Андрей Булычев: Драгун. 1812

Часть I. Зигзаг судьбы

Глава 1. Горжет подпоручика

– Господа офицеры, за здравие государя императора наше троекратное: два коротких, один протяжный!

– Ура! Ура! Ура-а-а!..

Тимофей застонал и, прижав ладонь к больной голове, открыл глаза. Сквозь щель в натянутой занавеске пробивался серый, тусклый свет, а значит, он сейчас был на постое, в своей постели. Такая реалистичная картина шумного застолья исчезла, оставив после себя лишь тяжкое похмелье. Занавеска, отделяющая его угол от остальной части дома, раздвинулась, и он увидел Драгану.

– Пить, пить, Тимо. – Женщина протянула ему небольшой глиняный кувшин.

– Какой ужас, – промолвил Тимофей, приподнимаясь. Ставшую такой тяжёлой голову кружило и сдавливало словно бы тисками, в висках тукало.

– Пить, Тимо, пить, – настойчиво повторила Драгана. – Много пить.

Тяжело выдохнув, он прижал к губам посудину, и в пересохшее от жажды горло влилась густая кислая масса.

– Что за гадость? – прошептал он, борясь с явным желанием организма вытолкнуть всё обратно. – Воду, можно мне просто обычную холодную воду?

– Вода нет, лапте акру^[1], – покачав головой, произнесла женщина. – Пить, много пить, Тимо, хорошо.

– Это же простокваша, – принюхавшись, пробормотал Тимофей. – Не могу я это сейчас пить, меня сейчас точно вырвет. – И, передав кувшин хозяйке, упал в изнеможении на постель. Та лишь поцокала языком и вышла из занавешенного угла. Тяжёлые веки снова закрылись…

– Господа, за новоиспечённых офицеров, получивших сегодня свой первый чин! За подпоручиков! За штабс-капитанов! Тимофей, а ну-ка, поднимай! За тебя ведь тоже пьём! Тимофей!..

– Тимофей Иванович, Тимофей Иванович! – За плечо осторожно потрясли, и он открыл глаза. – Ваше благородие, как вы? А то уж больно стонете сильно. Совсем вам плохо? – наклонившись над лежащим, сочувственно причитал Клушин. – Конечно, так-то оно вона как, ежели с непривычки. Вы-то ведь у нас совсем же непьющий, а они-то ох какие калачи тёртые. Попробуй-ка за такими угонись!

– Степанович, время сколько? – прошептал, поморщившись, Гончаров. – Вставать пора, людей Смирнова в караул разводить.

– Дэк развели уже, ваше благородие, – отмахнулся тот. – Ещё спозаранку. Чанов Ваня самолично всё отделение смирновских к штабу отвёл. На провиантмейстерские склады ребяток поставили.

– Утром развели? – непонимающе повторил за дядькой Тимофей. – А сейчас-то у нас что?

– Так вечереть уже скоро будет, ваше благородие, – ответил денщик. – Артели все отобедали, а скоро на вечернюю поверку будут барабаны бить. Мы вам на печи чугунок оставили. Откушаете кашки? Скусная, жирная. На Рождество-то вона как расстарались интендантские, не пожалели, хороший приварок всем дали. Поднесу?

От мысли о еде подкатила новая волна тошноты, и Тимофей прижал руку ко рту.

– Совсем худо, вашбродь?! – воскликнул Клушин. – Обождите, я мигом! – И выскочил за занавеску.

– «Обождите», – проворчал Гончаров, присев на постели. – Целый день уже проспал. Ну как так? Чтобы я ещё хоть раз к хмельному притронулся! М-м-м, как же болит голова…

Раздался топот, и в щель занавески влетел Клушин.

– Шаечка вам, Тимофей Иванович. – Он поставил рядом с Гончаровым деревянный тазик. – Вы бы не стеснялись, вашбродь. Все же понятие имеют, тут уж дело такое.

– Спасибо, Степанович, обойдусь, – тяжело выдохнув, произнёс подпоручик. – Вставать надо, сколько же валяться можно, да и на двор выйти надобно.

– А, ну это да-а, пройтись и воздухом морозным подышать – самое правильное сейчас! – воскликнул денщик. – Холод – он ведь завсегда лучший помощник в таком деле. А вот и сапожки ваши под стулом. Мундир будете одевать али прям так, в исподнем, накинув шинельку, пойдёте?

– Оденусь, – ответил коротко офицер.

