Старик приближался, нож поблёскивал в руке, угрожающе качался в такт шагам.

– Врешь! Это лодка Сартылая! Я ее знаю…

Лёха поднял ладони, закивал часто-часто:

– Да, да, конечно… сейчас… – пробормотал он и нагнулся за верёвкой к земле. – Участковый пусть разбирается. Я ни в чём не виноват, сам увидишь. Но за это ты меня отвезёшь в город потом…

Он говорил торопливо, изображая испуг. Но пальцы вместо верёвки подхватили с земли камень – небольшой, с куриное яйцо. Лёха распрямился и резко метнул этот камешек.

Бросок получился точный: камень врезался прямо в лоб. Хрустнуло, и Чалтыс на секунду застыл, глаза закатились, нож качнулся в руке.

Лёха рванулся вперёд, перехватил выпадающий клинок и, не раздумывая, вогнал его старику под рёбра. Повернул еще для верности, разворотив плоть.

Старик дёрнулся, выдохнул хрипло, обмяк. Лёха выдернул нож, вытер клинок о куртку Чалтыса, когда тот уже лежал на земле.

– Где там у тебя ключики? – усмехнулся Лёха, шаря по карманам мёртвого рыбака. Пальцы нащупали связку, и среди всех прочих он сразу узнал характерный ключ от «Нивы». – Вот они, ключики… – ухмыльнулся он ещё шире. – Сам виноват, уговор есть уговор. Договаривались: лодка в обмен на «довезёшь».

Он подхватил тело за подмышки, стащил к реке и, пыхтя, заволок в кусты у воды. Скинул в заросли так, чтобы не сразу нашли, чтобы с дороги не видно было. Накинул сверху веток, выпрямился, вытер лоб тыльной стороной ладони.

Вернувшись к дому, где стояла «Нива», увидел в калитке жену Чалтыса. Маленькая, сухонькая, с прищуренными глазами-щелочками, она уставилась прямо на него. В её взгляде не было сомнений: в руке Лёхи блеснул нож с костяной рукоятью, нож её мужа.

– Убили! – взвизгнула она. – Убили!

– Заткнись, дура! – рявкнул Лёха и рванулся к ней с ножом.

Она, визжа, юркнула в дом, хлопнула дверью. Лязгнул крючок, и тишина – укрылась. Лёха рванул дверь. Раз, другой – бесполезно. Зло сплюнул, развернулся и поспешил обратно к воротам. К «Ниве».

Он сунул ключ в замок зажигания, провернул, двигатель с хрипом ожил. Мотор затрясся, холодный. Лёха резко выжал сцепление, воткнул передачу и дал газу. Машина дёрнулась, колёса побежали по утоптанной глине.

Бах! Позади что-то рвануло. Заднее стекло разлетелось крошкой, осыпав его затылок и плечи.

Лёха обернулся: у ворот стояла жена Чалтыса, прижав охотничье ружьё. Она уже переламывала ствол, выщёлкивая гильзу и вставляя новый патрон.

– Вот суки! – прошипел он. – Что за народ… лишь бы по дяде Лёше палить.

«Нива» вылетела из поселка, бухая подвеской на колдобинах, и понеслась по грунтовке. Сзади снова грянул выстрел, эхом ударил по тайге.

Сквозь разбитое заднее окно звук был явственный, но пуля прошла мимо. Расстояние стало слишком большим, пожилая женщина не смогла уже достать убийцу мужа. Лёха не видел, как по её щекам катились слёзы, а губы шептали проклятие: «Тебя найдет тот, от кого бежишь».

Он радовался, что всё так ловко провернул с тачкой. Вжал педаль, мотор ревел, машина тряслась и прыгала по ухабам. Дорога здесь была одна, другой не намечалось. «Наверное, в город ведёт», – подумал Лёха, стискивая руль.

Глава 3

Когда группа «Б» поднялась по склону, уже вечерело. Туман вздымался из низин, тянулся вдоль камней сизыми полосами, и каждый шаг давался тяжело. Сартылай шёл впереди – вел группу к пещере, где обещал им ночлег, но с каждой минутой в его душе всё сильнее нарастало сопротивление. Он начал понимать, что ошибся со своим решением. Старый охотник читал следы леса – те самые, которых обычный человек, в том числе и все его пленители, не увидел бы, даже если пальцем ткнуть. Примятая трава, сдвинутый с места камешек, лёгкий изгиб ветки. Сейчас всё говорило о том, что беглецы скрылись именно в пещере выше по склону.

