Тишина. Почти все моряки замолкли и уставились на неё. Общую реакцию высказал один длинноухий:

– О, это чё, вы?

– Да, я. Не ждали?

По команде прокатился стон. Длинноухий и ещё несколько человек раздражённо полезли в свои бездонные карманы выгребать мелочь и табачный порошок. Двое бородачей, почти неотличимых друг от друга, напротив, радостно потирали руки. Остальной экипаж посмеивался над неудачниками. Агния прищурилась, указала на бородатых пальцем:

– Помню вас, два братца-акробатца. Чё, обвели молодёжь вокруг пальца?

– Они сами вызвались спорить, – пожал плечами один из братцев. – Клялись, что вы не появитесь.

– Ясно. Каждый, кто ставил против меня, с жалованьем может попрощаться. Шутка, – торопливо добавила она, увидев, как вздрогнул длинноухий. – Так, расступитесь, пропустите внутрь. И без паники. Деньги ваши у нас не в банке, при себе. Никого не обсчитают.

Заходя в закусочную, она краем уха расслышала, как за спиной зашептались матросы:

– Ишь, деловая мелюзга.

– Поверь, она и в девять была деловая мелюзга. Я её пару раз видел…

Сидевшие в закусочной при виде Агнии зашумели и подняли кружки. Агния пожала боцманам руки и поскорей побежала наверх. Наручные часы показывали 11:25. Времени оставалось максимум пробежаться глазами по судовому журналу. Она надавила на ручку двери, ворвалась в кабинет…

И увидела Грэхема. Старший помощник, совершенно трезвый, в чистом полосатом пиджачке, сидел, работал за счётной машиной.

– Грэхем! Вот те раз! А я думала, ты спишь пьяный под забором.

Грэхем моргнул.

– И тебе доброе утро, капитан.

– Доброе, доброе. Что, правда не пил?

Грэхем моргнул ещё раз. Затем вытащил из стола и показал маленькую бутылочку водки с едва отпитым содержимым. И, не выдержав, заржал. Агния, глядя, как заливается старпом, тоже не выдержала. С минуту они стояли и ржали друг над другом.

– Извини. Просто ты с таким лицом на мою водочку уставилась…

– Конечно. Я-то думала, мне тут самой всё разгребать придётся.

– Правда? В таком случае ты как-то поздновато.

– Не повезло, извозчика ни одного по пути не попалось. Ты здесь давно? Что успел сделать?

– Достал судовой журнал, грузовую декларацию. Чернила проверил: пишут. В окно за нашими поглядываю. Посчитал: сколько примерно уйдёт в сумме и на каждого, сейф только открыть не смог.

– Почему? Заклинило?

– Нет, я… пароль забыл.

– Зато водочку-то прихватить не забыл, – усмехнулась Агния и пошла открывать сейф.

Грэхем с невинной улыбкой развёл руками.

Процесс расчёта пошёл вполне обыденно. Моряки по очереди поднимались в контору, садились напротив Грэхема, расписывались в декларации. Боцманы расписывались и отчитывались также за многих своих подчинённых, получая их оклады под расписку с обязательством передать рядовым матросам причитающееся. Агния на протяжении всего процесса держалась максимально отстранённо, почти пряталась за судовым журналом, спешила вчитаться в отрывочные заметки отца о последней ходке. Ей чувствовалось неправильным рассчитывать людей, подводить итоги их работе за плавание, в котором она вообще не участвовала. Формально от неё требовалась только подпись под каждым именем. И она ставила её раз за разом, отрываясь от чтения лишь затем, чтобы снова вернуться к нему.

На странице с пятым днём плавания ей стала ясна причина недоверия котельщиков – матросов, контролирующих давление в котельной, – столпившихся у здания. Двадцать четвёртого мая произошёл инцидент. Несколько матросов заявили о пропаже личных вещей, которые нашлись в каюте у котельного боцмана, Илайи. Сам Илайя отделался от наказания кулаками лишь тем, что исступлённо клялся в своей невиновности и обвинял в подставе механика Крига, с которым у них якобы долгая вражда. Несколько человек подтвердили наличие вражды между этими двумя, и отец, не в силах докопаться до правды, вызвал парочку на мостик и предупредил о суровых последствиях для обоих, если подобное хоть раз повторится.

