Солнцева, зажмурившись на мгновение, вернулась к своей эссенции. Остывая, та становилась мутно-охристой: совсем не того оттенка, что должен был получиться.

– Испортила, – весело повторил голос Лисова в голове.

И словно эхом ему виски сдавила новая порция боли.

«Проклятье! – Солнцева отбросила недоделанную Берегиню, и та, проскользив по столешнице, упала на пол. – Займись своей работой, отстань от меня!»

Собственная черепная коробка взорвалась чужим хохотом.

Солнцева резко вывернула вентиль, и пламя взметнулось над горелкой, слишком высокое, облизнувшее стенки колбы почти до самого горлышка. А Солнцева вцепилась в столешницу, уставившись на собственное варево. Будто взглядом могла заставить его обрести нужный цвет и консистенцию.

Без эссенции Берегиня – бесполезный комок тряпья. Кукла, не напитавшаяся в нужный момент правильными парами, – выброшенные на ветер силы. Солнцева знала это, потому что ей не раз и не два раньше доводилось портить раствор. И получать за это от Лады по рукам. Но это было давно, они были детьми. Разве возможно, чтобы она напортачила с ним сейчас, спустя столько лет практики? На проклятом экзамене, от которого зависело абсолютно всё?

Солнцева напряжённо вглядывалась в белёсую плёнку, успевшую затянуть поверхность варева. Мелкие точки перед глазами – белые и чёрные – стали крупнее. Но Солнцева почти не обратила на это внимания, не сводя взгляда с эссенции. Плёнка на ней медленно трескалась, расходясь хлопьями, как… Было ли дело в головной боли, спутанном от долгих волнений сознании или парах, клубящихся над колбами, но Солнцева, заворожённая, загипнотизированная этим зрелищем, не заметила, как пальцы соскользнули с вентиля. Как вдруг пропали все звуки лаборатории, в уши будто хлынула вода. Как от поднявшегося пара заслезились глаза, а дышать стало совсем тяжело. Почти невозможно.

Лоскуты плёнки, трещины между ними, становившиеся всё шире и шире, проклёвывающиеся на поверхности пузыри – всё это напоминало ей то, что скрывалось под собственной маской. Под масками всех собравшихся здесь неофитов.

– Подорвёшься, дура! – снова раздался смех Лисова в голове.

И Солнцева дёрнулась, стряхивая наваждение. И тут же все звуки лавиной обрушились на неё – свист газовых горелок, стук молотков на мужской половине, шелест ткани и высокий и… холодный стеклянный звон.

«Проклятье!»

Её колба подрагивала, а горлышко дребезжало в чугунном хвате алхимической стойки.

Солнцева в отчаянье оглянулась на Лисова, будто тот мог что-то сделать. Его ладно сделанная фарфоровая маска, повёрнутая к ней, разумеется, не выдавала никаких эмоций. Но мальчишка в любопытстве склонил голову набок, глядя на Солнцеву глухой чернотой сквозь глазные прорези на лисьей морде.

Стеклянное дребезжание сделалось громче, острее. И обездвиженная собственной паникой Солнцева только и смогла, что скосить глаза обратно на колбу.

– Во славу предкам! – ехидно произнёс голос Лисова в голове.

– Да хранит нас их сила, – вырвался машинальный ответ.

И лишь спустя мгновение Солнцева поняла, что именно сказала. Она обречённо прикрыла глаза, вновь слыша раскаты чужого хохота, звучащие среди собственных мыслей.

* * *

Осознание произошедшего настигло Солнцеву, лишь когда она оказалась дома.

– Во славу предкам, – дверь ей открыла сестра. – Ты рано.

Секундное удивление, отразившееся на лице Лады, почти сразу сменилось насторожённостью. А затем и… разочарованием? Страхом?

– Да хранит нас их сила, – пробормотала Солнцева, избегая смотреть ей в глаза.

– Где Дара?

Лада застыла на пороге и нахмурилась.

Дара – служанка, без которой такой девице, как Солнцева, нельзя было ступить и шага.

«Я оставила её в здании Высших наук…»

– Пустишь? – спросила Солнцева, переминаясь с ноги на ногу на открытой лестничной площадке.

За её спиной высилась громада подземного города. За пределами каменного клочка перед дверью, на котором она стояла, разверзлась сама бездна. Далеко внизу по узкой улице сновали редкие пешеходы.

