Фенрир молчаливо смотрел, как Сколль носится по льду, огибая молнии и уже готовый напасть на целый город в одиночку. Улла не знала, было ли известно старшему из волков о том, что она слышала от самого Тора и передала единственному человеку, с которым разделила эту тайну.

– Это великий воин, – наконец произнёс Фенрир, – раз Тор его выбрал. Он сможет защитить людей, когда великаны спустятся с гор.

– Не он вёл людей с севера, чтобы спасти! А лишь заперся в своем городе, оставив остальных умирать. И он убил многих людей Скалля! Разве ты не видишь, что Тор ошибся? – прорычала зло Улла.

– Скалль убил своих людей, – холодно парировал волк. – Подумай, что ты скажешь обладателю молота, когда придёт время привести его на нашу сторону.

– Разве нужна помощь волков тому, кто обладает молотом Тора?

– Разве не нужна была наша помощь тому, кто обладает бессмертием? – рявкнул Фенрир, и Улла сжалась от резкости его вопроса. – Ты приведёшь ко мне каждого. И каждый в Мидгарде преклонится передо мной, особенно те, кто раньше поклонялся Одину и Тору. Теперь это твоё предназначение, Улла Веульвдоттир. В иные времена я бы посоветовал тебе молиться об успехе предназначения, но молиться больше некому. Надейся только на себя и не разочаруй.

Фенрир отвернулся и зашагал прочь.

Волк покинул ореол света, излучаемый луной. Хати какое-то время ещё стоял на краю скалы, но потом последовал за отцом.

Сердце Уллы сжалось. Впервые за всё время, проведённое рядом с волками, Улла почувствовала страх. Будто то единение душ, которое она ощутила в тот момент, когда впервые встретила пронизывающий взгляд Фенрира, теперь казалось иллюзией, рассыпавшейся в прах. Сейчас в этих глазах, холодных и бездонных, как зимнее небо, она увидела нечто, что заставило её содрогнуться. И это была не просто сила или ярость, способная защитить людей от чудовищ, – это была древняя неутолимая жажда, которая пылала в его душе. А слова его таили больше угрозу, чем обещание спасения.

Она чувствовала его боль. Она знала его историю: одинокий волчонок, преданный теми, кто мог бы его защищать и сделать частью семьи. Один и отец Фенрира бросили его, заковав в цепи, обрекая на вечное заточение. Другие обитатели Девяти Миров отвернулись, видя в нём лишь угрозу, чудовище, которое нужно сдержать любой ценой. Улла понимала и жалела его.

Но сейчас, когда он шёл вперёди, его огромная фигура, покрытая густой шерстью, отбрасывала длинные тени на снег, а его дыхание, тяжёлое и горячее, превращалось в клубы пара, она не могла избавиться от чувства, что её жалость к этому огромному чудовищу – только человеческая слабость, которой он хочет воспользоваться.

Фенрир, как и она сама, жаждал признания. Это их роднило, это же и заставило Уллу поверить волку и так легко, без колебаний занять его сторону. Но Фенрир желал не только защитить людей, чтобы те благодарно почитали волков. Его тяжёлые когти могли не только карать врагов человечества, но и уничтожить неверных, ведь он хотел, чтобы мир склонился перед ним так же, как склонялся перед Одином.

И это понимание, это осознание его истинных мотивов заставило Уллу сжаться от страха. Она чувствовала, что её собственные желания и мечты о славе меркнут перед всепоглощающей жаждой властью Фенрира. Он был порождением иных миров и частью тех сил, что управляли Девятью Мирами. В сравнении с ним Улла была ничтожна.

Она сжалась под плащом, её пальцы вцепились в густую шерсть Хати, который шёл следом за Фенриром. Его широкая спина поднималась и опускалась в такт с каждым шагом, а тепло его тела согревало её, но не могло прогнать холод, проникший в самое сердце. Она прильнула к нему, стараясь слиться с движениями. Сердце бешено стучало.

Что, если она допустила ошибку? Что, если Скалль и Торгни были правы с самого начала насчёт чудовищ?

Улла с тоской вспомнила каждого. Ещё совсем недавно она что-то значила для них, но променяла это чувство на защиту волков. А теперь так отчётливо представляла тёплые обнимающие руки, готовые защитить её от любых чудовищ и напастей. Лишь бы только она слушала богов.

