– Пуговица, – сказал я, разглядывая находку. – Золотистая, с двуглавым орлом. От форменной одежды МВД. Хотя такие встречаются и в других силовых структурах. На ней, кажется, присохшая кровь.

– Да? – Мордюков обернулся.

– Да вот, улику, видимо, пропустили, – ответил я.

– Так эта пуговка, – махнул рукой Черноусов. – От участкового, наверное, отпала. Что, мы все его запчасти забирать должны? Ясное дело, от формы нашей.

– От нашей – да не совсем, – задумчиво проговорил я. – Эта пуговица ставится на погоны и куртки ПШ старого образца. А у участкового, я помню по фотографиям, была куртка нового образца – там пуговицы пластиковые, тёмно-серые, цвета мокрого асфальта. Герб, конечно, тот же, но материал совсем другой.

– Ну, значит, с погона отпала, – пробурчал Черноусов.

– Надо заскочить в морг и проверить одежду трупа, – сказал я. – Особенно погоны.

– Да ты что, Максим, – пожал плечами Черноусов. – Думаешь, это не от участкового, что ли?

– Думаю, что не исключено, – ответил я. – Может, кто-то из жертв тоже был сотрудником.

– Из этих, кого сожрали? – усмехнулся Черноусов. – Ну, вряд ли, конечно, но…

– И ещё есть такая возможность, – продолжил я, – что пуговица отпала не от жертвы.

– А от кого же? – нахмурился Черноусов.

– Ну а кто здесь ещё был? Например, от убийцы, – сказал я.

– Погоди, ты что, – всплеснул руками Черноусов. – Ты хочешь сказать, убийца – сотрудник? То есть это мой сотрудник? Это что за версия такая? Вот вы, городские, даёте, – пыхтел он.

Теперь его, наконец, зацепило, а то и бровью не вёл на все наши вопросы.

– Это не версия, – спокойно ответил я. – Это улика. Потом, может, она и ляжет в основу версии, а пока – просто факт. Нужно изымать всё. Чем больше мы соберём следов, тем надёжнее будет доказательная база. Чем больше фактов, тем увереннее сможем вырабатывать версии.

– О как загнул, – удивился майор. – Молодой, смотрю, а говорить могёшь. Сколько ты в органах-то уже, это самое?

– Второй год, а, если со школой милиции считать, то получается… – ответил я.

– Да школа милиции не считается, – отмахнулся Черноусов. – Ну, второй год… А уже такой, ага… вот потому-то ты и приехал.

Он посмотрел на Мордюкова и добавил:

– Вот потому-то ты, Семён, и взял его. Головастый парень. Ну ладно. Давай-давай мне пуговку, передам, скажу, чтобы в протокол вписали.

– Так, может, как положено сделать? – сказал я. – Пусть приедет следак, сделает дополнительный осмотр, изымет пуговицу, упакует, оформит.

– Да ну, что ездить туды-сюды, – отмахнулся Черноусов, хитро глядя на меня. – Там у него место всегда остаётся в протокольчике – кое-что вписать, дописать, впихнуть. Всё как надо будет. Пакетик ему эксперт свернёт, запечатает. Всё по правилам. Так что давай пуговку.

Я передал ему пуговицу, а сам подумал: «У них тут всё просто и быстро… прямо как в девяностых».

Что ж, мне на эту специальность переучиваться не нужно – на подкорке сидит.

* * *

– Вот, – сказал, отомкнув служебный дом, Черноусов. – Располагайтесь.

Домик, конечно, оказался не ахти. Бревенчатый, в одну комнату – она и кухня, и спальня, и прихожка. И печка здесь же.

– Диван есть, кровать есть, – сказал он, широко шагая по скрипучим половицам. – Тараканов нет. Только печку топить надо.

– А газ? – удивился Мордюков.

– Да откуда газ-то у нас? – пожал плечами Черноусов. – Вон, дрова во дворе.

– А душ? – поморщился Мордюков.

– Так банька во дворе.

– А, банька – это хорошо, – уголки губ у Мордюкова поползли вверх. – Пойду включу.

– Кого включишь? – удивился Черноусов.

– Ну, баньку включу, тэны нагреваться будут.

– Какие тэны, Алексеич? – рассмеялся майор. – Баньку тоже дровами топить надо.

– Ёшкин кот, – выдохнул Мордюков. – Всё у вас не как у людей.