Лада отступила на шаг, освобождая проход. А затем резко поддела пальцем луч сестрицыной солнечной маски, заставляя Солнцеву поднять голову. Их глаза встретились, и боль тисками сжала виски.

«О, предки…»

Лада вглядывалась в прорези маски напротив. Солнцева почти физически ощутила давление чужой волшбы. И пока не стало слишком поздно, проскользнула в квартиру, пытаясь спрятаться, улизнуть, закрыть глаза… Но сестра обогнула её, отзеркалив каждое движение, вновь оказываясь напротив, не позволяя разорвать зрительный контакт.

«Проклятье…»

Чем дольше Лада смотрела ей в глаза, тем бледнее становилось её лицо. У Лады было лицо. И Солнцева видела, как краска сбегает у неё со щёк.

Лада открыла беззвучно рот, потом закрыла его. Снова открыла и снова закрыла. А у Солнцевой от стискивающей голову боли заслезилисць глаза.

– Вот же… дерьмо! – разом осипшим голосом выдавила сестра.

Солнцева дёрнулась от непривычной грубости, слетевшей с Ладиных губ. И наконец сумела отвести глаза. Принялась молча стягивать белые сапоги, затылком чувствуя чужой взгляд.

– Прости, – бесцветно ответила Солнцева, боясь даже поворачиваться к сестре.

Кафтан оказался на вешалке.

– Тебя… выгнали. – Лада не спрашивала, нет. Утверждала. – Ты шла одна. Какого чёрта?!

К счастью, никого из родителей не было дома. Отец работал до вечера, дед – тоже, а мать… мать, вероятно, отправилась в город. Быть может, в женский круг. Быть может, за покупками.

– Солнцева! – окликнула её сестра.

«Солнцева», – собственное имя отозвалось ноющей болью где-то под рёбрами.

Неужели она потеряет и его?

Солнцева так и не поняла, как доплелась от «Веди» – здания Высших наук, где проходили «дисциплинарные испытания зрелости» – до Восемнадцатой линии. Когда успела пройти все эти огромные каменные здания, упирающиеся в купол города. В детстве они казались ей бесконечными. Они не были таковыми, просто терялись в призрачном голубоватом тумане далеко над головой. Все фасады изрисованы сияющими буквами криптского алфавита, оплетены железными путами рельс подъёмников, выдолбленными прямо в стенах ступенями лестниц и линиями пневмопочты. Все увиты толстыми корнями священного дерева.

Она не помнила, как миновала городской парк камней с озером, слишком погружённая в мысли, всё ещё не осознающая всю реальность случившегося. Не знала, как прошла мост через реку и одну из высотных контор Жандармерии, и сиротливо пустующий приземистый домишко – когда-то отделение пневмопочты, в котором работала старшая сестра. Теперь – просто заброшенная двухэтажка: Лада устроилась работать, разумеется, тайно, а дед их был слишком влиятелен, чтобы отделение продолжило функционировать после того, как вскрылся сестрицын секрет.

«Что будет с Днём П.?» – В голове на протяжении всего пути пульсировала лишь эта мысль.

Когда Солнцева застыла у подножия каменной высотки – своего дома – то обнаружила, что расчесала руку до крови по самый локоть. И даже не заметила.

Бесконечное здание перед ней – её убежище и темница. Серое, с выдолбленными на фасаде лестницами без перил, открытыми площадками перед дверями, трубами пневмопочты и рельсами подъёмника. Солнцева редко покидала его, а уж в одиночку – никогда. Оно нависало тёмной громадой, изрезанной синевой криптских букв, одновременно любимое и ненавистное. И Солнцевой сделалось жутко от подкравшейся вдруг мысли, что она, быть может, больше никогда его не увидит.

Наблюдая за спешным падением корзины подъёмника, Солнцева собиралась с остатками храбрости, с мыслями. Может, ей не возвращаться домой? Просто сбежать?

«Конечно, нет».

– …всего лишь Берегиня, ты, чёрт, серьёзно?!

Лада следовала за Солнцевой по анфиладе гостевого этажа, не отстала ни на витой лестнице, ни даже в спальне – совершенно белоснежной спальне, с белой мебелью, стенами, полом, покрывалом кровати и балдахином. Даже свечами.

