В итоге решаю просто отдать коробочку и ждать его реакции.

В ресторан приезжаю в половине восьмого. Хочется убедиться, что все идеально – цветы на столе, шампанское охлаждается… Хотя мне теперь нельзя, но это неважно. Главное – момент.

– Добро пожаловать в «Комильфо», – встречает меня администратор. – Столик забронирован на имя Архипова?

– Да, на восемь часов.

– Но… – девушка смотрит в планшет, хмурится. – Господин Архипов уже здесь. Прошел минут десять назад. С дамой.

Мир качнулся.

– С дамой?

– Да, с блондинкой. Очень красивая пара. Заказали шампанское, просили не беспокоить…

Не понимаю, что происходит. Герман здесь? С женщиной? Может, это деловая встреча? Или родственница?

– Покажите мне столик, пожалуйста.

Администратор ведет меня через зал. Мой столик у окна,  самый романтичный в ресторане. И за ним… Время останавливается.

Герман одной рукой держит ладонь девушки, в другой у него коробочка с кольцом. Напротив – ослепительная блондинка в дорогом черном платье. Она плачет. От счастья.

– Карина, – говорит Герман, его голос долетает до меня через музыку и разговоры, – выходи за меня замуж.

– Да! Герман, да! Конечно, да!– блондинка кивает, рыдая.

Он надевает ей кольцо на палец. Огромный бриллиант сверкает в свете люстр. Они страстно целуются, как люди, которые любят друг друга. Как мы целовались еще вчера.

Сумочка выскальзывает из рук, падает на пол. Коробочка с пинетками выкатывается, открывается. Крошечные белые башмачки для нашего ребенка лежат на мраморном полу ресторана.

– Девушка, с вами все в порядке? – чей-то голос издалека.

Не могу ответить. Смотрю на Германа, который целует свою невесту, и понимаю: я ничего не значу. Год отношений, признания любви, планы на будущее – все ложь. Красивая, сладкая ложь.

– Я так долго этого ждала, – плачет Карина. – Так долго надеялась…

– Прости, что заставил ждать, – говорит Герман, гладя ее лицо. – Нужно было разобраться с некоторыми… обязательствами.

Обязательствами. Я – обязательство?

Подбираю сумочку, пинетки. Разворачиваюсь и иду к выходу. Ноги ватные, перед глазами все плывет, но заставляю себя идти ровно. Не бежать. Не привлекать внимание. На улице ударяет ноябрьский мороз, но я его не чувствую. Внутри пустота. Холодная, звенящая пустота.

Добираюсь домой на автопилоте. Мамы нет – у нее смена до утра. В квартире тихо и темно. Прохожу в свою комнату, сажусь на кровать. И только тогда начинаю плакать. Рыдания рвутся из груди, сотрясая все тело. Прижимаю к животу коробочку с пинетками – все, что осталось от моих мечтаний.

– Прости, малыш, – шепчу сквозь слезы. – Прости, что у тебя такой папа.

Телефон звонит. Герман. Отключаю звук. Пусть звонит. Плачу до утра. Потом принимаю душ, завариваю крепкий чай и пытаюсь думать.

У меня есть выборы. Можно сделать аборт – никто не узнает. Можно попытаться связаться с Германом – рассказать о беременности. Пусть выбирает между мной и невестой.

Но представляю эту сцену и понимаю: не смогу. Унижаться не буду. Умолять не буду. Ребенок не должен быть орудием шантажа. Утром приходит мама. Одного взгляда на меня хватает, чтобы понять – что-то случилось.

– Лиза, что произошло? – садится рядом, обнимает. – Ты вся в слезах.

И я рассказываю. Все. Про тест, про планы, про ресторан. Про то, как рухнул мой мир за одну секунду. Мама слушает молча, гладит меня по голове. А когда я заканчиваю, говорит:

– Завтра же идем в клинику.

– Зачем?

– На аборт. Пока не поздно.

– Мама!

– Лиза, тебе двадцать лет! – она встает, начинает ходить по кухне. – Ты учишься, у тебя вся жизнь впереди! Зачем тебе ребенок от этого… от этого…

– Это мой ребенок, – говорю я тихо.

– Ребенок человека, который тебя предал! Который играл с тобой, пока встречался с другой!

