– Ну а как ты думаешь? На первую я не попал, в морях пропадал, а на вторую как раз и заявился, в восемьдесят восьмом.

Пашка вздохнул, вспоминая:

– То-то мне уши насквозь прожужжали, как на некоем монстре из Николаева все девчонки висли…

– Да прям, так уж и все! Люди обожают преувеличивать. К тому же на «Плеши» сплошь фантасты… Ты вот лучше что скажи: Сидоров о тебе, случайно, не в курсе?

– Нет. А должен быть в курсе? – удивился Пашка.

– Мало ли… Я ему тоже не открывался. Пожалуй, так и оставим.

– Я вообще никому не говорил. Даже брату. Жаль, что он в этом смысле оказался безнадежен. Вдвоем легче было бы. Я никак не привыкну…

– Научился чему-нибудь полезному?

– Да… Но по мелочи, бытовухе в основном. В Сумрак ходить, глаза отводить, здоровье поправлять. Актер мой Светлый скрепя сердце обещал с практикующей ведьмой познакомить – вроде есть одна заядлая театралка. Дружбы они, сам понимаешь, особой не водят, но здороваются. А раз уж я стал Темным, не Светлому же магу меня обучать?

– Это понятно…

«Да, – подумал Швед с легкой горечью. – Вот она – беда провинциальных городов: Иных и поучить толком некому. Это в столице настоящие школы для свежеинициированных существуют – у Темных своя, у Светлых своя. Даже в Питере с этим беда, по другой, правда, причине, но все-таки! Опять Москва впереди России всей».

– Сманить тебя, что ли, с твоего лоцман-бота? – не очень уверенно предложил Швед. – Я, конечно, не супер, но кое-чем поделиться могу. В Дозоре оперативником служил, многому научили.

– А и смани! – охотно согласился Пашка. – Для начала – в отпуск. Я еще прошлый не отгулял, могу два подряд оформить. С некоторых пор это просто!

И он многозначительно подмигнул.

Тут разговор пришлось прервать, поскольку явился Сидоров с курицей. Потом сбегал в дом еще раз и принес остальное.

– Ну что, гости дорогие, продолжим? Наливай, Пашка!

Пашка налил. И время потекло на удивление незаметно. Потом, конечно же, пришлось ходить в местный ларек за добавкой, уже в сумерках, а около одиннадцати Швед решительно поднялся и стал прощаться. Пора было снова пройти через кладбище к трассе и вызывать такси.

Напоследок Швед и Пашка обменялись телефонами.

«Не помешает, – размышлял Швед, пролезая сквозь заборную дыру. – Много ли я крымских Иных знаю? Сегодня – плюс один. Вдруг и правда сманю…»

* * *

Из такси Швед вышел загодя, у камня-памятника с якорем, в самом начале бухты. Левый ее окоем был богато и празднично подсвечен – сплошные ресторанчики, кафе и отели. Играла музыка, гуляли люди. До полуночи оставалось минут пятнадцать, самое курортное время.

Правая сторона, она же Таврическая набережная, со всем этим великолепием сильно контрастировала. Печать былой индустриальности и нынешней заброшенности чувствовалась здесь очень остро. Слева, со стороны воды – забор с колючкой поверху, справа – дикий склон холма, темный и мрачный.

Швед быстро пошел вперед, сначала мимо забора, потом вдоль бывших гаражей с забранными свежей кирпичной кладкой воротами, мимо входа в тоннели советской базы подлодок, мимо строек и ветхих пакгаузов, чьи стены покрывали многослойные граффити. Дорога изгибалась и вилась, повторяя очертания бухты и облизывая углы ближних к воде зданий.

Он чуть не проскочил домик Юсуповых; только увидев три характерные арки, сообразил, что пришел.