– Поговори со мной! – потребовала она уже в который раз, с размаху садясь на кровать.

Солнцева забралась на письменный стол прямо с ногами. Скрестила их, кладя ладони на лодыжки. И подол её шерстяного белого сарафана, не длинного – едва до середины голени – натянулся между коленей, как кожа на барабане.

– Да, он выгнал меня – просто сказала она, обводя пальцем огарок свечи на столе.

Фитиль задымился, затем вспыхнуло пламя – совсем слабенькое, крошечное, будто бусина речного жемчуга.

– Господин Надея, – сказала сестра.

Солнцева кивнула, хоть это и не было вопросом.

– Ты… почему ты не смогла сделать Берегиню? Как это возможно вообще?

От этих слов… от самого Ладиного тона захотелось удавиться. От чувства собственной ничтожности. Но Солнцева сдержалась и лишь снова молча кивнула.

– Дерьмо! – скривилась Лада. – Где Дара? Почему ты вернулась одна?

Солнцева опять вздрогнула, а затем неопределённо повела плечами, скользя взглядом по сестрицыному лицу:

– А Солнцев-младший где? – спросила, хотя ответ не то чтобы вообще интересовал её.

Лицо сестры было красивым, даже когда Лада кривилась – вот так, как сейчас. Солнцевой нравились её хитрые раскосые глаза и едва заметные коричнево-серые веснушки на носу. Лада была смышлёной. Лада сумела пройти все испытания. Сумела выжить. И ни День П., ни Наречение её не погубили. Лада больше не носила маску.

А Солнцева… Солнцева провалила первый же экзамены.

И возможно, она скоро умрёт.

– Ладно, знаешь что? – Сестра уткнулась лбом в столб балдахина на кровати. – Ничего страшного.

Солнцева уставилась на неё, сбитая с толку резкой переменой настроения.

– Я разберусь с Дарой. И мы… – Глаза Лады под полуопущенными ресницами лихорадочно блестели в жёлтом сиянии свечи.

Она выглядела напуганной и злой одновременно. А потом выражение её лица стало жёстким. Решительным.

– Я поговорю с Николкой, – заявила она. – Я думаю… я думаю, он сможет помочь.

Солнцева склонила голову к плечу:

– Как?

Лада шумно втянула носом воздух и откинула косы за спину. Потом резко повернулась к младшей сестре, хмуро уставилась прямо в тёмные прорези маски.

– Он – Лисов, – произнесла она так, будто это всё объясняло. – Кроме того, его дядя заместитель директора Высших наук, ты не знала? Очень… удачно. Сдаётся мне, он сможет уладить эту… это недоразумение.

– Да?

– Да, – выплюнула сестра.

– И он станет помогать? – вяло полюбопытствовала Солнцева. – С чего бы?

– Проклятье, Солнцева! – рявкнула Лада. – Я сделаю всё, что смогу, ясно?

Солнцева снова повела плечами и потянулась к ещё одной свече.

– Не кричи, – буркнула она. – Я прекрасно тебя слышу.

– Как вообще можно было так облажаться?! – зашипела Лада в ответ.

В комнате, такой однотонной, что в вечном полумраке все детали сливались друг с другом, воцарилось молчание. И было хорошо слышно даже, как потрескивали фитили зажжённых свечей, как из приоткрытого окна доносились далёкие скрипы кораблей, смех и голоса прохожих.

Солнцева смотрела в глаза сестры. Лада злилась и, в общем-то, имела на то право. Вот только не хотелось бы, чтобы их, возможно, самый последний разговор был таким.

– Хватит! – Лада подскочила с кровати, и Солнцева вздрогнула от резкости её вопля. – Не смей об этом думать, ясно?

Солнцева лениво отвернулась, скрещивая на груди руки.

– Мы не скажем отцу, – твёрдо и невпопад сообщила старшая сестра, совершенно игнорируя укоризненную позу младшей. – У Николки… Его дядя сможет договориться. Они помогут нам, ты пересдашь и…

– Ну, а если нет? – раздражённо перебила Солнцева.

– Солнцева…

– Просто всё это – вилами по воде и…

– Ох, ну прости, что пытаюсь хоть что-то придумать, милая! – разозлилась Лада. – Николка…

– А если ничего не получится?