Полчаса, проведённые на свежем воздухе, пошли на пользу, и обратно в избу Тимофей вступил уже в гораздо лучшем состоянии.

– Тимо, Тимо! – Космина с Григором бросились к нему с радостными криками. – Тимо, Тимо! – И начали тормошить. Два подзатыльника с окриком от матери охладили пыл ребятни, и они снова упорхнули на печку.

– Есть, каша есть. – Хозяйка поставила на стол чугунок. – Есть, Тимо, хорошо.

Тяжело вздохнув, Тимофей присел на скамейку.

– Только немного, чуть-чуть положи, – попросил он, показывая жестами. – И когда уже этот дурацкий день закончится…

На следующее утро, после поверки, взводные командиры сидели в избе у Копорского.

– Васька, чая всем господам офицерам подай! – крикнул денщику капитан. – Ну и Науму Варламовичу, само собой, а то он вон хмурый какой-то. Что, вахмистр, во взводе непорядок, пособачился с кем-то?

– Нет, ваше благородие, во взводе всё по уставу, – ответил тот. – Зуб у меня третий день болит, никакой уж мо́чи нет терпеть.

– Так пошёл бы к полковому кузнецу, чего же маешься? – заметил Копорский. – Неужто он не справится с ним? У нас в Нарвском полку Фёдор, кузнец, лихо с этим делом всегда управлялся. Дольше клещи оглаживал и приноравливался, а так – чик, и нет зуба. Сам пару раз за ним наблюдал.

– Не-ет, господин капитан, у нас с этим делом хужее, – заявил, покачав головой, вахмистр. – Я к нашему Тихону не в жизнь более не пойду, было дело, намаялся пару годков назад, сходил, называется. Всё, теперь хватит. Ежели до завтрева не пройдёт, то я лучше к местным отправлюсь, поспрашивал, говорят, есть тут умельцы.

– Ну, смотри сам, Наум Варламович, – пожав плечами, сказал Копорский. – Тебе виднее. Так, ну что, господа. – Он оглядел сидевших. – Рождественские праздники у нас в самом разгаре. Неделю большое начальство обещало никого не беспокоить, поэтому ни манёвров, ни генеральских смотров пока не предвидится. Ежели, конечно, ничего эдакого, особенного не случится. Но тут уж, сами понимаете, никаких гарантий нет. Сказывают, что гарнизонная гауптвахта уже вся полная, такое всегда ведь на великих праздниках и в больших гарнизонах случается. Так ведь, господа подпоручики, я правильно говорю? – Он подмигнул сидевшим рядышком на скамье Маркову и Гончарову. – Вот-вот, как говорится, опыт имеем. Предлагаю сделать на завтра эскадронный выход, а то и кони у нас застоялись, и у драгун глаза какие-то тусклые, а морды заспанные. Взбодрим, так сказать, свой личный состав, проветрим хмельные головы.

– Правильно, Пётр Сергеевич, – поддержал командира эскадрона Назимов. – А то от долгого безделья уже дурь начинается. Марковские вон опять до полуночи вчера по улице шныряли. Спрашивается, куда это можно бегать столько, да ещё и потемну? Уж точно не за конями приглядывать, как это мне сегодня заявили.

– У меня полный порядок во взводе, Александр Маратович! – воскликнул возмущённо Димка. – На утренней поверке все как огурчики стояли! Ну не в конюшню, так, может, до ветру они выходили! Чего уж сразу в худом людей подозревать?

– Ага, втроём, значит, до ветра они пошли?! – парировал доводы подпоручика Назимов.

– Господа, господа, прекратите пререкаться! – Копорский поднял руку, успокаивая подчинённых. – А вы, Дмитрий Алексеевич, неужто успели забыть, что с получением штабс-капитанского чина Александр Маратович переходит в мои заместители и потому имеет полное право спрашивать за порядок во всём эскадроне, а не только в своём взводе? Ну, чего молчите?

– Да помню я, помню, господин капитан, – проворчал, опуская глаза, Марков. – И с артелью Кочедыкова уже разобрался, все ближайшие работные и караульные наряды теперь ихние будут. Но ведь ничего же не случилось, патрулю они не попались, а то, что у господина штабс-капитана в темноте глаз зоркий… Ну что уж тут поделать?

Стукнула входная дверь, и, обивая о порог сапоги, внутрь шагнул драгун с широким галуном вдоль погона.