– Ребенок здесь ни при чем.

– Лиза, будь реалисткой! – мама садится передо мной, берет за руки. – Как ты будешь растить ребенка одна? На какие деньги? Ты же еще студентка! Мы не потянет.

– Разберемся как-нибудь.

– Как? Ты не сможешь работать с маленьким ребенком. Мы едва концы с концами сводим…

– Мама, прошу тебя…

– Посмотри на меня! – она встряхивает меня за плечи. – Я родила тебя в двадцать три, думала – справлюсь. Твой отец тоже клялся в любви, а потом сбежал. Ты хочешь такую же жизнь?

– Нет, – шепчу. – Но я не могу… Не могу убить его.

– Это не убийство! Это разумное решение!

– Для тебя, может быть. Не для меня.

Мы спорим весь день. Мама приводит разумные доводы: молодость, учеба, деньги, будущее. Я не могу ей возразить – все правильно. Но каждый раз, когда думаю об аборте, внутри что-то кричит: «Нет!»

– Лиза, – мама садится рядом, обнимает меня, – я просто не хочу, чтобы ты повторила мои ошибки.

– Может, это не ошибка, – говорю я. – Может, это шанс.

– Шанс на что?

– На любовь. Настоящую. Безусловную.

– Ты всегда была упрямой. Как отец,– мама вздыхает, целует меня в макушку.

Но я уже решила. Этот ребенок – все, что у меня осталось от любви. Пусть любовь оказалась ложью, но ребенок настоящий. Я буду матерью. Хорошей матерью.

А Герман пусть живет со своей блондинкой и не знает, что где-то растет его дочь. Дочь, которая будет любить меня просто за то, что я есть.

Глава 3

Лиза

Алиса родилась 15 августа, в самый жаркий день лета. Я помню каждую секунду тех родов, долгих, мучительных, но завершившихся чудом. Когда акушерка положила мне на грудь маленький комочек, весь красный и сморщенный, я поняла: это и есть настоящая любовь.

– У вас девочка, – улыбнулась врач. – Красавица.

Красавица. Мой маленький ангел с крошечными кулачками и огромными темными глазами. Она даже плакала как-то особенно – не надрывно, а требовательно, словно говорила: «Мама, я здесь, займись мной!»

– Алиса, – прошептала я, глядя на ее личико. – Ты моя Алиса.

Имя выбрала еще на четвертом месяце беременности. Алиса – «благородная», «из благородного рода». Пусть у нее нет отца, пусть мы небогатые, но она будет благородной. Я этого добьюсь. Мама плакала, когда впервые взяла внучку на руки.

– Господи, какая же она маленькая, – шептала она, качая Алису. – И так похожа на тебя в младенчестве.

Но я видела в дочери не только себя. Форма глаз, изгиб бровей, все это было от него. От Германа. Иногда, глядя на спящую Алису, я ловила себя на мысли: «Интересно, он когда-нибудь узнает, что у него есть дочь?» Но тут же гнала эти мысли прочь.

Первые месяцы были тяжелыми. Я еще училась, перевелась на заочное отделение, чтобы совмещать с материнством. Денег было мало, только на самое необходимое ребенку.

– Лиза, может, все-таки напишешь ему? – осторожно предложила мама, когда я в очередной раз высчитывала, хватит ли денег на памперсы. – Он же должен помогать содержать дочь.

– Нет, – отвечала я твердо. – Никогда.

– Но это несправедливо! Ты одна тянешь все, а он…

– А он живет со своей женой и не знает о нас. И пусть так и остается.

Мне было принципиально важно доказать себе и всему миру: я справлюсь сама. Без его денег, без его помощи, без него самого.

Брала подработки: печатала тексты на дому, переводила статьи, писала рефераты для студентов. Алиса спала у меня на коленях, пока я стучала по клавиатуре. Иногда она просыпалась и начинала плакать, тогда я качала ее одной рукой, продолжая работать другой.

– Тише, солнышко, – шептала я ей. – Мама работает, это необходимо.

Алиса быстро поняла: когда мама за компьютером, нужно вести себя тихо. Она была удивительно спокойным ребенком, словно чувствовала – маме и так тяжело. Когда дочери исполнилось восемь месяцев, у мамы начались проблемы с сердцем. Сначала просто уставала на работе, потом появились боли в груди.