Агния оторвалась от журнала. Котельный старшина Илайя собственной персоной сидел прямо перед ней на стуле и, потряхивая сединой, тихо ворчал:

– Стоят, понимаешь, такие-сякие, не доверяют. Боятся, что я их центы прикарманю, собаки. Теперь слухи пойдут…

– Полноте, не расстраивайтесь, слухам не каждый верит. Капитан, ваша подпись.

Агния подписала, и старшина зашаркал прочь.

Грэхем наклонился к её уху.

– Знаешь, что мне главмех рассказывал? Что его механики подкараулили Илайю, когда тот сонный был, и давай над ним потешаться. Что он, дескать, даже припрятать краденое нормально не смог. А тот возьми да и брякни: «Нормально я всё спрятал!» И тут же челюсть защёлкнул, стоит, молчит да глаза рыбой пучит.

– Надо же… Что ж отцу не доложили? А погоди, главмех – это не такой, который со стрижечкой?

– Он самый. Честерсон. Уже третье плавание с нами ходит, отличный главмех.

– Главмех-то прекрасный, да только выдумщик страшный. Мог и сочинить…

С этого момента и до окончания расчёта молодая капитан сидела тише воды, ниже травы и отвлекалась от записей в журнале всего дважды. В первый раз её вынудил поднять голову бойкий механик Фред, заступивший на эту должность совсем недавно, но уже успевший составить о себе положительную репутацию в трущобах. Робости перед начальством этот дерзкий молодой человек не испытывал ни на йоту, поэтому, едва переступив порог кабинета, он заговорщицки подмигнул Грэхему:

– Тут в кафе ребята с «Медузы» заглядывали, потявкались с нами. Они в ярости, что их капитан все деньги в банке на проценты преумножал, а банк мало того что закрылся, так, по слухам, вообще уже из города сбежал. Говорят: раз мы такие счастливые, то они всей командой собираются и идут нам рожи бить. Надо наших бежать предупреждать…

– Подождите. – Грэхем хотел было ответить, но Агния остановила его и призадумалась. – «Медуза»… А ими, случайно, не Симон Симмонс верховодил? Такой, с головой огромной, что аж череп за кожей видно?

Фред улыбнулся.

– Эге, мы по его здоровенной голове конкретно проехались. А что?

– Ничего. Симон с прихехешниками – это такие наши мелкие уличные собачонки. Лают громко, а кусать боятся. Если бы Симон одну угрозу на три приводил в исполнение, каждый день в Предрассветном заканчивался бы кровавой бойней. Не обращай внимания, ему самому боязно настоящую драку провоцировать.

Второй случай произошёл с одним из последних матросов, голубоглазым блондином без усов, но с таким лицом и телосложением, которое заставляет почти любых легкомысленных юных барышень совершенно терять голову. Войдя, он поднял руку, поздоровался с Грэхемом и вдруг увидел Агнию. С молодцем случилась разительная перемена. Он вытянулся по струнке, как перед Августейшим лицом, и покраснел с головы до пят.

Грэхему такая реакция незнакомого матроса очень не понравилась. Он громко закашлял в кулак, привлекая внимание капитана. Та поначалу тоже не признала посетителя, но затем сощурилась… и на лице её расцвела ехидная улыбка.

– Сайрус, какая встреча! Что стоишь? Садись расписывайся.

На негнущихся ногах блондин подошёл к столу, одеревеневшими пальцами принял деньги. Агния, пока он не ушёл, чуть не посмеивалась в голос и, только откинувшись на спинку стула, обнаружила на себе дикий взгляд старпома.

– Грэхем, да ты что, не помнишь Сайруса?

Голосом, который, видимо, он сам считал устрашающим, Грэхем сказал:

– Нет. Просвети.

– Да, смех полный. Когда мне одиннадцать было, Сайрус у нас служил юнгой, палубу мыл. Он тогда худой был, ещё эффектней смотрелся, если понимаешь, о чём я. Ну я и заливалась краской каждый раз, когда его видела, и пряталась от него по всей «Косатке» в смущении. Сайрус тогда даже ничего не заметил. А затем кто-то из моряков ему всё разболтал, и он сам начал краснеть в моём присутствии. Поначалу краснел из-за этого, потом стал краснеть из-за того, что в прошлый раз краснел. Замкнутый круг.