Обычные люди для него ничего не значили бы. Тайга привыкла к чужакам – городских, если те забредали сюда, она порою и убивала. Но эти… Сартылай к ним проникся. Потому что их преследовали – те самые, кто убил его сына. И значит, посторонние в пещере уже не выглядели врагами. Скорее, наоборот – жертвами, такими же, как его мальчик.

Единственное, что удерживало Сартылая от открытого шага, от бунта – желание отомстить. Он ждал момента, высматривал случай, скрывал всё под маской запуганной до безразличия покорности. Для зэков он был пленным проводником, для самого себя – волком, готовым рвануться, как только представится возможность.

– Ну и где эта чёртова пещера? – хрипло бросил Кирпич, вскинув ружьё и вытирая лоб рукавом.

– Похоже, мы заблудились, – пожал плечами Сартылай, нарочито спокойно оглядываясь по сторонам. – Где-то здесь была, я знаю… Или там… А, да, точно. Нам туда.

Внутри он уже принял решение – нужно увести их от пещеры, сбить со следа. Но и Кирпич был не так прост, чтобы позволить охотнику крутить им, менять их маршрут. Он вгляделся в узкие глаза Сартылая и прочёл в них ложь. Местный был неглуп, опытен и смел, но врать он так и не научился за всю свою долгую жизнь.

Лес не жаловал лгунов.

– Ты мне п*здишь, старик, – сказал Кирпич тихо, и в этой короткой фразе было больше ярости, чем если бы он рычал.

Замах.

Приклад ружья врезался в грудь. Сартылай охнул, повалился на камни, закашлялся, ловя воздух губами, словно та рыба, что лежала сегодня у него в лодке. Здоровяк тут же шагнул к нему и опустился на корточки. Вытянул нож, блеснувший в сгущающихся сумерках, и приставил острие к горлу старика. Другой рукой он отставил в сторону своё ружьё, чтобы ничто не мешало приступить к допросу. К пыткам.

Сартылай лежал неподвижно, чувствуя обжигающий холод стали. Но в его тёмных глазах не было страха. Там отражался только огонь мести, словно костерок охотника, едва тлеющий из-под камней, но готовый вспыхнуть при первом случае. Но Сартылай понял, что если промолчит, убийца его сына убьет и его. Убьёт – и уйдёт. И сказать, где пещера, он не мог. И погибнуть от руки убийцы сына тоже…

Но кто движим желанием не выжить, а исполнить задуманное, выход всегда найдёт.

– Говори, падла, что ты там вдруг надумал? – прорычал Кирпич, нависая над проводником. – Почему не хочешь нас отвести к этой чертовой пещере?

Молчок…

– Я сначала вырежу тебе один глаз, потом другой… – хрипел зэк.

Но договорить он не успел. Сартылай, собрав все силы, резко вскинул руки, обхватил ладонь зэка, сжимающую рукоять ножа, и рванул на себя. Клинок вошёл глубоко, хрипло заскрежетав о кость, пробил горло. Охотник дёрнулся, глаза его расширились от боли и предсмертного всхлипа. Кровь хлынула по пальцам старика и по пальцам зэка.

– Вот бл*дь! – вздрогнул от неожиданности и досады Кирпич.

А на лице Сартылая в тот миг застыла улыбка. Он уже не мог говорить – горло рассечено, дыхание рвалось кровавым пузырём, но губы его шевельнулись. Кирпич, глядя сверху, сумел прочесть: «Я ухожу… Ничего вы не найдёте…»

– Твою мать! – и Кирпич плюнул прямо в лицо умирающему. С силой вырвал нож из горла, отшатнулся, а затем вновь подошел, сел на корточки и с брезгливостью вытер клинок о куртку старика.

– Ищите! – рявкнул он остальным. – Ищите эту сучью пещеру! Она где-то здесь!

– Я видел… – отозвался один из зэков, задыхаясь от тяжелого подъема в гору. – Он косился на жёлтый куст, я заметил. Когда мы проходили вон там, наверху был жёлтый куст. Приметный такой. Возможно, вход в пещеру где-то там. И ложбинка как раз подходящая в скале.

– Косился? Куда эта черноглазая сволочь только ни косилась…

Волна ярости и шока схлынула, и Кирпич заново оглядел лес. Что они тут найдут сами? А так какая-никакая, а примета.

– Кирпич… А что там, в пещере? – спросил Рыжий. – На кой-она нам сдалась?

