Я вынимаю телефон. Сигнала нет. Я знаю, что Гилмут – далеко не столица Нортумберленда, но почему они до сих пор не разобрались с дерьмовой сотовой связью?

– Уверен, я смогу найти в почте какое-нибудь подтверждение, что владелец – я.

Пролистываю ранее загруженные письма, стараясь не разозлиться. Люди часто считают меня простофилей – может, дело в одежде или «склонности витать в облаках», как говорит моя мама. Но если надо, я могу за себя постоять.

– Может, пойдем куда-нибудь, где ловит телефон? – предлагаю я, отчаявшись найти что-либо в электронной почте. Похоже, загрузились только рассылки от разных брендов, соревнующихся в заботе об экологии.

– Ладно. Ты первый, – говорит она, кивая в сторону двери.

– Серьезно?

Она лишь моргает, глядя на меня.

– Хочешь, чтобы я вышел первый? И ты смогла… запереться изнутри? На моей собственной лодке?

– У меня нет ни единой причины считать, что это твоя лодка.

– А как же ключ? – спрашиваю я, а сам уже хлопаю себя по карманам, понимая, что не знаю, куда он подевался. Может, лежит на прикроватном столике? Или в сумке? – Слушай, если хочешь, можем выйти одновременно.

Мы оба оборачиваемся и смотрим на низенькую, узкую дверь, ведущую на палубу.

– Что за бред, – бормочет Лекси.

– Ну да, согласен.

Мы молчим и внимательно разглядываем дверь. Лекси бросает на меня быстрый взгляд – проверяет, не пошевелился ли я. Я смотрю на нее в ответ, но никуда не иду.

– Ой, все, – бросает Лекси. – Я пойду первая.

Она рывком открывает дверь и замирает. Ее силуэт в дверном проеме четко очерчен на фоне неба.

Я позволяю себе рассмотреть ее. Фигура – песочные часы, пучок покачивается на макушке в такт волнам, ноги в массивных черных ботинках крепко стоят на ступеньке. Я никогда не встречал таких, как Лекси. В животе вдруг снова зарождается неприятный холодок, и мне не хочется, чтобы она выходила за эту дверь.

– Подожди, – прошу я ровно в тот момент, когда она оборачивается на меня.

Я делаю вдох. Выражение ее лица полностью изменилось. Вид у нее… крайне напуганный.

– Зик… – говорит она и, пошатываясь, поднимается на крошечную палубу.

Я неотрывно следую за ней и выныриваю из двери. Первым на обстановку реагирует мой нос, а не глаза – пахнет свежестью, солнцем и солью.

Я выпрямляюсь и устремляю взгляд на воду.

Вода. Только вода. Море и небо, и море, и небо, и море, и небо. Нет лодок. Нет порта.

Нет суши.

– Твою же мать, – бормочет Лекси, хватаясь за ограждение. – Зик, мы что, в открытом море?

Накануне

Лекси

Навалившись грудью на барную стойку, я протягиваю руку к бокалу, в который Марисса наливает красное вино. Она слегка отодвигает его, чтобы я не могла дотянуться, и, не глядя пошарив вокруг, я наконец поднимаю голову, чтобы определить его местоположение. Я смотрю на Мариссу волком, а она улыбается.

– В плавучем доме все готово?

– Ну, я затарилась углеводами, сыром и бухлом, если ты об этом.

– Пойдет. Мне правда очень жаль, что так вышло с комнатой, – говорит Марисса.

Я делаю глоток вина и снова ложусь на стойку, прильнув щекой к липкой столешнице. Мне так хорошо знаком запах паба: хмель, кипящее масло, легкий шлейф от пылесоса, которым прошлись по грязному ковру. Это запах моего детства – и моей жизни в целом. Я здесь выросла, здесь я и осталась.

– Все в порядке. Ты не виновата, что я именно на этой неделе решила выплеснуть эмоции, – отвечаю я и улыбаюсь рыбаку, который пялится на меня с другого конца барной стойки.

Что он рыбак, можно определить по непромокаемым штанам и морщинам. Ох и натерпелась я от них в детстве: вечно они пытались потрепать меня по волосам. «Какая милая малышка, – говорили они о пятилетней Пенни, когда она начала проводить время здесь, в пабе, – очаровательный котенок». Я же, со своей стрижкой «под горшок», квадратными плечами и угловатым лицом, слышала всегда только: «Привет, дружочек!» Этого рыбака моя мрачная ухмылка, кажется, напугала, и он снова принимается разглядывать содержимое своего стакана.

