– А сколько же Тор кричал тебе в преддверии конца! – волк выдохнул клубок пара, взметнув снег и листву вокруг вёльвы. – Боги предупреждали тебя обо всём, но слушала ли ты? Хоть Тор перед своей гибелью и одарил людей благословением, но, как и многие боги, знал, что среди зовущих на берегу избранных уже нет.

Новая волна тяжёлого пара изо рта волка сшибла Уллу с ног, и ей пришлось снова сесть на промёрзшее холодное бревно, скользнув по нему руками. Тёмная кора впилась в красные ссадины на ладонях.

Покорно склонив голову, Улла сидела так какое-то время, ощущая, как волк нависает над ней. Захочет, съест её в мгновение ока. Но он хотел лишь унизить Уллу. Комок в горле нарастал, ей хотелось кричать, но разве может хрупкий человек диктовать что-то великому чудовищу?

Был ли он прав?

Глубоко внутри Улла знала это, ведь уже понимала, что боги злы на её глухоту. Невозможно было это признать, но уверенность её надломилась.

– Что же ты хочешь от меня? – собственный голос показался ей жалким мышиным писком под занесённым сапогом. – Я не привела к вам людей Скалля, как вы того хотели.

Фенрир мягко расслабил массивные плечи и посмотрел туда, где превращались в тёмную бесформенную бездну силуэты деревьев. Они были там, где их оставил Скалль. С одной стороны – промёрзшее море, с другой – леса и каменные хребты, тянущиеся далеко вглубь земель Рогаланда. По одну руку – разрушенный вдалеке Ставангр, перерубленный невидимой цепью Глейпнир, что держала на привязи Фенрира; по другую – скалистый путь в земли Агдир, лежащие теперь между Уллой и Вестфольдом, где расположился город Борре. Скалль уже давно должен был быть там.

Но Фенрир смотрел не в ту сторону, куда направился бессмертный конунг и его люди. Его взор устремился туда, где среди мрачного леса виднелись силуэты горных вершин.

– То не единственные люди, – задумчиво произнёс он. – Но тебе стоит понимать увиденное. Ведь твоя единственная прямая обязанность – толковать видения и знаки.

– Разве ты не можешь просто рассказать мне о будущем? Направлять, чтобы я передавала твои слова людям?

– Мне льстит твоя вера. Но Девять Миров живут своей жизнью, а кроме Одина и Тора есть множество других богов. Их знания витают в воздухе, но грядущие события открываются не всем. То, о чём знаю я, может не ведать Один. И наоборот.

– Я многое вижу.

– Но не знаешь, что с этим делать. И пока способна только на бахвальство.

– Вот бы пророчества были такими же ясными, как твоё поношение моих способностей, – огрызнулась девушка, кутаясь в накидку и рассматривая догорающие поленья в костре, не решаясь встретиться взглядом с волком.

– Будущее сложно. Куда проще излагать очевидные вещи. – Фенрир медленно подвинулся ближе к вёльве, закрывая её своим телом от пронизывающего ветра, словно каменная стена дома. – Чтобы звучать убедительно, нужно знать, о чём толкуешь. Ты же пока видишь, но не понимаешь. И если не станешь хоть вполовину такой сильной, как заявляешь, то наследие твоих прародительниц растворится в Гиннунгагапе.

Улла сползла на подстилку из можжевельника, закутавшись в накидку. Признавать правоту волка было тяжело, но более игнорировать собственную силу она не могла. Ведь знала, что может гораздо больше, чем простые ритуалы. Раскидать руны под ногами смогла бы любая женщина, даже не имеющая в своём роду сильных вёльв. Но если уж силы многих были сосредоточены в ней, Улла должна была открыться и впустить в себя голоса и видения других миров, соприкасающихся с Мидгардом.

– Я видела Хель, которая собирает свой корабль Нагльфар с мертвецами. По замерзшему морю они выступят, чтобы сражаться, – пробормотала Улла, закрывая глаза и вспоминая туманные образы. – Я видела светлого Бальдра, чью грудь пронзила стрела. И стрелу эту Хель забрала себе.

Фенрир обдавал её спину тёплым дыханием, отчего тело Уллы расслабилось, готовясь провалиться в сон.

– Но знаю я также и о том, кто придёт после Хель. Предсказано, что огненный великан Сурт сожжёт все миры дотла, – прошептала Улла.