– Ерунда, – отмахивалась она от моих вопросов. – Возраст. Все нормально.

Но я видела: маме становилось хуже. Она стала бледной, часто задыхалась, поднимаясь по лестнице. А в июле, когда Алисе было почти год, мама попала в больницу.

– Инфаркт, – сказал врач. – Обширный. Мы сделали все возможное, но…

Но чудес не случилось. Мама умерла, стояла у ее постели, держала Алису на руках и не понимала: как жить дальше? Мама была моей опорой, советчицей, помощницей. А теперь я одна с годовалым ребенком.

– Мама, – лепетала Алиса, протягивая ручки к бабушке, которая больше никогда не возьмет ее на руки.

Похороны прошли как в тумане. Коллеги мамы, соседи, несколько ее подруг. Все говорили правильные слова о том, какой хорошей была Наталья Николаевна, как рано ее забрали. А я стояла у могилы с Алисой на руках и думала только об одном: «Что теперь?»

Квартира опустела без мамы. Ее халат все еще висел в прихожей, в холодильнике стояла ее любимая ряженка, на тумбочке лежали очки для чтения. Но самой мамы не было.

– Баба? – спрашивала Алиса, оглядывая пустую комнату. – Баба где?

– Бабушка… – не могла закончить фразу. Как объяснить годовалому ребенку, что такое смерть?

Но мы как-то справлялись, сама даже не знаю как. Хорошо, что у нас было свое жилье и не приходилось платить за съемное. Алиса росла, а вместе с ней росли и расходы. Одежда, обувь, игрушки, развивающие занятия – все стоило денег, которых у нас не было. Я научилась экономить на всем: покупала одежду в секонд-хендах, игрушки – на распродажах, еду – по скидкам.

– Мама, почему у Вики столько кукол, а у меня только одна? – спросила как-то трехлетняя Алиса после прогулки во дворе.

– Потому что, одну куклу можно любить сильнее, чем много кукол.

– А почему у нее есть папа, а у меня нет?– этот вопрос я боялась больше всего. И вот он прозвучал.

– Потому что, – медленно начала, – у нас с тобой особенная семья. Некоторые дети живут с мамой и папой, а некоторые – только с мамой. И это нормально.

– А где мой папа?

– Его нет с нами.

– Он умер, как бабушка?

– Нет, солнышко. Просто… так получилось.

Алиса кивнула и больше не спрашивала. Тогда. Но я знала: вопросы будут возвращаться. Рано или поздно ей понадобится более честный ответ.

Когда дочери исполнилось три года, я закончила университет и устроилась работать языковой центр. Зарплата была небольшая, но стабильная, все также в моей жизни были переводы и подработка. Впервые за годы я почувствовала: мы выживем.

Но иногда, по вечерам, когда Алиса спала, я садилась у окна и думала о том, какой могла бы быть наша жизнь. Если бы Герман знал о дочери. Если бы он хотел быть отцом. Если бы…

«Хватит, – останавливала я себя. – Что было, то было. У нас есть друг друга, и этого достаточно»

Алиса росла умной и любознательной девочкой. Обожала книги про принцесс и единорогов. Была общительной, но в детском саду часто спрашивала воспитательниц:

– А почему мой папа не приходит на утренники?

– У Алисы особенная семья, – объясняла я педагогам. – Только мама и дочка.

Но внутри сердце сжималось каждый раз, когда я видела других детей с отцами. Особенно болезненным был некоторые праздники, когда в садик приглашали пап. Алиса сидела одна, пока другие дети хвастались своими героями семьи.

– Мама, – сказала она в тот вечер, – а может, ты найдешь мне папу?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, познакомишься с каким-нибудь дядей, и он станет моим папой. Как в кино.

Я улыбнулась грустно. Как объяснить четырехлетней девочке, что в реальной жизни все сложнее?

– Солнышко, папу нельзя найти в магазине или познакомиться на улице. Папа – это тот, кто тебя любит с самого рождения.

– А меня кто-то любил с рождения, кроме тебя?

Вопрос, который я боялась услышать.

– Я тебя люблю больше всех на свете, – сказала я. – И этого достаточно.