Сегодняшний сон был без сновидений, а воскресенье прошло без эксцессов; мало того, я посетил и цирк, где, на моё удивление, в номер Попова вставили сценку, как из-за кулис выбегает парень уже с клоунским носом, а за ним следуют сотрудники милиции, конечно, ненастоящие. Оставили они и шутку – диалог, когда Попов спрашивает у парня: «Это за тобой?», а тот в ответ ему отвечает: «А может быть, за тобой?» – после чего клоуны со струящимися из глаз слезами начали нарезать круги по сцене.

Под конец сценки с бегом клоуны выясняли друг у друга, почему всё-таки они бегут, и получалось, что один бежит потому, что спортсмен, а второй бежал просто за компанию. «А вы зачем за нами бежали?» – спрашивают клоуны у ряженых в милицейскую форму. Те на мгновение потерялись, но потом выдали версию, что они просто охраняли правопорядок во время проведения спортивного мероприятия. «Получается, зря бежали?» – спрашивает Попов. «Когда бы ты еще на турнире по бегу Трудовых резервов и "Динамо" поучаствовал?!» – отвечал ему второй под смех зала. «А значок разрядника дадут?» – вдруг спросил Попов. «Главное, чтоб не с закруткой на спине! Для ровной осанки!» – было ему ответом. В целом, судя по зрительским аплодисментам, людям нравилась такая сатира. Улыбнулся и я. Мой последний выходной продолжился походом в кинотеатр на исторический фильм «Демидовы» об уральских промышленниках времён Петра, где я постарался полностью отключить свой разум, откинувшись в кресле из красной ткани и наслаждаясь игрой актёров, которым хочется верить.

И напоследок я решил совершить прогулку по реке: мысль о воде стала навязчивой, жара этого дня нарастала, а Волга манила прохладой и просторами. Я дошел до речного вокзала – белого здания с колоннами, шумного, пахнувшего соляркой. У причала стояла серебристая «Ракета». Купив в кассах билет до Энгельса и обратно, я поднялся по сходням на борт.

Внутри было шумно от ревущих двигателей и от этих еще более громких пассажиров: семей с корзинками ‒ явно на пикник, солдат срочной службы, пары молодоженов. Я выбрал место у иллюминатора в носовой части, вдыхая запах мазута и влажного дерева. Ждать долго не пришлось, и с резким гудком «Ракета» сорвалась с места. Город начал уплывать назад с непривычной скоростью. Саратов предстал с воды: не парадный фасад с набережной, а его «изнанка». Проплывали мимо портовые краны и причалы: гигантские, застывшие в их выходном дне. Стояли баржи с песком и лесом. Это, наверное, завтра рабочие в спецовках засуетятся тут, сейчас же там на берегу оставались лишь гуляющие парочки. Мимо плыли заводские корпуса: длинные, серые, с бесконечными трубами; некоторые дымили в небо. У воды виднелись какие-то склады и территории, огороженные заборами с колючей проволокой.

За городской чертой берег становился ниже, появлялись песчаные отмели. Я медитативно наблюдал, как купались люди, загорали на полотенцах, дети визжали, заходя в воду. Чуть дальше виднелись скопления деревянных дач, сарайчиков, припаркованные на цепях лодки. В русле реки виднелись низкие, поросшие кустарником и деревьями, мелкие островки. Между ними петляли узкие протоки; в один из таких как раз в этот момент заходила маленькая моторка. В какой-то момент «Ракета» замедлилась, огибая громоздкий и неуклюжий паром, нагруженный до отказа машинами – «жигулями» и «москвичами», автобусами и пешеходами; медленно, как черепаха, он пересекал наш курс. В сравнении с «Ракетой» он казался архаичным реликтом. Всю дорогу над водой носились чайки, хватая что-то с поверхности и сопровождая рыболовные лодочки в надежде на подачку.

Были тут и тихоходные пассажирские бело-голубые двупалубные теплоходы типа «ОМ»; на них неспешно созерцали мир те, кому скорость не по душе и нужна неторопливая прогулка.