– И отец мой придёт, – протянул Фенрир почти мечтательно. – Когда миры сойдутся, немало тех, кого ты считала лишь сказками, ступит на землю Мидгарда. Пусть сердце твоё будет открыто для каждого желающего говорить. А Локи, отец мой, захочет говорить с тобой.

– Для чего говорить хоть с кем-то, если конец предрешён? Мёртвые ждут нас, чтобы убить. А если выживет кто – сгорит в огне…

– Нечего тебе волноваться о Хель и Сурте, – волк покачал головой. – Грядущего не изменить, но вскоре ты узнаешь, как обернуть его на пользу.

– Что толку от пророчеств, если их не избежать даже богам? – вздохнула Улла.

– Возможно, суть в том, что удастся успеть до срока их исполнения? – задумчиво произнёс Фенрир, положив голову за спиной Уллы.

Думая над этими словами, вёльва ощутила, как проваливается в сон. Хотела бы Улла остаться одной хотя бы там, но видения не покидали её. Или то было буйство беспокойного разума – она не могла отличить одно от другого. Как и не могла остановить то, что видела. Армию Скалля, идущую в бой перед Борре, звенящее оружие и крики, оглушающие Уллу сквозь сон. Будто валькирия, она летала над людьми, наблюдая за сотнями смертей. Она видела, как один за другим все, кого она обещала направлять, умирают на льду. И видела, как погибли Скалль и Торгни.

Глава 3

Тьма в тесной темнице Борре была густой, как дёготь, и холод пробирался до костей, словно ледяные пальцы мертвецов. Скалль сидел, прислонившись к стене, сложенной из грубых камней, скреплённых глиной и мхом. Его запястья были скованы прочными цепями, пропущенными через железное кольцо в стене. Пол под ним был устлан прелой соломой, а в углу стояло деревянное ведро с холодной водой – единственное, что напоминало о милосердии победителей.

Высоко под потолком, в узком оконце, мерцал бледный свет. Скалль поднял голову и сквозь пелену увидел кровавое зарево над замёрзшим фьордом. Там, вдалеке на льду, лежали практически все его воины. Но главное – где-то там был Торгни.

– Зачем? – в сотый раз задал себе вопрос Скалль.

Теперь у него было слишком много времени, чтобы думать. Много пустоты и тишины. Мысли лениво блуждали по краям сознания, но начать цепляться за какую-то из них означало бы нырнуть в чёрную пучину, где ждало осознание всего, что он натворил.

Скалль сомкнул веки, но перед глазами снова встал тот миг: Торгни стоит на коленях, а копьё входит в его спину, пронзая насквозь. Ещё мгновение – и он исчезает подо льдом. И всё, Торгни не стало. Он сражался до последнего, но только теперь Скалль отчётливо понимал – не за себя, а за него.

Как безрассудно он верил, что этого не может произойти. Впрочем, и сам Торгни верил – свидетельство тому его последний взгляд. Он скорее недоумевал, чем прощался. Так странно, что это произошло.

Скалль резко открыл глаза, задыхаясь, будто снова прижатый ко льду массивными телами своих врагов. Грудь обожгло, пальцы вцепились в солому под собой, ногти царапнули каменный пол.

– Зачем?

Он снова спрашивал. Зачем он так упрямо шёл сюда? Зачем изгнал Уллу, вдруг волки изменили бы исход сражения? Зачем он не послушал Торгни и Ракель, почему не сдался? И главное – зачем боги даровали ему бессмертие, если не хотели даровать ему победу?

Три долгих года он верил в то, что делал, а найдя Уллу, смог убедиться, уверовать в свой поход. Скалль вёл людей через снега и пепелища, обещая спасение. Но Борре не был убежищем. Борре всегда был его местью. Только Скалль смог заставить себя поверить в обратное и быть достаточно убедительным перед людьми, когда обещал им спасение в Рагнарёк. Всё так удачно складывалось, но потеряло смысл, когда умер Торгни.

Много лет только жажда мести руководила Скаллем. День за днём он мечтал стать сильнее и иметь достаточно людей, чтобы вернуться в Борре и отомстить Хальвдану. Когда брат стал вождем Вестфольда, слава о нём разнеслась среди народов. В то время как сам Скалль оставался безродным северным щенком, которого бросили только потому, что не смогли добить.

