Так вот, я одет, скорее, как интеллигент-мещанин, чиновник самого низшего пошиба. По моей одежде можно было бы предположить, что я – дворянин, но не с той точностью, как при виде князя Куракина. Кто-кто, а Алексей Борисович даже в пути выглядел сущим франтом в цветастых одеждах. Мне же было жаль протирать дорогущие наряды, которые ранее оплатил князь. Так что одет я был простенько, но и не по-купечески, и не по-селянски. Наверняка, смущало Северина и то, что я здесь нахожусь, в домике для гостей самого князя.

– Скажи, барин, кто ты есть? – несколько измученным голосом спросил Северин.

Я улыбнулся. Прекрасно понимаю парня, этой искренностью он симпатичен. Запутался Северин, как ко мне обращаться, и кто я есть вообще такой. Если бы он меня не вырубил, так и вообще проникнулся к нему и сразу же подружился. Мне же нужен партнёр… Как-то двояко звучит… Для тренировок.

– Слушай меня, Северин! Я учитель сына князя и его племянника. Но ты мне должен, – усмехнулся я.

– Барин, так ты лучше мне кулаком, да в морду. Не хочу я должным быть никому, – говорил Северин, явно осмелевший, что я ни какой-нибудь там родственник князя.

– Окстись, решим опосля. Ты, Северин, приходи ко мне завтра поутру, пока ещё князь точно спать будет, поговорим, – предложил я, копаясь в ящике с моими пожитками, чтобы найти зеркало.

– С чего это? – спросил мой обидчик, который, видимо, уже и забыл о том, что сделал.

– А с того, что князь прознает, что ты девок водишь в дом, в который и входить нельзя. Что меня, друга и наставника княжича, по лицу ударил. Так что жду тебя, – решительно, с металлом в голосе, сказал я.

Понурив голову, буркнув что-то вроде «добре, приду», Северин ушёл. Как же хотелось здесь и сейчас проучить этого «недоказака». Именно об этом «наказании» я и говорил Северину. Идти и жаловаться князю? Нет, конечно. Даже тот я, который был до синергии сознаний с человеком будущего, не стал бы так поступать. Что говорить обо мне, Надеждине, чье мужское самолюбие было изрядно задето.

Я уже понял, что все мои навыки из прошлой жизни пока не работают. Дело в моторике. Я знаю, что нужно делать, но не получается, мысли летят быстро, а вот действую медленно. Проводя бой с тенью, приходится, так сказать, «думать медленнее», чтобы успевать сделать то, что планировал. А как можно, к примеру, правильно и эффективно ударить, если рука слабая, растяжки никакой, сухожилия не укреплены тренировками? Так можно повредить конечность даже ударами по воздуху.

Северин. Он удачно попался под руку, вернее, моя щека удачно попалась под его удар. Мне, как я понимаю, сидеть в имении не менее полугода. Чем заниматься я уже знаю: «писать» стихи, готовить трактат по математике и, вероятно, по физике, а также намерен вспомнить из послезнания и сформулировать ту самую Конституцию, которую в иной реальности Сперанский предоставил императору Александру.

Нет, я не столь наивный, чтобы бежать к Екатерине или чуть позже к Павлу и кричать о Конституции. Тут даже это слово нельзя произносить. Но проект будет написан и, вероятно, чуть подправлен. Я учил в университете проект Конституции Сперанского, даже разбирали его на коллоквиуме. Так что задача проста – написать то, что уже знаю, а не вымучить решение о переустройстве общественной системы Российской империи. Мне легче. День-другой и всё – фундаментальный проект готов. Не нужно изучать чужой опыт, вести исследования.

Кроме всего прочего, нельзя забывать об армии. Есть и тут к чему стремиться и не только в технических решениях. Конечно, не престало Сперанскому полки в бой водить, но можно же найти какого-нибудь ретранслятора. Задружиться с Барклаем де Толли или с Аракчеевым и через них прогрессорствовать.