Глава 6

Солнце так скверно вставало и садилось, повинуясь волку, что Скалль мог только догадываться, что прошло около трёх дней. Он провёл это время в каменном мешке, где воздух был густ от запаха сырости. С каждым днём становилось всё холоднее, но Хальвдан не поскупился на убранство темницы – его слуги принесли Скаллю тёплые шкуры.

Но от них совсем не становилось теплее. Вина морозила его изнутри.

Закрывая глаза, он видел всех их по очереди. Уллу, которая предупреждала: «Я слышала предсказание. Ты можешь проиграть». Он выгнал её раньше, чем смысл слов стал ему понятен, а теперь думал – что, если бы он послушался? Что, если бы принял покровительство волков? Его преданность в обмен на победу.

Теперь у него было много времени вспомнить каждый момент и думать, что бы он мог изменить.

Если Улла действительно была послана ему богами, чтобы указать путь, то разве не должен был он слепо следовать её словам? Один не обязан делиться своими планами с людьми, но он всегда посылал им знаки, а провидцам – видения, чтобы направлять. Так разве было у Скалля право ослушаться богов?

Возможно, тогда бы не ледяной фьорд стал могилой его людям, а Борре их новым домом. Хальвдан был бы мёртв. И, может быть, тогда эта пустота в груди наконец заполнилась.

Но он вопреки богам выбрал другой путь. И теперь Торгни лежал на дне, среди тёмных вод, где не было ни славы, ни песен.

Снаружи раздались шаги. Не раб, не стражник. Скалль легко узнал эту поступь еще до того, как дверь со скрипом открылась.

– Я тебя не звал, – процедил он, не поворачивая головы.

Хальвдан стоял на пороге, залитый жёлтым светом факелов.

– Но тебя хотел видеть кое-кто другой, – ответил он и отступил в сторону.

Из-за его спины вышла девушка.

Ракель.

Её рыжие волосы, уже столько раз подвергшиеся испытаниям, теперь укоротились до самых плеч. Но выглядели не менее величественно, чем когда-то в Урнесе, когда она была знатной женщиной. Ей очень шло изящное платье из фиолетовой ткани, но, несмотря на наряд и украшения, Ракель слегка горбилась и смотрела на Скалля исподлобья. Он не знал, чем для неё обернулось его поражение и в каком положении она оказалась после. Возможно, Ракель не меньшая пленница, чем он сам.

Скалль не мог выдержать её тяжелого взгляда, он опустил глаза.

Хальвдан молча отступил к двери.

– Я оставлю вас, – кивнул он Скаллю и вышел, прикрыв за собой тяжёлую дверь. Замок не лязгнул, казалось, что путь к побегу открыт. Может быть, Ракель удастся вскрыть его цепи, и тогда…

– Ты жив, – она прервала его мысли о побеге.

Скалль ответил не сразу. Он был не меньше удивлён, что жива она.

– Ты жив, – настойчивее повторила Ракель, когда молчание стало невыносимым.

Скалль медленно поднял взгляд.

– Разве ты сомневалась? – усмехнулся он.

Ракель сжала губы. На её лице всё ещё проступали острые тени – следствие долгого голода, но румянец на щеках говорил о том, что она вовсе не такая уж пленница, как он сам.

– После того, как тебя сковали… – она сделала паузу, пройдясь по узкой комнате, – битва закончилась быстро. Твои люди сложили оружие.

Скалль резко дёрнул цепями. После смерти Торгни всё перед его глазами померкло. Он не помнил, как оказался здесь, как позволил заковать себя.

– Меня все предали.

– Нет, – Ракель покачала головой, и короткие рыжие пряди колыхнулись. – Они выбрали жизнь, как и выбирали всегда. Хальвдан дал им всё, что нужно. Пищу и кров, защиту. Когда-то ты обещал им именно это, их не в чем винить.

– А ты? – Скалль впился в неё взглядом. – Ты тоже присягнула ему как когда-то мне?

Ракель не ответила. Её пальцы нервно перебирали складки платья – слишком нарядного для пленницы. Скаллю казалось, что её молчание отвечает на его вопрос.

– Ты здесь по своей воле? – прошипел он.