– Ну, мне все равно жаль, что я запланировала ремонт на ту неделю, когда на тебя все навалилось, – продолжает Марисса, похлопав меня по руке.

Теперь Марисса хозяйка «Якоря»: мы продали ей его, когда оказались практически на грани банкротства и решились навсегда отречься от маминой мечты. Я по-прежнему совладелица паба, но теперь я работаю на Мариссу, а не наоборот. Все жалели нас с Пенни, когда нам пришлось продать его и переехать в квартиру в новом доме за углом, но для меня это стало облегчением.

Марисса меняет отделку в спальнях на втором этаже, а значит, я не смогу тут перекантоваться. Неудачно получилось, учитывая, что я только что ушла из дома с большой спортивной сумкой, в которой уместилась половина моих вещей, а идти мне больше некуда.

Удача, что на этой неделе плавучий дом никем не занят. Я только с пятой попытки ввела верный код на сейфе, но в итоге добыла ключ.

– Тебе нужны новые друзья, – замечает Марисса.

Может, и так. Но я не из тех, у кого куча друзей. Есть мои люди, они все мне безмерно дороги, и они буквально выстрадали свое место в моей жизни. У меня есть семья. На этом все. Мне правда стоит попытаться завести новых друзей, но для этого придется выставить себя на всеобщее обозрение, а потом ждать – понравишься ли ты им. Вот это самое паршивое.

– И парень, – добавляет Марисса.

– Сейчас что, пятидесятые? Мне не нужен парень. Суфражистки отдали свои жизни за это дерьмо, Марисса.

– Тебе нужно хоть что-то, – возражает Мелисса, протирая пивной кран, – помимо работы, которая тебе даже не нравится.

– Я люблю свою работу! – протестую я, по-прежнему лежа лицом на барной стойке в пабе, где я работаю.

– Ты так говоришь только потому, что я тебе плачу.

– У меня была Мэй, – настаиваю я, и мне неловко оттого, что мой голос дрогнул при звуках ее имени. – Мне больше ничего не было нужно.

– Мэй никуда от тебя не делась, – мягко замечает Марисса. – Просто ты не можешь увидеть ее в любую минуту, как раньше.

Я поднимаю голову и ерзаю на сиденье, мое сердце сжимается. Я не могу об этом думать. Не видеть, как Мэй просыпается по утрам с торчащими в разные стороны косичками. Не видеть, как она шлепает вниз по лестнице в обнимку с кроликом Харви, когда не может уснуть. Не проживать ежедневно множество кратких, беспечных мгновений, наполненных присутствием Мэй, которые наполняют мою жизнь хоть каким-то смыслом.

Я делаю еще несколько глотков вина. Марисса критически разглядывает меня, потом поднимает очки на лоб – прядь волос застревает в оправе и встает торчком. Я ничего не говорю: ей все равно на это наплевать.

– Думаю, тебе действительно надо отвлечься, – заключает она, затем обводит паб внимательным взглядом и говорит: – Вон, мужчина у окна, с книгой.

– Много о себе возомнил, – бросаю я, не поворачивая головы.

– Крайне оценочное суждение, даже по моим меркам, – говорит Марисса, возвращая очки на переносицу. – Хотя, возможно, ты не так уж и не права. Он вырядился как для съемки в журнале. Но читает книгу о самопомощи. И пьет горькое пиво. Не знаю, как сложить это все воедино. И на нем что, бархатные брюки?

Ладно, мне стало любопытно. Я разворачиваюсь на барном стуле и смотрю на мужчину, сидящего в узорчатом кресле у окна, откуда открывается один из лучших видов на гавань.

Его наряд – первое, за что цепляется взгляд. Костюмный жилет серого цвета, шелковый, но рубашки под ним нет, а на треугольнике голой груди покоятся три тонких серебряных цепочки. Черные бархатные штаны заправлены в сапоги, ноги вальяжно вытянуты под столом. Вообще-то, в «Якоре» можно встретить мужчин в штанах, заправленных в сапоги, но это всегда какие-нибудь бродяги или любители пеших походов, а этот тип не похож ни на тех, ни на других.