Домик являл собой плачевное зрелище. Еще чуть-чуть – и его смело можно будет именовать не домиком, а развалинами. Внутри было темно и пусто. Швед знал, что там где-то есть полуразрушенная лестница на второй этаж, но ближе к нему нужно лезть в пролом левой стены, потому что верхних ступеней лестница попросту не имеет, давно искрошились и обрушились. Входы непосредственно у домика были забраны ржавыми, но все еще крепкими решетками, а в Сумрак вот так, с ходу, соваться не хотелось, поэтому пришлось пройти по дороге дальше, метров тридцать, взобраться на склон по натоптанной тропинке и вернуться к забору. Забор также сильно обветшал – угловая его часть, где полагалось сходиться плечу, которое вдоль дороги, с перпендикулярным, начисто отсутствовала. Тропинка вела как раз в эту широкую щель.

Швед прошел по дворику, прилегающему к дому. На фоне стены выделялись четыре узких вертикальных окна на втором этаже, а на первом – одно слева, у самого склона, и рядом прямоугольник побольше размерами – дверной проем. Между дверью и нижним окном обильно рос высокий кустарник с редкими ветвями и листьями, достигая верхушками верхних окон.

«Фестиваль необычных окон продолжается», – подумал Швед мельком.

Теперь он находился над дорогой, в густой тени. Оттого, что противоположная сторона бухты сияла на манер новогодней елки, тьма в доме выглядела еще непрогляднее.

«Подсветить, что ли? – подумал Швед озабоченно. – А то недолго и ноги переломать…»

Он полез в карман за телефоном, но потом задумался. Зачем-то же Кондор назначил встречу ночью, да еще в таком неоднозначном месте? Наверное, не стремится быть на виду. И тут Швед со своим фонариком в телефоне – как маяк на морском берегу, любой заметит.

Можно было решить проблему методом Иных: наколдовать «кошку» или «серый свет». Экономно и непритязательно. Однако пользоваться сейчас магией – по сути, включать тот же маяк, только уже не для любого встречного-поперечного, а исключительно для тех, кто умеет ходить в Сумрак.

Несколько минут Швед мучился выбором, стоя у самого дома. Потом припомнил разговор с Кондором. Внутрь заходить вроде бы никто его не призывал, было сказано только: «Будь там».

Ну вот, Швед здесь. Пусть теперь Кондор его ищет, Кондору проще, он вампир, с ночью на «ты».

Телефон пришлось все же добыть из кармана – посмотреть время. Было две минуты первого.

И Швед стал ждать, привалившись к стене плечом.

Долго ничего не происходило. Минуты тянулись медленно и мучительно, в доме по-прежнему было тихо, на противоположной стороне умеренно бумкали музыкальные басы. Над морем и Балаклавой нависли звезды – Швед представил, что вполне может заметить на их фоне мелькнувший силуэт крупной летучей мыши, но пока ничего не замечал.

По ощущениям прошло минут пятнадцать. Часы подсказали: на самом деле девять.

«Интересно, – подумал Швед, – прилетит Кондор или просто придет, как человек? Или снова возникнет из ниоткуда?»

Высшие вампиры вроде бы владеют одной из разновидностей телепортации. Слухи такие, во всяком случае, ходят. Сильные маги умеют открывать транспортные порталы, пусть это энергетически затратно и вообще довольно трудно. Ведьмы и ведьмаки практикуют какой-то пространственный фокус, привязанный к силе земли, – выглядит как прыжок через пустоту. Тоже своего рода телепортация…

У всех свои методы и хитрости.

Вот опять встают за спиною горы,
И дорога ложится под колесо,

– доносился голос певца откуда-то с противоположной стороны бухты.

Швед невольно прислушался. Мелодия была бодренькая, незатейливая, но приятная.

Вот опять позвали меня просторы,
И ударил ветер свежий в лицо.
Этот мир я объездил от края до края —
Бесконечный, цветущий, безоблачный сад.
Очень жаль, что тебя я теперь покидаю,
Но я верю: сумею вернуться назад.
И вблизи, и вдали, что бы мне ни сказали,
Не забуду об этой стране.
И во сне, и в мечтах на коротком привале
Ты все чаще приходишь ко мне.
Ты все чаще приходишь ко мне.

Некоторое время солировала гитара, почти без перегруза, на легеньком кранче. Потом снова пошел текст:

Кем я стал – я и сам не вполне понимаю.
Иль бродягой, что любит далекий свой дом?
Домоседом, что дома сидеть не желает
И уходит любым подходящим путем?