– Наоборот, Алексеич, у нас-то как раз всё, как раньше, как у людей, – усмехнулся Черноусов. – Ну ладно. Печку затопите – и ко мне на ужин приезжайте. А то что вы сегодня будете мёрзнуть? Пока дом нагреется – ночь пройдёт. Да и поужинать надо.

– Куда к тебе на ужин? – не понял Мордюков.

– Домой, куда ж ещё, – улыбнулся Черноусов. – Приглашаю. Жена приготовит вкуснятину. Так что давайте, приезжайте.

Он продиктовал адрес.

– Не знаю, – замялся Мордюков. – Мы с дороги, устали, надо отдохнуть.

– Мы приедем, – сказал я потвёрже, но дружелюбно. – Тем более, и правда здесь дубак. Пока натопим, пускай греется.

– Вот и славно, – заулыбался Черноусов. – Всё, через часик-полтора жду вас.

* * *

Дом Черноусова оказался вполне приличным – не старым, просторным, ухоженным. Мы сидели на закрытой теплой веранде, уплетали жаркое, приготовленное его супругой.

Супругу звали Вика – улыбчивая, полная женщина с добрыми глазами и суетливыми движениями.

– Ох, я ж вам вот это ещё не дала попробовать, – сказала она, выставляя на стол тарелку с домашними пирожками – с картошкой, яйцом и луком. – О, а сейчас ещё ушица подоспеет!

Она метнулась в дом и вернулась с чугунком – пар оттуда шёл такой, что запах в момент по всей веранде разошёлся. Внутри была уха с лавровым листом и перцем-горошком.

– А наливки вам принести? – спросила Вика. – А у меня ещё грибочки, сама солила, сама собирала. Так, сейчас укропчику порежу, лучку добавлю да сметанки – и всё будет как надо.

– Да сядь ты уже, женщина, угомонись, – проговорил Черноусов с улыбкой. – Всего у нас, Викуся, хватает.

Он разлил по стопкам.

– Давайте выпьем за встречу!

– Ой, ну выпейте, я-то не буду вам мешать, – замахала руками Вика.

– А ты нам не мешаешь, – сказал майор.

– Да нет, пойду я, – засуетилась она. – Что я буду в ваш мужской разговор лезть. Вы тут работу обсуждаете, а я, сам знаешь, не люблю все эти разговоры про убийства. Ой, фу, ещё и людоед, видано ли дело, людей кушает – вообще ни в какие ворота.

Вика поставила на стол оставшиеся блюда, вытерла руки о фартук и упорхнула в дом.

– Завтра рабочий день, – поморщился Мордюков, глядя, как рука майора тянется к графину с наливкой. – А ты предлагаешь бухать.

– Да кто ж тут бухает, Сёма, – проговорил Черноусов. – Мы ж так, для аппетита.

– М-м, для аппетита, – проворчал полковник. – Ну ладно, по одной, по пятьдесят, и всё.

– Конечно, конечно, завтра же на работу, – выкатил грудь вперёд Черноусов, довольный, что уговорил. – Только по одной, по пятьдесят – и всё.

– О, хорошо пошла, – сказал он, когда выпили, закусили и вдохнули через рукав. – Ты закусывай, Сёма, закусывай. Вот огурчик бери, вот помидорчик, вот чесночок попробуй.

– Да ну. Завтра вонять изо рта будет, – пробурчал Мордюков.

– От чеснока всегда воняет, – усмехнулся майор. – А ты перед кем собрался тут рисоваться, Алексеич? Ты ж на работу идёшь, не на смотрины. Вот попадёшь к этому людоеду, как дыхнёшь на него – сразу и обезвредишь. Ха!

Я улыбнулся, а Мордюков нахмурился, не заметил, как Черноусов уже налил вторую.

– Ну, по второй – за родителей, – сказал майор.

– Так ты ж говорил – по одной! – возмутился Мордюков.

– Сёма, ну за родителей никак нельзя пропускать, – улыбнулся Черноусов. – Святое дело, сам понимаешь. Ты ж русский?

– Ладно, – вздохнул Мордюков. – За родителей – и всё.

– За родителей, – кивнул Черноусов.

Выпили. Закусили. Поговорили. И не заметили, как Черноусов уже тихо наливал третью.

– А сейчас не чокаясь, товарищи, – поднялся майор со стопкой в руке. – Сейчас за любовь. Потому что за любовь не чокаются. За чокнутую любовь давайте, но не чокаясь.

– Мы ж все по последней выпили, – пробормотал Мордюков, но уже не так уверенно – язык начал заплетаться.