Скорость «Ракеты», кстати, была опьяняющей. Ветер свистел в иллюминаторах, солнце слепило, отражаясь от водной глади. На какое-то время я позволил себе просто быть: смотреть на бесконечную, меняющуюся панораму, чувствовать вибрацию мощных двигателей, вдыхать смесь речного воздуха и выхлопа. Мысли о «Кобре», о завтрашнем инструктаже, о секретах отступили, уступив место простому ощущению движения и простора. В Энгельсе я не сходил, остался на борту на обратный рейс. Обратный путь был таким же быстрым, но уже знакомым. Когда показались очертания Речного вокзала Саратова, легкая эйфория скорости сменилась привычной внутренней собранностью. Пора возвращаться к реальности. Я сошел на берег, оглянулся на уходящую к следующему причалу «Ракету» и направился в сторону дома.

Войдя в подъезд, я проверил ящик: там была какая-то картонная карточка ‒ видимо, пропуск, и листок, на котором было напечатано: «Прибыть на АВ в Балаково в 10.00, для этого надо быть на Автовокзале Саратова (ул. Московская, д. 170) в 6.30». И подробное описание, как добраться до автовокзала и за сколько надо выйти из дома.

Собственно, в книжке-пропуске было моё фото и ФИО. А вот больше, кроме логистики, инструкций не было: судя по всему, меня должны были встретить. Ну и бог с ними. Поднявшись к квартире, я отпер дверь и, войдя домой, первым делом залез в ванную: как говорил поэт, чтобы смыть этот день. Однако горячей воды неожиданно не оказалось, вместо этого лилась холодная, и я понял, что мало иметь ванну, чтобы принимать ванну; и, сполоснувшись частично (голову, лицо, подмышки, пах и стопы), направился спать. Будильник я завёл на пять тридцать утра, взглянув на время и поняв, что оно совсем детское – двадцать три ноль-ноль; обычно я в Вороне минимум до часа гуляю с Аней, а тут раздолье – можно поспать.

И тут в окно что-то стукнуло. Жёстко, словно какая-то птица разогналась и ударилась в стекло. Мои глаза открылись в этой темноте, и я резко поставил стопы на пол, глубоко вдохнув; а второй удар в стекло не заставил себя ждать. Подойдя к окну, я приоткрыл штору и обомлел. Там внизу стояло трое: мои вечерние алкаши-актёры и огромная ростовая фигура Чебурашки.

– О, вон он! – проговорил первый, показывая на меня.

– Выходи, сука! Биться будем! – позвал меня второй.

Их всех троих штормило, меньше всего, конечно, фигуру Чебурашки; в какой-то момент она или он подняла свою коричневую руку и пригрозила кулаком моему окну.

У первого, косматого с медалью, как и в тот раз, была бутылка с чем-то красным – портвейн? У второго, с галстуком-бабочкой, была в руках палка. Чебурашка в своих лапах ничего не держал, даже апельсина не было, зато с ним были его друзья. Сбылась мечта: получается, Чебурашка и друзей нашёл, сразу двоих вместо крокодила Гены, и напился с ними. Может, они вместе квасили в комнате реквизита; может, надели ради конспирации; может, мужчине просто не во что было переодеться.

И, приоткрыв окно, я высунулся на свежий саратовский воздух:

– Идиоты, вам чё надо? – спросил я.

– Выходи, драться будем! – крикнул «хрен» с портвейном.

– Если не с-сыш! – добавил второй.

– У, с-сука! – прохрипела шатающаяся фигура Чебурашки, первую свою реплику.

– Вы – мыши из кота Леопольда, я вам русским языком говорю: идите проспитесь, а завтра вечером хоть всем ТЮЗом приходите меня бить! Со всеми вашими волшебными друзьями!

– Выходи, блядь! – потребовал первый.

– Ну всё, ждите! Надеюсь, ваш Чебурашка боксирует! – пообещал я и ушёл в комнату одеваться.

Но вдруг раздался звонок телефона. И я, будучи еще в трусах, взял трубку. Мне ответил незнакомый голос:

– Товарищ Моцарт? – спросили у меня.

– Слушаю, – ответил я.

– Что видите из окна?

– Алкашей вижу: двое в гражданке, один в костюме Чебурашки, – проговорил я.

– Прекратите привлекать к себе внимание улицы. Не общайтесь с ними. Сейчас подъедет милиция, заберёт, – на другом конце провода немного помедлили и добавили: – Дружить с Чебурашкой и его друзьями вам сегодня Контора запрещает.

– Спасибо, – кивнул я, думая, что не очень-то и хотелось.