– Не знаю, – ответил главарь, облизнув губы. – Но этот вонючий папуас в последний момент вдруг передумал нас туда вести. Почему? Не зря ведь…

– А вдруг там наши малахольные укрылись? – предположил Рыжий. – И старик это понял, хотел заднюю дать, да поздно.

– Тем лучше для нас, – оскалился Кирпич в подобии улыбки. – И хуже для них.

Он развернулся, рявкнул короткую команду, и зэки, толком не отдышавшись, снова двинулись вверх по склону, туда, где застыл жёлтый куст на фоне серых камней.

* * *

Я был за то, чтобы покинуть пещеру. Вечером долго говорил об этом, спорил, но потом прислушался к мнению остальных. Люди измотаны, напуганы, их можно понять: они захотели остаться здесь, затихариться, ждать. Свою судьбу принимать всегда легче, чем идти против течения. Меня не поддержала даже Евгения, в которой, казалось, сил на сто лет припасено. Может, Оля бы убедила их, но её теперь с нами не было.

Хотя, если рассудить трезво, даже при таком раскладе у нас оставался неплохой шанс. Вход в пещеру скрыт так, что о нём не догадаешься. Мимо пройдёшь хоть в паре шагов, а всё равно не заметишь – скала и скала, нагромождение камней. О существовании убежища никто не мог подозревать.

Непонятно было другое – каким образом группа «Б» резко сменила маршрут и пошла в горы, прямо по нашим следам. Ясно, что это не случайность. Скорее всего, дело в том чёртовом старике, местном, что идёт с ними. А если он следопыт, если он охотник, то мог знать про эту пещеру. Мог и повести к ней, если приказали.

Эта мысль крутилась в голове, давила, не давала покоя. Но вслух я её не озвучивал. Остальные и так пережили за последнее время слишком много, держались из последних сил. Будоражить их новыми тревогами было бы лишним. Все одно это уже ни на что не повлияет.

Хвороста мы натаскали, вода у нас была, но с едой всё хуже – оставалась последняя банка тушёнки да кулёк крупы. Придётся затягивать пояса, как ни крути. Мы сидели у очага, костерок поддерживали маленький, ровно такой, чтобы хватало света и тепла. Сухие ветки горели тихо, жарко, дыма почти не давали. Я несколько раз выходил из пещеры, поднимался к щели, куда уходил наш импровизированный дымоход, проверял. Над пещерой дыма не видно. Он растворялся на ветерке в сумерках.

Я вернулся в пещеру, когда наши спорили.

– Как они нас нашли? – зло выдохнул Ворон, сотрясая кулаками. – Как?

– Ну, скажешь тоже – нашли, – отозвался Ефим, понизив голос. – Так, мимо покамест бродют. Наверное, направление выбрали то же самое.

– Ни хера не пойму, – не унимался Ворон. – Тут тайга, леса. Тут затеряться – пара пустяков. А они будто знали, что мы свернули. Будто знали, что пошли именно сюда. Мы же крюк сделали спецом…

Он осёкся, глядя в пламя. Я видел, как в его глазах горело не только раздражение, но и страх. И этот страх таился в душе у каждого – только выражался он у всех по-разному.

– Браслет… – вдруг проговорил Сергеич, и сказал так громко, что все аж дёрнулись.

– Что? – переспросили мы все разом, уставившись на него.

– Они могли отследить маячок, – выдавил он, задирая штанину. На его ноге, вокруг лодыжки, остался след – красная натёртая полоса, будто от кандалов. – Чёртов браслет. У каждого в группе «Б» он был.

– Ну и что? – хмыкнул мажорчик. – У тебя же его теперь нет.

– У меня нет, – язвительно отозвался Сергеич, – а у докторишки проверяли? – он кивнул на Евгения.

Тот под его тяжёлым, колючим взглядом словно сжался, втянул голову в плечи, сидел молча, а глаза вдруг забегали.

– В смысле? – вскочил мажорчик. – У него что, на ноге маячок? И мы с этим бегаем от них? А ну, показывай ногу! Интеллигент, блин.

– Давай ходулю, сука, – рявкнул Ворон, тоже поднявшись.

– У меня ничего нет, – залепетал Евгений Петрович.

Сидя, не вставая, он начал пятиться, нелепо отползая назад на заднице, переставляя руки и ноги, как перевёрнутый жук.

– Держи его, мужики! – прокряхтел Ефим, поднимаясь. – А ну, задирай штанину, курвец!