– Сёма, ты что, любви не хочешь? – положил ему на плечо руку Черноусов.

– Хочу.

– Пей тогда.

Выпили. Закусили. Потом выпили ещё – за работу, за то, чтобы высокое начальство нас понимало, за мир во всём мире, и даже за выживание морских котиков в суровой северной воде, «чтоб не перевелись они, родимые, как и мы, мужики».

Вечер удался. Мордюков наконец расслабился, забыл все свои раздражения, что накопились за день. К концу вечера уже братался с Черноусовым и заплетающимся языком поучал его:

– Вот смотри, Вадик, ты начальник органа. Ты голова. А у тебя людоед на подведомственной территории непойманный. У тебя личный состав должен сейчас в три смены пахать, ух!

– Эх, Сёма, Сёма, – вздохнул Черноусов. – Да если я всех сейчас в поля выгоню, кто завтра работать будет? Людоед он что – сегодня есть, завтра нет, а работа она всегда есть. Как ты не поймёшь? Ты, вроде, из города крупного, полковник целый, а о людях не думаешь.

– А что о них думать? – хмыкнул Мордюков. – Они в погонах – они не люди. Они сотрудники.

В этот момент изнутри дома раздался крик. Пронзительный, дикий. Кто-то кричал из окна второго этажа, прямо над верандой.

Крик повторился. Мы насторожились.

– Это что? – икнул Мордюков.

– А это родственничек, – отмахнулся Черноусов. – Приболел.

– Какой родственничек? – спросил я.

– Да живёт у меня, квартируется родственник. Бывает, блажит, – сказал Черноусов и махнул рукой.

Мы переглянулись, посмотрели наверх. На втором этаже действительно было окно, забранное толстой решёткой. На других окнах решёток не было.

– А чего он орёт-то? – спросил я.

– Так я же говорю – болеет. Нехорошо человеку. Да не обращайте внимания, поорёт – перестанет, – ответил Черноусов. – Это так оно бывает.

Крик повторился.

– А-а-а! – снова раздалось сверху.

– Да что ж ты будешь делать, – раздражённо сказал Черноусов, встал, – сейчас я его успокою.

Он вышел с веранды, скрылся в доме.

В это время к нам подошла Вика. Её лицо было другим – без улыбки, без прежней мягкости. Глаза бегали, в них стоял страх.

– Ой, мне так неудобно вам говорить, – бормотала она. – Я прошу вас… помогите ему. Помогите, пожалуйста.

– Кому? – нахмурился Мордюков.

Послышались шаги. На веранду вернулся Черноусов. Вика тут же натянула на лицо улыбку и, обращаясь к мужу, сказала:

– Вадик, я тут гостям чай хочу предложить. Какой? Чёрный или зелёный?

Он посмотрел на неё с подозрением.

– Зелёный, – коротко бросил он и перевёл взгляд на нас. – Вы же не против?

– Нормально, – ответили мы, кивая.

Вика опустила взгляд и снова упорхнула в дом.

Глава 3

Утро не задалось. Особенно для Мордюкова. Он босой с кровати встал на холодный пол, схватился за голову и простонал.

– Ох, что же башка-то так трещит. Ох, Яровой, лучше пристрели меня. Что за наливка-то такая ядреная. Сколько, Черноусов говорил, градусов? Двадцать?

– Пятьдесят, – я с сочувствием посмотрел на него.

– Ах ты ж мать его за ногу, – выругался шеф. – Пятьдесят. Я ж крепче сорока-то никогда не пил. А вчера как хорошо пошла, – он поморщился и пошлёпал к печке.

Чайник, конечно, остыл за ночь. Он налил оттуда в эмалированный ковшик воды. Но кипячёная вода явно была какая-то невкусная – поморщился и отставил.

Вдруг снаружи раздался звук мотора. Машина притормозила у калитки. Хлопнула дверь, скрипнула калитка. Послышались шаги на крыльце. В дверях появился Черноусов в форме. Он постучал, и, не дожидаясь приглашения, открыл дверь и вошел в дом.

– Долго спите, коллеги! – улыбнулся он.

– О, Вадик, ты что, нас вчера отравить решил?

– Обижаешь, – Черноусов вынул из кармана бутылочку. – Сёма, я лучшую наливочку для вас приберёг. С неё ни в одном глазу. Встаёшь с утреца – как заново родился.

– Ага, – сказал Мордюков. – У меня сейчас голова лопнет.

– Пей жидкости больше, Сёма, – подал он пластиковую бутылку. – Вот, с газиками.