У него пышная шевелюра из темно-каштановых кучеряшек, с пробором посередине. Он намного моложе, чем я ожидала, когда Марисса назвала его «мужчина с книгой», – ему, может, лет двадцать. Но в нем ощущается дух прошлого. Так и вижу его сидящим в баре в штанах с подтяжками в 1920-е, или, может, лучше представить его молчаливо стоящим у камина в какой-нибудь бальной зале в еще более давние времена, как в сериале «Бриджертоны».

Я сглатываю. Мне не нужен парень, который так выглядит. Если я хочу отвлечься, мне нужен кто-то, с кем мне будет комфортно. Кто-то среднестатистический.

– Да он почти подросток, – заявляю я.

Марисса искоса смотрит на него.

– О, точно, совсем молодой. Это меня бицепсы сбили с толку.

Вопреки желанию, я бросаю взгляд через плечо. Парень поменял позу, и теперь я вижу обложку его книги. И едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. «Современная любовь. Гид по выживанию». Эта книга-инструкция по поиску партнера сейчас повсюду – Пенни несколько недель пытается заставить меня ее прочесть. Целевая аудитория – отчаявшиеся женщины вроде меня, которые вдруг начинают ощущать, что часики-то тикают, а вовсе не двадцатилетние парни, похожие на фронтмена в меру успешной поп-рок-группы. Если поп-рок еще актуален. Он поднимает глаза, и наши взгляды встречаются. По моему телу, как птица по воде, пробегает дрожь. Уголок его губ изгибается в заинтересованной улыбке, на щеке появляется едва заметная ямочка.

Я резко поворачиваюсь обратно к Мариссе. Мое сердце бешено колотится. С чего бы это?

– Сдается мне, я только что стала свидетелем того самого момента, – протягивает Марисса. – Взгляды встречаются, искры летят и все такое.

– Ты стала свидетелем того момента, когда мужчина задается вопросом, почему две женщины за стойкой открыто пялятся на его брюки.

– Этот парень привык к такому, – замечает Марисса, снова принимаясь изучать его поверх очков. – Так одеваются не для того, чтобы не выделяться. Погоди, Пенни звонит, – говорит она, взглянув на телефон.

– Не отвечай.

Марисса смотрит на меня.

– Тебе придется врать, когда она спросит, как я себя чувствую, – объясняю я. – А ты ненавидишь врать.

Она закатывает глаза, но дожидается, пока телефон перестанет звонить, а потом хмуро смотрит на него.

– Етить твою мать, – вздыхает она. Это ее любимое ругательство. Раньше она материлась как матрос, но в присутствии Мэй пришлось менять привычки. – Займись баром, ладно? Мне нужно позвонить поставщику.

Я пытаюсь определить уровень собственного опьянения. Средне. Что вполне приемлемо здесь, в «Якоре».

– Не вопрос, – соглашаюсь, уже соскальзывая с табурета.

Едва оказываюсь за стойкой и успеваю завязать на талии передник, как двадцатилетний с чем-то любитель чтения подходит ко мне. Бросаю на Мариссу злобный взгляд, а она самодовольно улыбается мне через плечо, направляясь к двери. Она все четко рассчитала. Позвонить поставщику, как же. Она просто увидела, что он допил свое пиво, и хотела, чтобы за кранами стояла я, когда он подойдет к бару за добавкой.

– Думала, ты ненавидишь врать! – кричу я ей, когда она открывает дверь.

– Ненавидеть не значит не уметь! – орет она в ответ.

И вот он уже стоит прямо передо мной.

– Привет, можно купить тебе выпить? – спрашивает парень, склонив голову набок.

Он выше, чем казался, когда сидел за столом. Он говорит тихо, положив локти на барную стойку и не отводя от меня взгляда. У него густые и широкие брови, едва ли не слишком массивные для таких тонких черт лица. Его красоту можно разглядеть только под определенным углом, но, когда разглядишь, она поражает воображение.

– Мне кажется, это моя реплика, – отвечаю я.

Он замолкает, обдумывая мои слова.

– Хм, – он бросает взгляд на узорчатое кресло, – когда я сидел там и думал, что сказать… ты не была барменом.