в этот раз не помешает, раз она обижена. Но теперь на медитацию у меня осталось совсем мало времени.

Оставшийся день тянулся непередаваемо долго. Наш десяток был брошен на одну из самых неприятных работ – расчистку отхожего места. Я не брезгливый, но эта та ещё работенка. А мстительная Пятнадцатая определила меня в «виночерпии» – как называли это ааори. Я стоял над ямой, получал ведра, зачёрпывал и передавал остальным. Все остальные скоренько бежали до свежевскопанной ямы и выливали всё туда.

Но я – хороший боец, ага! Держался и не роптал. Ну хочет десятник на меня дуться – это её проблемы. Пусть сначала найдёт, в чём я был не прав.

– Как ты там, великолепный говночерпий? – смеясь, спросил Хохо, подбегая к краю ямы и протягивая мне ведро.

– Стоек! – сказал я и закашлялся. – Главное, теряя сознание, не падать туда!

И я пафосно ткнул пальцем в яму.

– Захлебнуться в дерьме, что может быть хуже? – скривился подошедший Нож.

– Выжить после этого? – предположил я, отдавая ведро Хохо и принимая ведро Ножа.

И вот так полдня. Единственный, кто надо мной не подшучивал – была Пятнадцатая. Она была серьезна и сосредоточена, как будто ничего важнее в жизни ей делать не приходилось. Последнее ведро я мстительно наполнил ей до самых краев и, передавая, состроил вредную рожу. И, конечно же, сам на себя и пролил.

Перед обедом пришлось отправиться в термы. Одежду я сменить не мог, просто потому что было не на что. Так что есть я пошел в последние полчаса перед закрытием, когда в столовой уже никого почти и не было. А те, кто был – старались держать от меня дистанцию. Гады брезгливые!

После обеда пытка продолжилась. Вообще-то даже самые отмороженные десятники дважды одного и того же бойца на «виночерпия» не ставили – это Хохо сказал, но Пятнадцатая его только строгим взглядом смерила. К концу дня меня уже мутило так, что поужинать я не смог. От остатков обеда мой желудок избавился, как только я вылез из ямы. Идти я тоже не мог – и без сил опустился на траву неподалеку. К счастью, через некоторое время за мной пришли Ладна, Кривой и Хохо.

– Вот он! – увидев меня, обрадовался Кривой.

– Шрам, ты живой? – Ладна подбежала ко мне.

– Да куда я денусь? – спросил я. – Мутит, конечно…

– Конечно, мутит. Любого мутило бы, – Хохо вытащил из-за пояса пузырек. – Держи, персонально от лекаря. Пей до дна.

– Я не смогу. Меня вырвет, – честно признался я.

– Ну, тогда подготовься и пей, – Хохо вздохнул, пристраиваясь рядом. – Вот что ты ей наговорил, что она на тебя так взъелась?

– Правду, – долго рассказывать я не хотел и не мог. В горле першило, глаза болели от яркого света, да и тошнота ещё не отпустила. Лишнее слово было пыткой.

– Худший вариант, – заметил Кривой.

– Дура гордая, – буркнула Ладна.

Через несколько минут я всё-таки смог влить в себя содержимое пузырька и удержать в себе. Ещё через двадцать минут дошел до термов, где долго и с наслаждением мылся, стирал одежду и сох. Чистую, сухую и заштопанную одежду мне потом занес Хохо. А вот выспаться мне не удалось – в своей комнате я потерял сознание и полночи провалялся на полу.

Глава 9

Утром меня знобило, болела голова, а голос стал сиплым. Общая слабость была такой, что я даже на построение дополз с немалым трудом. Я держался и делал вид, что здоров. Даже думал пойти на завтрак, но к концу построения меня трясло, а пот, несмотря на озноб, градом катился по лицу. Моё состояние заметили. Пятнадцатая как-то странно посмотрела и пошла в администрацию, а Хохо подрядил Ножа и Хитрого довести меня до комнаты. Дошел я сам, но за сопровождение был благодарен. Уже у себя в комнате я улёгся на кровать, накрылся одеялом и практически мгновенно уснул.

Сквозь горячечный бред мне виделись ребята из десятка: Пятнадцатая, которая что-то выговаривала мне и требовала выпить пузырек, Ладна, сидевшая у кровати, Хохо, говоривший, чтобы я не волновался и что на рынок мы пойдем позже. Стоило открыть глаза – и в ушах слышалось назойливое жужжание, а комната плыла в такт сердцебиению. Под вечер бред достиг своего пика – я видел Пузо, читавшего книгу рядом с моей кроватью. Мечтательно смотрящего на звезды Ножа, а под утро мне приснилось, что ко мне пришла Пятнадцатая, лежит рядом и обнимает.