– Господин капитан, фанен-юнкер Неделин! – Он вскинул ладонь к козырьку каски. – Послан к вам в эскадрон по приказу полкового командира.

– Проходи, Григорий! – воскликнул Копорский, вставая со своего места. – Ты как раз вовремя! Господа, представлять вас друг другу не нужно. Приказом по полку на должность взводного командира к нам определён фанен-юнкер Неделин. Он ждёт свой первый офицерский чин, представление к которому квартирмейстерство отправило в столицу ещё в декабре. Ну а пока будет командовать взводом и так. Ну вот, Александр Маратович, и передашь ты Григорию свой взвод, а уж сам полностью в заботы эскадрона начнёшь погружаться. Наум Варламович, а вот тебе, голубчик, придётся пока потерпеть. – Он повернулся к вахмистру. – Более свободных юнкеров и офицеров в полку нет. Как только они прибудут, обещают сразу нам одного прислать. Яков Ильич говорит, что из Дворянского полка последний выпуск прапорщиков был большой, а это значит, что через месяц с пополнением рекрутов из депо начнут и они к нам сюда подходить. А там, глядишь, и обозы с припасами и интендантским добром тоже подтянутся. Потому всем прибывшим с Кавказа велено получить уставные палаши и привести себя в порядок. – Капитан кивнул Гончарову с Марковым. – Ну вроде бы всё, по сегодняшнему дню распоряжений никаких пока нет, проверьте коней, амуницию во взводах, чтобы на завтрашнем выходе никаких недоразумений не было. Все свободны! Тимофей, а ты задержись пока, – обратился к Гончарову Копорский.

Командиры, поднявшись с лавок, засобирались.

– Пошли, Григорий, буду тебя со взводом знакомить, – позвал юнкера, направляясь к двери, Назимов. – Пётр Сергеевич, вы меня не теряйте, я до обеда точно не вернусь.

– Хорошо, ступай, Маратович. Тогда я скажу Ваське, чтобы он на двоих обед выставлял, подожду вас. Так, Тимофей, к тебе есть одно дело небольшое. Яков Ильич просил донесение по Батинскому сражению переделать. – Он протянул Гончарову исписанный лист. – Тут некоторые неточности, как он говорит, имеются. Филька, эскадронный писарь, ещё из лазарета не вернулся, поэтому мне только тебя и просить. Да и тебе ведь самому эта бумага знакомая, недавно же её писал для квартирмейстерства.

– Так вроде бы всё в порядке было, всех всё раньше устраивало, – вчитываясь в текст донесения, произнёс недоумённо Тимофей. – Что теперь-то не так?

– Да не-ет, всё хорошо, – успокоил его капитан. – Добавить кое-что только нужно. Александр Маратович ведь и Анну третьей степени, и новый чин за Батинское сражение получил. В Военное министерство положенное представление из полкового квартирмейстерства ушло, с описанием всех его заслуг, а вот в изначальном моём рапорте про его дела вовсе ничего и не прописано, воевал и воевал он там так же, как и все. А надо бы персонально добавить, а то приезжают, понимаешь ли, бумажные души сверху, почитывают листочки, цепляются к ним, вопросы всякие неудобные задают. Ну его, лучше уж в полный порядок всё заранее привести.

– Так я-то не против. Я только за. Александр Маратович – офицер храбрый и разумный, командовал людьми хоть при Батине, а хоть в других делах грамотно. Труса никогда не праздновал, за спины не прятался.

– Ну вот, значит, и пропиши всё грамотно! – воскликнул Копорский. – У тебя же голова хорошо работает. Что-нибудь эдакое: «Личным мужеством подавал пример для подчинённых к поражению турок двадцать шестого августа в сражении при Батине, где, находясь в атакующих первых рядах, ударив на неприятельские толпы, поражал оные повсюду», ну или вот про то, что он «личным примером ободрял драгун своего взвода и через то содействовал отбитию атаки сипахов на каре нашей пехоты, отчего принудил неприятеля к паническому отступлению». Ты подумай, подумай, Тимофей, и пропиши поглаже.

– Хорошо, Пётр Сергеевич, подумаю. И когда же нужно в квартирмейстерство сей рапорт занести?

– Да чего тянуть-то? – пожав плечами, заметил Копорский. – Прямо вот сейчас и пиши, а я погляжу, подпись поставлю, и ты сразу относи его. А то, если затянем, мне ведь Зорин всё темечко выклюет, ты же его знаешь. Потом самых худых рекрутов подсунет.