– Конец связи.

И повесили трубку.

Я пожал плечами и пошёл обратно к окну, а на дворе троица уже расположилась на лавочке; Чебурашка снял с себя неудобную голову – он был черноволос и мордат, его глаза были почти закрыты: видимо, переход из сказки в нашу реальность давался тяжело, или топливо заканчивалось. И вот через пару минут к ним подъехала желто-синяя машина милиции, откуда вышли сразу трое представителей власти. Самого разговора я не слышал, но двое актёров что-то объясняли, показывая на моё окно; пытался язык жестов освоить и Чебурашка, но в конце концов, водитель экипажа милиции вернулся к машине и что-то произнес в рацию. А еще через минут пять прибыла «буханка» – тоже желтая с синей полосой. Откуда вышли еще двое улыбающихся мужчин в форме. Не каждый день ты задерживаешь мигрантов из сказки, а в суточной смене это вообще превратится в анекдот, который сотрудники будут помнить и пересказывать друг другу долгие годы.

Наконец, Чебурашку и его друзей «упаковали», а один из сотрудников милиции пошёл в мой подъезд. И я, подойдя к глазку, посмотрел на лестничную площадку. Но, вопреки ожиданиям, он зашёл не ко мне, а постучался в дверь Маши.

А после вышла Мария и некоторое время отвечала на вопросы старшины, ставила подпись в документах; и, судя по разговору, троице грозил не только медвытрезвитель, но и мелкое хулиганство.

И тут меня осенило. Звонок из Конторы – что первый Хрущёва, что второй – случился как раз вовремя: первый – когда я только пришёл, второй – после того, как я поговорил с артистами ТЮЗа. Плюс моё чудесное спасение Марией, когда я остался в трусах на лестничной площадке; да и проверка моего ящика, как и закладывание в него разных инструкций, это тоже чья-то работа. Мария была «цифрой», я был почти в этом уверен на процентов девяносто пять. И тот её отказ от предложения поесть в столовой – это, скорее всего, протокол общения со мной. Ну что ж, «цифра» так «цифра», у меня подписка – не узнавать таких ребят и не разглашать такую информацию. А то, что за мной присматривают, это даже хорошо. Целее буду.

С этими мыслями я лёг спать, еще раз проверив будильник, поставленный на полшестого.

Утро ворвалось в моё сознание дребезжанием будильника, и, пойдя словно зомби шаркающей походкой на кухню, я поставил чайник на конфорку, включив газ, и, взяв голубую зажигалку с чёрной кнопкой, нажал, породив пламя. Немного подумав, я отлил из чайника воду, оставив там не больше полутора кружек воды. И полез в стеллажи над, найдя там коричнево-красно-белую банку, украшенную узорами. На лицевой части банки гласило, что в ней был КОФЕ, и не какой-то обычный, а «Московский ордена Ленина», натуральный, без цикория, высший сорт; а снизу банки была другая важнейшая для советского человека информация: цена 1 р. Гост 6805-66 Министерство пищевой промышленности РСФСР. На другой стороне красовалась надпись с описанием: «Кофе натуральный высшего сорта – смесь нескольких видов кофе, подобранных для создания наилучшего вкуса и аромата напитка.

Способ приготовления:

Засыпать кофе в холодную воду (одну-две чайные ложки на стакан воды) и нагреть до кипячения, но не кипятить, после чего дать кофе отстояться и налить в стаканы, добавляя по вкусу сахар и молоко».

И я понял, что я залип: стою и тупо читаю банку. Встряхнув оную, я убедился, что там есть то, что мне надо; я попытался открыть крышку ногтями пальцев. Не вышло: та плотно стояла на страже напитка без цикория. Еще бы знать, что такое цикорий, раз о нём сразу два раза упоминают, что его там нет. Тогда я нашёл чайную ложку и, перевернув, поддел её ручкой крышку, понюхав кофе. Дрянь, на мой вкус, ни в какое сравнение не идёт с тем, что будет в будущем. Но делать нечего: плата за общение с Чебурашками сама себя не заплатит.

Я насыпал две чайные ложки прямо в чайник и со звоном помешал. Подтащив табуретку к плите, принялся созерцать, как закипает подкрашенная коричневым вода. Запах газа и кофе ощущался мной как то, что теперь будет встречать меня каждое утро. Надо будет турку завести.