– Я здесь, потому что хотела увидеть тебя, – на этот раз её голос прозвучал как прежде – резкий и стальной, заставляющий не сомневаться в её словах. – Пока ты не наделал новых глупостей, которые не сможешь исправить.

– Новых глупостей? – прорычал Скалль. – Ты называешь глупостью битву за честь? За справедливость?

Ракель скрестила руки на груди и едва заметно покачала головой. Она не верила его словам.

– Я называю глупостью смерть Торгни и Торлейва. И всех остальных, кто погиб из-за твоего упрямства!

– Их убил Хальвдан!

– Ты убил их! Ты повёл всех нас в эту бойню. Ты не слушал ни меня, ни Торгни!

Её слова ударили как топором. Скалль откинулся назад, будто физически ощутил удар. Он почувствовал, как внутри закипает ярость, но не на Ракель, а на самого себя. Потому что она была права.

– Ты не понимаешь, – прошипел он, сжимая кулаки до боли. – Ты не знаешь…

– Я знаю, – призналась Ракель. – Хальвдан рассказал мне, почему ты шёл в Борре. О вашем детстве. О шраме.

Скалль резко открыл глаза. Тонкий старый шрам, существовавший с ним всю жизнь и ставший неотъемлемой его частью, заныл при упоминании.

– И что теперь? Ты жалеешь, что пошла за мной?

Ракель замерла. Её пронзительные глаза – всегда такие ясные – теперь были полны боли. Чувство вины пронзило Скалля, как если бы этими глазами на него смотрели одновременно все, кого он погубил.

– Я жалею, что не смогла остановить тебя, – призналась Ракель. Подойдя ближе и присев рядом, она коснулась его закованных рук. – Но нет, Скалль. Я не жалею, что была с тобой. Даже теперь.

– Чего же ты хочешь? Чтобы я покорился Хальвдану? Признал его правым?

Скалль издал сдавленный смешок – такой расклад казался ему невозможным. Ни одного мгновения своей жизни он не считал Хальвдана своим братом, а запомнил его с занесённым над головой топором. Детское лицо, обезображенное гримасой ненависти, а потом резкая боль в шее и груди. Возможно, мать считала, что он всё забудет. Думала, что он будет считать торговку с севера своей матерью, когда передала ей мальчишку словно дорогой подарок. Но он прекрасно всё помнил. Откуда он, кто его родители, что сделал его брат и чего не сделала мать.

Порой ему казалось, что память не более чем сны и фантазии. Разве мальчишка, растущий в чужой семье, не мог выдумать это? Торгни поднимал его на смех, но Скалль упрямо твердил, что он – Скалль Эстейнсон, часть династии великих конунгов и ярлов, господствующих на юге.

– Перестань сражаться с ветром, Скалль. Торгни ведь умер не за твою месть. Он умер за тебя.

Пленник рванул вперёд, вставая на ноги и заставив Ракель подскочить и вжаться в стену напротив. Цепи не дали ему отстраниться, они натянулись и дёрнули Скалля назад.

– Заткнись!

Но она не отступилась.

– Ты хотел мести? Вот она, – Ракель широко раскинула руки. – Ты в плену у собственного брата. Твои люди ушли от тебя. Торгни мёртв. И всё это – твоих рук дело.

Скалль зарычал как загнанный зверь и сделал ещё одну попытку вырваться. Он дёрнул цепи с такой силой, что камень за спиной затрещал.

– Ты думаешь, я не знаю?! – его голос сорвался на крик. – Я вижу его каждый раз, когда закрываю глаза!

Ракель замолчала и опустила взгляд.

– Тогда зачем ты продолжаешь лгать себе? – повторила она вопрос, который Скалль успел уже задать себе, сидя здесь в одиночестве. – Ты проиграл. Но это ещё не конец. Рагнарёк не был ложью, хоть многое, что ты сказал, не было достойно доверия стольких людей. Однако ты сам прекрасно знаешь, что раз море замёрзло, то вскоре придут чудовища. И какие бы глупости ты ни совершил в прошлом, ты остаёшься нашим бессмертным конунгом.

– У конунга есть люди, – парировал Скалль. – И немало. А меня предала даже ты.

Девушка не опустила глаз, а наоборот, вскинула гордо голову.