Унесенные морем (страница 5)
– Сладких снов вам обоим! – кричит Пейдж, и в темноте кажется, что ее голос доносится откуда-то издалека. Туман клубится, пелена водяного пара поглощает все звуки, и в гавани наступает тишина.
– Огромное спасибо, что выручили нас! – кричу я в ответ, по-прежнему держа Лекси за талию.
Я говорю себе, что надо не забыть принести Пейдж завтра бутылку вина, в качестве благодарности, хотя уже знаю, что обязательно забуду, даже на трезвую голову. Все буквально вылетает у меня из головы – я всегда был таким.
– Ну что, – выдыхает Лекси, немного отстраняясь, – в спальню? – Она выгибает шею, чтобы заглянуть в окна лодки.
– Да. Однозначно.
Я помогаю ей подняться на палубу. Она дергает за ручку, пока я ищу в кармане ключ, и дверь открывается. Наверное, я не запер ее, когда уходил, – похоже, перенял эту привычку у папы: он никогда не запирал лодку. Мы неуклюже спускаемся по ступенькам в гостиную. Когда я сегодня впервые сюда вошел, она поразила меня своими крошечными размерами – может, потому, что я тогда был намного меньше, а может, лодка и правда маленькая: двенадцать метров в длину, с низкими потолками и тесными комнатами. Ощущение покачивания пола под ногами вызывает тошноту, и мне приходится опереться о стену, входя в спальню. Опять возникает ощущение дежавю. Я поворачиваюсь к Лекси и отгоняю все мысли прочь.
Когда мы оказываемся в кровати, уже ничто не может оторвать меня от нее. Она чертовски красива. Я отстраняюсь, чтобы взглянуть на ее тело, и ощущаю ее неуверенность – даже в почти полной темноте. Мы щелкали выключателем, но свет не зажегся, поэтому все, что нам остается, – подернутые пеленой тумана фонари в порту и полная луна в центре небосвода над нашими головами.
– Ты необыкновенная, – говорю я ей, проводя рукой по роскошным изгибам тела – от груди до талии, от талии до бедра, от бедра до колена. – Ты знаешь об этом?
Она пытается прижаться ко мне – уверен, не только ради самой близости, но и чтобы я перестал ее разглядывать. Смотрит мне прямо в глаза, страстно и вызывающе, но я не забыл, как она сказала: «Нет, не правда. Но спасибо», – когда я назвал ее красивой. Одной ночи недостаточно, чтобы это изменить и заставить ее думать иначе. Я могу дать ей то, о чем она просила, – безрассудное веселье. Могу помочь сбежать из реального мира на одну ночь.
Я покрываю поцелуями ее ключицы и ложусь сверху. Выбрасываю из головы все лишнее. Она стонет, и мое тело воспламеняется в ответ. Пробую на вкус ее кожу, прикасаюсь к ней, пытаюсь показать, что я имею в виду, когда говорю, что она необыкновенная. Наши тела подстраиваются под ритм друг друга, и я уже знаю, как доставить ей удовольствие, как неспешно пройти по извилистой тропинке туда, куда мы оба хотим попасть. Я приникаю горячими губами к ее животу и чувствую, как она извивается подо мной.
Но потом я поднимаю голову. Вижу ее спутанные волосы, приоткрытый рот. Умные, большие, льдисто-голубые глаза. Наши взгляды встречаются, и меня словно ударяет током. Я весь горю. Это сбивает меня с ритма. Перехватывает дыхание. И я, похоже, никак не могу этим управлять.
«Непривычное ощущение», – слышу я голос в своей голове, но игнорирую его и, склонившись, целую нежную кожу бедра. Одна ночь, одна ночь, одна ночь. Уж в этом-то я профи.
Снова день первый
Лекси
В первую очередь мы начинаем паниковать.
– Мы что, в море? Не может быть, – твердит Зик, и это ужасно бесит, потому что вот тебе море, а вот мы. Разуй глаза. Солнце заливает воду ярким светом, лодка скрипит под ногами.
Я не хочу думать об этом скрипе. Я никогда не была особо привязана к этому плавучему дому: мама купила его меньше чем за год до своей смерти, а потом оставила в наследство Пенни, поэтому именно она всегда занималась обслуживанием и сдачей внаем. Но мне известно, что это «переоборудованный» голландский баркас, предназначенный скорее для использования в качестве жилища, а не судна. Мама купила его, чтобы сдавать, – она всегда называла это «разумной инвестицией», иронично намекая, что на самом деле просто влюбилась в симпатичные маленькие окошки и в саму идею владения плавучим домом. Этой лодке предназначено стоять на приколе с цветочными горшками на крыше. Одно название чего стоит – «Веселая соня». Шансы на то, что она приспособлена для хождения по морю, крайне малы.
– Кто-то… кто-то отвязал мою лодку? – спрашивает Зик.
Развернувшись, он кидается к противоположному борту и свешивается так далеко за ограждение, что мне приходится сдерживать порыв сделать шаг и схватить его.