«Родственная душа, – подумал Швед под очередной припев. – Тоже ему дома не сидится. Да и есть у него дом вообще?»

Едва певец несколько раз повторил свое: «Ты все чаще приходишь ко мне!», внутри дома, в густой тьме, что-то тихо стукнуло, словно со второго этажа или с лестницы упал случайно задетый кирпич.

Швед насторожился и на всякий случай ушел в Сумрак.

Дом стал выглядеть еще несчастнее: если в обычном мире его остов казался обыкновенной развалиной, то в Сумраке стены и перекрытия словно термиты изглодали – если бы термиты умели грызть камень. Но Швед не смотрел на стены, он смотрел в центр помещения первого этажа, на слабо светящийся силуэт.

Для Иного, даже в сумеречном облике, он был слишком мал. И ауру имел не человеческую. Тусклее, проще и жиже.

«Собака, что ли?» – Швед вывалился назад, в крымскую ночь, и шагнул к дверному проему. Но в доме было слишком темно, хоть глаз коли. Чертыхнувшись, Швед все-таки достал телефон и врубил фонарик.

Намного светлее не стало, но хотя бы контуры помещения обозначились. Было оно небольшим, меньше, чем можно ожидать. Прямо у входа, слева, стала видна та самая лестница на второй этаж, а напротив располагался второй дверной проем, внутренний, ведущий, судя по всему, в комнату с тремя арками – их силуэт подсвечивался иллюминацией с противоположного берега. На пороге этого второго проема стояла собака. Свет фонарика заставил ее глаза зловеще блеснуть.

Все-таки собака. Обычная некрупная дворняга.

Швед молча стоял и глядел на нее. Собака неподвижно застыла в проходе и глядела на Шведа в ответ, но в ее позе безошибочно угадывалась готовность в любой момент пуститься наутек.

Игру в гляделки выиграл человек. Секунд через двадцать псина неожиданно шустро крутнулась на месте и скрылась из виду. При этом ее действия не выглядели как бегство – скорее как отступление без потери лица. Или применительно к собаке следует говорить «без потери морды»?

Так или иначе, дворняга убралась. Швед подумал, вошел наконец в дом и некоторое время озирался, водя фонариком направо-налево и вверх-вниз. Справа тоже располагалось какое-то помещение, но вход туда был почти по пояс завален бетонными блоками и битым камнем. Вроде и можно пролезть, а не хочется. Идти прямо, в комнату с арками, незачем: там он сразу станет виден с дороги, с воды, да и с противоположного берега, наверное, тоже. Подняться повыше?

Швед стал глядеть налево от входа. Нижний лестничный пролет был более-менее цел, а вот верхний действительно сохранился только частично, снизу. Не хватало нескольких последних ступеней, остались только два швеллера, напоминающие рельсы, на которые недостающие ступени когда-то опирались. И в стене рядом с полулестницей действительно виднелся пролом – довольно маленький; если лезть, непременно потом придется строительную пыль с одежды стряхивать.

Вообще говоря, лестница особого доверия не внушала. Но внутри что-то настырно подталкивало Шведа: поднимись! Поднимись! Пресловутое чутье Иного? Возможно…

Он с опаской взошел на первую ступеньку – и ничего худого не произошло, бетон есть бетон, даже старый. Лестничный пролет был незыблем, как скалы Ай-Петри. Правда, уступал по красоте.

Кряхтя, Швед протиснулся в низкий, чуть ниже уровня пояса лаз; изгваздался при этом в пылище – как в воду глядел.

Ну, и что дальше?

Комната наверху мало отличалась от нижних. То же запустение, кое-где битый камень на полу. Из углов пованивало дерьмом средней застарелости.

Взгляд зацепился за пятнышко посреди комнаты – чуть более темное, чем пол в целом. Что-то там валялось небольшое, с пачку сигарет размером. И снова Шведа ожгло предчувствием.

Он провалился в Сумрак и сразу разглядел в окружающей серости сдержанное свечение. Именно там, на полу посреди комнаты. Оно не было опасным, и Швед без труда считал, чьи руки обронили или оставили здесь эту вещь.