– Ясно. И ничего серьёзней у вас с ним не было?

– Разве что в моих детских розовых мечтах, – Агния подошла к окну. – Всё, кончилась очередь. Пошли вниз, перекусим.

– Скажи, Агния, ты что, вправду помнишь каждого хоть раз увиденного человека в своей жизни? Мне казалось, это просто шутка.

– Конечно нет, Грэхем. Только самые характерные физиономии, яркие.

– Я вот, например, уже не помню даже многих членов экипажа из нашего прошлого плавания.

– Неудивительно. Алкоголь разжижает мозг.

– Кстати, чуть не забыл забрать свою водочку, спасибо.

Грэхем полез в стол за бутылкой. Агния раскрыла чемодан, чтобы положить туда судовой журнал.

– Нет, ну а что ты хочешь? Мужской силой и стойкостью я обделена, должны же у меня быть на руках хоть какие-то козыри. Вот судьба и подбросила мне хорошую память. Без неё я, может, никогда бы первый ранг не добыла.

И, не удержавшись от желания похвастаться, она подсунула позолоченный сертификат другу.

Грэхем принял сертификат первого ранга бережно, как святыню. Провёл пальцем по вязи, зачем-то понюхал бумагу.

– Да, это, конечно, сильно. Говорят, иногда богачи даже за деньги купить такую не могут.

Мадам Шиххсо была женщина дородная, статная, но одинокая. Не имея другой семьи, кроме трёх дочерей от разных мужчин, она запрягала их работать в своей забегаловке каждый день с утра до ночи. Девушки собирали заказы и разносили подносы, пока сама мать колдовала на кухне, не доверяя процесс готовки даже старшей дочке. Когда матросы отчалили прятать или пропивать заработанное, кафе восточной еды заметно опустело. Спустившаяся сверху закадычная парочка получила возможность выбрать столик поближе к кухонному окошку. Агния заказала миниатюрных восточных крабов и стакан ягодного сока, Грэхем – миску дешёвого салата. Заказ подали неожиданно быстро – гора алых, разваренных крабов, с палец каждый, аппетитно дымилась на тарелке.

Прилагаемые почти к каждому блюду палочки неискушённых клиентов вводили в ступор. Но Агния, обедавшая у Шиххсо далеко не впервые, успела навостриться в пользовании диковинными восточанскими приборами, правда, по-своему. Целясь в мягкое мясо на брюхе краба, она нанизывала морепродукт на палочку и обкусывала, словно шашлык.

Грэхем приметил оставшуюся на соседнем столе не убранной посуду и свистнул рюмку. Рюмку он заполнил водочкой из бутылочки. Хлопнул, сморщился, снова наполнил. Агния нахмурилась.

– Грэхем, скажи, ты воду-то обычную хоть иногда пьёшь?

– Практически нет. Зато я в результате гораздо крепче, чем ты. Тебя от второй бутылки развозит, а я могу выпить четыре и почти не поплыву!

– К сорока годам ты будешь с мёртвой печенью, почти слепой и шагу не сможешь сделать без трости.

– Так! – возмутился Грэхем. – Подобные прогнозы мне может делать только доктор Бурах. Он мой ангел-хранитель, и ни от кого другого я суждения о моём здоровье слушать не стану.

Агния погрустнела. Разговор напомнил ей об отце. Его ангел-хранитель уберечь не смог.

Грэхем показал пальцем на чемодан.

– Ты прихватила судовой журнал. Собираешься нести его на корабль? Небось заодно все помещения там обойдёшь?

– Да, и ты со мной. Или у тебя есть какие-то срочные важные дела?

– Только на вечер. До которого должны будем управиться. «Косатка», чай, не дредноут.

– А что за планы на вечер?

– Почтить память твоего отца, конечно же. Старина Джек заслуживает, чтобы за него подняли кружку-другую.

– Понятно.

Грэхем опрокинул ещё стопку и, жуя салатный лист, заметил:

– Неужто совсем бросила пить? В Академии строгий сухой закон^[3]? Даже если так, в жизни не поверю, что дети Драгоценных Лиц не в состоянии протащить южного винца за звонкую монету.