– Лодку Пенни, – резко возражаю я.
Зик застыл в неестественной позе: кудри упали на лоб, взгляд устремлен на воду. Ограждение на палубе хлипкое и шаткое – всего несколько перекладин – и больше похоже на условное обозначение границы, чем на защитную конструкцию. На долю секунды я представляю, как Зик оступается и, проскользив под нижней перекладиной, оказывается за бортом. Если кто-то из нас упадет в море, он вообще сможет забраться обратно?
– Лекси, – говорит Зик, – вчера, когда мы закрепляли канат, что именно ты делала?
– Что? Да то, что сказала эта навязчивая соседка, – держала лодку, пока ты обматывал центр каната вокруг той штуковины, а она вязала узлы. Зик? Зик…
Его молчание пугает. Наконец, очень нескоро, он поворачивается ко мне. Волосы всклокочены, а глаза так вытаращены, что видно белок вокруг радужки. От страха у меня перехватывает дыхание.
– Пейдж сказала тебе обвязать середину каната вокруг «утки» на причале, – говорит Зик. Его голос звучит так тихо, что я его почти не слышу.
– Нет, она сказала тебе это сделать. Она сказала… – Я замолкаю. – Черт. Черт, черт, черт.
Я вижу, что Зик тоже об этом размышляет. Как мы оба восприняли эту фразу. Я думала, что Пейдж обращается ко мне как к владельцу лодки. Зик думал, что к нему. Мы сочли друг друга тем человеком, который должен закрепить канат на причале. Как просто было все перепутать ночью, в тумане.
Меня тошнит. Не просто подташнивает, а словно вот-вот вырвет. Я прижимаю ладонь к губам и, подбежав к Зику, свешиваюсь за борт – не так далеко, как он, но достаточно.
Лодка привязана сама к себе.
– Ты что, шутишь, мать твою? – вопрошаю я, вцепившись в перекладину. – Ты не обернул канат вокруг этой, как ее… на причале?!
– «Утки», – говорит он. Его голос по-прежнему тих, но тон стал более резким, – на причале. И нет, я не обернул канат вокруг нее, потому что это должна была сделать ты.
– Думаешь, я во всем виновата? – говорю я, повышая голос.
– Ну, думаю, точно не я.
Челюсть его напряжена, лицо искажено от страха – на вид ему сейчас около восемнадцати. В принципе, это недалеко от истины. Он ведь совсем молодой парень. А значит, взрослой придется быть мне, хотя мне хочется только паниковать.
– Мы должны сохранять спокойствие, – заявляю я, глядя на канат и испытывая еще один приступ тошноты. Он просто болтается вдоль борта, на круглых штуковинах вроде боксерских груш, висящих по бортам судна и защищающих при входе в док. Или подходе к причалу.
Зик медленно выдыхает через нос.
– Ты права. Неважно, как мы здесь оказались. Важно найти способ вернуться обратно.
– Наши телефоны, – говорю я, роясь в заднем кармане брюк. Никогда я не была так рада держать в руке телефон. Экран загорается, демонстрируя заставку: Мэй лучезарно улыбается, стоя на пляже с закатанными до колена штанами и воздетыми к небу руками.
Несколько непрочитанных сообщений от Мариссы и одно от Пенни: «Лекси, пожалуйста, просто позвони мне». В правом углу экрана я вижу пустой треугольник и восклицательный знак. Нет сигнала.
Если раньше мне было страшно, то сейчас я просто в ужасе, перепугана до смерти.
Нет сигнала? Совсем? И даже ни одной из тех случайных букв, которые порой появляются на экране, – типа E или H?
– Твой телефон…
– Нет связи. Не могу позвонить даже в экстренную службу, – полным ужаса голосом произносит Зик. – Я думал, в экстренную службу можно позвонить всегда.
– Подозреваю, сигнал пропадает, если оказываешься достаточно далеко от берега, – говорю я, копаясь в настройках телефона. Заряда батареи осталось тридцать шесть процентов. – Черт, придется его выключить, чтобы не сажать аккумулятор.
– Может, мы в какой-то мертвой зоне? Насколько далеко мы могли уплыть за… скажем, десять часов? – спрашивает Зик, убирая волосы от лица обеими руками, но при этом продолжая сжимать телефон. Потом выдыхает: – Километров на двадцать от берега…
– Двадцать километров?
– Ну да, далековато… – слабым голосом произносит Зик.
Я должна вернуться до того, как кому-то станет известно о случившемся: не могу допустить, чтобы Мэй узнала, что я в опасности. Я прислоняюсь к большому колесу, прикрепленному к корпусу лодки. Похмелье маячит на задворках сознания – липкие, потные руки, пересохшее горло, пульсирующая боль в голове.
– Тот удар, который мы слышали ночью, – говорит Зик, пристально глядя на меня, и я вижу свое отражение в его зрачках – крохотного человечка, маленького и потерянного, – готов поклясться, это мы ударились обо что-то, когда дрейфовали из порта в открытое море. Может, о волнорез.