Дел вагон и маленькая тележка, если учитывать, что намерен развиваться физически, ибо испытываю постоянный дискомфорт от этого не совсем удачного тела. Ну, не может человек, не наделённый парой десятков лишних килограммов, задыхаться от пятиминутной быстрой ходьбы! Да и болезненность эта… А ещё психологически мне крайне неуютно, если не сказать больше, от того, что не могу вот такому условному «Северину» набить морду, а лучше провести эффектный приём. Пока что меня на то и хватило, чтобы дать в печень Серафиму, так после того удара я руку три дня баюкал, думал уже, какая трещина в кости.

А между тем, погода стояла прекрасная. Тут, на Слабожанщине, казалось, чуть теплее. Так оно и должно быть, юга всё-таки. Но снега было и здесь вдоволь. Однако, светило солнце и, несмотря на то, что февраль для Петербурга отнюдь не последний месяц зимы, тут уже можно было различить тонкие нотки аромата весны.

Выйдя из дома, сменив дурно пахнувший тулуп на жюстокор несколько устаревшего фасона, с чуть расширяющимися полами, я вышел на морозную свежесть уходящей зимы.

Тот домик, в котором меня поселили, пусть и был основательным, из кирпича, всё же резко контрастировал даже с таким относительно убогим помещичьим домом, где расположился Алексей Борисович Куракин. Что-то мало похоже, что моё жилище – это домик для гостей. Это если только гости с явно низшим статусом, чем у князя Куракина. Но не собирался я жаловаться на своё жилое помещение, а вот что мне выделили крайне мало свечей, при случае скажу.

Моё жилище находилось почти в углу большой огороженной территории, центр которой занимал княжеский сельский дворец. Да, наверное, более всего подходящая характеристика. Чуть вдали виднелись хаты-мазанки с небольшими наделами земли, словно дачи на пять соток. Каждый такой огород был обнесён тыном – плетёным забором. Хозяйственные постройки тоже были. Такие же мазанки, может только менее аккуратные, порой с зияющими дырами.

Как я знал, считается, что люди здесь живут богаче, чем, скажем, на землях сильно севернее. Пусть моим источником информации был сам князь и некоторые более дружелюбные, чем дворецкий Иван, слуги, но не доверять им нет смысла. Тем более, что Сперанский, та некоторая часть меня, прекрасно помнил, как жили крестьяне в том селе Владимирской губернии, откуда он родом. Тут пусть и мазанки, но дома, а там не редкость и полуземлянки. Не шибко хорошо живётся крестьянину. И жить ещё им таким образом долго, тут я вряд ли чем существенно помогу. Хотя, поживём – увидим.

– Михаил Михайлович, – прервал моё прищуренное любование окрестностями знакомый голос. – Вас Его Светлость требует, отобедать с ним.

– Благодарю, – ответил я, демонстративно даже отвернувшись.

Дворецкий Иван раздражал. И то, как он смаковал слово «требует», не приближало время, когда я стану относиться к этому человеку с уважением. И пусть князь вправе «требовать».

Вновь переодеваться. В этом времени внимание к одежде столь пристальное, что небольшая деталь не по месту может привести к серьёзному апломбу, а то и к скандалу. Не то, что в будущем, когда и богатый, статусный человек может надеть джинсы и футболку и в шлёпках пойти в магазин. Редкость, но если верить социальным сетям, а кому же ещё верить, если не им, то все богачи в будущем так и поступали.

Чулки и кюлоты – это неудобно. Где нормальные прямые штаны с карманами? Кюлоты, которые в моём понимании больше бриджи, может и ничего страшного, не сильно стесняли движения, но в комбинации с чулками чувствовал себя, прости Господи, каким-то трансвеститом. Не дай Бог! В целом же понадобилось минут двадцать, чтобы облачиться подобающе и в ту одежду, которая была пошита за деньги князя.

– Ваша Светлость, – я обозначил поклон, как только вошёл в столовую, где уже был князь.

– Садись, Миша! – сказал Алексей Борисович, указывая на один из стульев за столом.

Князь выглядел озадаченным, немного отрешённым.

– Сейчас приведут детей, и мы отобедаем, – посчитал нужным, сообщить мне князь Куракин.

– Ваша Светлость, уместно ли мне будет узнать причину вашей озадаченности? – спросил я, усаживаясь на краешек стула.

Да, вот так ещё позировать нужно. Сесть на край стула, предельно, чтобы только не свалиться, выпрямить спину, одну ногу вперёд, вторую чуть подогнуть, а ещё шею вытянуть. Но часть сознания Сперанского так поступала, а я не видел смысла сопротивляться.