Шрам на шее, оставленный когда-то рукой Хальвдана, ныл, напоминая о жестокости маленького ребёнка. Не только сейчас, но и каждый день на протяжении этих долгих лет, будто оставленный вчера. Столько лет он копил в себе злобу, как дракон – золото.

Звякнул засов, дверь в темницу скрипнула и открылась.

Свет факела ударил в глаза, и Скалль, щурясь, поднял голову. В проёме стоял Хальвдан.

Он был одет совсем иначе, не так, как когда они встретились на льду несколько дней назад. Простая шерстяная туника, подпоясанная кожаным ремнём с медной пряжкой, выглядела бледно на фоне его прошлых праздничных одежд. Он зашёл без доспехов, без оружия.

– Ты жив.

Голос Хальвдана был тихим. Скалль всё думал, почему брат тянет с визитом.

– Так долго подбирал слова и получилось только это?

Скалль поднял глаза, откинув голову. Его чёрные волосы обрамляли исхудавшее лицо, на котором острый нос и жестокие глаза смотрелись устрашающе.

Хальвдан сделал шаг вперёд, и свет факела упал на его руки – они дрожали.

– Я думал, ты мёртв. Все эти годы.

Скалль усмехнулся.

– Жаль, что нет?

Ярл только покачал головой. Он опустился на корточки, чтобы быть на одном уровне с братом и заглянуть ему в глаза. Теперь их лица были так близко, что Скалль видел каждую морщинку вокруг глаз Хальвдана, седину в тёмной-тёмной бороде. Он бы никогда не узнал в этом воине своего брата. Но он точно был похож на отца, в то время как Скалль всегда отличался, что и стало причиной ненависти.

– Я рад, что ты здесь. Нам многое надо обсудить, верно, младший братец? – Ярл попытался улыбнуться, но его глаза, удивлённые и скорбные одновременно, выдавали его невесёлое настроение.

Скалль резко дёрнул руками, и железные цепи звонко ударились друг о друга.

– Ты мне не брат.

Хальвдан вздохнул, потирая ладонью идеально расчёсанную бороду.

– Где ты был все эти годы? – спросил он наконец. – После того как… После того, что случилось…

– После того, как ты пытался перерезать мне глотку? – Скалль нарочито медленно провёл пальцами по шраму, тянущемуся от уха до ключицы. – Мать не сказала, что тебе не удалось меня убить?

Хальвдан молчаливо встал на ноги, прошёлся по тесному помещению и воткнул факел в отверстие в стене. Тени заплясали на их лицах, а за окном сумерки наконец-то схлопнулись до абсолютного мрака. Хальвдан сел на солому, прижавшись к стене напротив. Перед тем как ответить на повисший в воздухе вопрос, он долго собирался с мыслями.

– Я думал, что убил тебя.

– Ты этого хотел, – отрезал Скалль, не отрывая взгляда.

Хальвдан резко подался вперёд, и тень от его фигуры заколебалась на стене.

– Да, Скалль, – признал он, и голос его впервые зазвучал громче, чуть сорвавшись на хрипоту. – Я был ребёнком, любившим своего отца.

– Но не любившим своего брата.

Хальвдан вновь провёл ладонью по бороде, крепко сжав её в кулак – будто пытаясь унять дрожь в пальцах.

– Мать не проронила ни слова с того самого момента, – прошептал он. – Она была молчалива до самой смерти.

Скалль еле заметно сглотнул. Внезапно он снова увидел её – высокую, строгую, со смоляными волосами, заплетёнными в тугие косы, как у воинственных валькирий. Помнил, как она стояла на берегу по колено в воде, когда корабль увозил его на север, и не проронила ни слезинки. Не сказала ему ничего на прощание. Не дала ему ничего на память.

– Она выбрала тебя, – пробормотал он. – Отправила меня к чужакам, чтобы у отца остался только один сын. Я не сразу понял, почему вы трое меня так ненавидели, но пожил достаточно лет, чтобы узнать, по какой причине женщины не смотрят в глаза мужьям. Она не вынесла стыда и избавилась от плода неверности.

Хальвдан покачал головой.

– А я пожил достаточно лет, чтобы узнать, как непроста жизнь, – он виновато опустил глаза, пока Скалль продолжал давить на него своим тяжёлым взглядом. – Не знаю, помнишь ли ты, какой была наша мать раньше… Впрочем, ты был слишком мал, чтобы запомнить.

– Я помню её, – холодно бросил Скалль.