– А? Да ничего, Миша, только разные мысли меня обуревают. Отчего же поместье, которое и большое и людей вдоволь, почти не приносит доходу? Был тут раньше немец управляющим, так отчего-то попросился в иное поместье, – сказал князь и вновь углубился в свои раздумья.

Вот и мне это было интересно. То, что мой благодетель «в долгах, как в шелках», я уже знал. И по этому поводу даже без существенного анализа мог дать некоторые рекомендации. Мог, но не буду, так как такие советы, что напрашивались, бывшие на поверхности проблемы, мне давать не по чину.

Девятнадцать человек прислуги приехало с нами. В столичном доме осталось ещё примерно столько же. Зачем так много слуг, я не понимал. А каждый из них – это уже большие траты. Ну, да ладно, в сравнении с остальными тратами, большой штат прислуги – мелочь. Только сейчас, в поместье, князь был одет не менее чем на три тысячи рублей. Это огромная сумма даже в России, в данный момент ощущающей обесценивание рубля. И это, так сказать, повседневная одежда. А ещё аксессуары… Я заметил пять табакерок, каждая по своей стоимости словно фрегат, ну, или сравнима. Это изделия из золота с бриллиантами, рубинами, и бог знает какими ещё камнями.

И так во всём у Куракина. А грабить, как я понял, не получается. Генерал-прокурора Российской империи практически оттёрли от финансовых потоков, к которым присосался Платошка Зубов и те, чьи интересы он блюдёт. Да, я теперь это прекрасно понимаю. Достаточно было соединить три составляющих, чтобы всё сложилось: знания Сперанского, послезнание и некоторый опыт из будущего Михаила Надеждина.

Партия фаворита Зубова, резко усилившаяся после смерти четыре года назад Григория Потёмкина, сметает всех со своей скользкой дорожки. Всех, кроме, конечно, своих, без которых, даже при условии быть любимым и единственным для императрицы, невозможно держаться на вершите российской политической системы.

Сволочи. Золотой век Екатерины нынче превращается в заскорузлый застой с уже нарастающими тенденциями к деградации. Ну, да мне не по чину с ними бодаться, даже думать об этом было бы глупо, не являйся я попаданцем.

Князь молчал, не спеша продолжать начатую им же тему. Я же не мог настаивать. Между тем, было очень интересно вникнуть в экономические процессы. Мне казалось, что я мог бы создать высокоэффективное хозяйство. Есть такое впечатление, что в этом времени всё чуточку, но легче, чем в далёком будущем. Российский рынок не перенасыщен, конкуренции, почитай, и нет. Сколько подсолнечного масла не выжимай, на любые объёмы найдутся покупатели. Также, вопреки расхожему мнению про то, что Екатерина распространила картофель, я, Сперанский, ел этот овощ только один раз. Удивительно, но мне не понравилось, был полусырой. Не распространён картофель, который может открывать большие возможности в сельском хозяйстве.

– Этого управляющего мне отрекомендовал брат мой, Александр. Белокуракино же наша, почитай, вотчина. Вот и хотелось сделать тут просвещённую экономию. А нынче… – после долгой паузы сокрушался Куракин. – Может, что-то я не так делаю. У брата моего в Надеждино, почитай, уголок просвещения и изящества, не то, что здесь.

– Может быть не всё потеряно, Ваша Светлость? – спросил я, только чтобы выразить своё участие в проблеме.

Хотелось, очень хотелось полистать документы, провести расследование, спросив того же Северина о положении дел. Жители поместья всегда могут много чего интересного рассказать про своего управляющего, особенно если будут чувствовать себя в безопасности. И нет такого руководителя, у которого всегда и всё идёт гладко в сложном деле управления. Нередки случаи некоторых нарушений и даже не для пользы своей, а общего дела ради.

Может быть тот Сперанский, тело которого я занял и сознание которого задвинул, был тем единственным в истории России чиновником и управленцем, который взяток не брал и вообще работал честно? Это тогда что? Некие силы захотели в тело праведника засунуть грешника, чтобы воссоздать баланс и не пускать более честных во власть? Шутка… надеюсь.