– Особенно, когда конфетка из говна, – пробормотала я себе под нос.

Язык мой – враг мой. А также главная проблема фрилансеров, попавших из уединения своей квартиры в офис с отличной акустикой.

Матвей медленно развернулся ко мне. На его лице расцвела змеиная улыбка.

– Кстати! Коллеги! – Он сделал театральную паузу. – Хочу представить вам нашего нового юриста.

Подхватил меня под локоть и вытащил к доске, как провинившуюся школьницу.

Я вывернулась и встала рядом, расправив плечи.

– Это Мария, она…

– Марта, – спокойно поправила я. – Юрист по договорам.

– Если вас не устраивает зарплата, график или условия работы, прописанные в договоре – виновата она! – объявил Матвей.

Я повернулась к нему и подняла брови.

Он будто бы не заметил, обводя сощуренным взглядом офис.

Не уверена, что все поняли «шутку». Возможно, кому-то придется пояснять, что условия договора устанавливает начальство, а не юрист. Но ладно. Не сейчас.

– А еще сегодня наша Леночка уходит в декрет, – продолжил Матвей уже мягче, почти по-отечески. – Иди сюда, дорогая, обниму в последний раз. Скоро ты будешь принадлежать только своим детям.

Смущенная и весьма беременная маленькая рыжая Леночка выбралась из-за стола и встала рядом с ним, не зная, куда смотреть и куда девать руки. Выглядела она так, будто ей надо было что-то сказать, но она понятия не имела – что именно.

– Я решил, что мы все вместе проводим Леночку, – продолжил Матвей. – Мы ведь тут как семья, и никакое важное событие не обходится без общего праздника. Ни отпуск, ни увольнение, ни устройство на работу.

Он повернулся ко мне на последних словах и выдержал намекающую паузу, в которую вместилось сразу несколько многоточий.

Я не Леночка, я смущаться не собиралась.

Мне даже фальшивую улыбку было лень натягивать. Я просто встретила взгляд Матвея и выдержала его без суеты и неловкости.

С каждой секундой нашей молчаливой дуэли выражение лица Матвея становилось все жестче. В дикой природе взгляд глаза в глаза означает вызов. Вряд ли он, с его пещерной иерархией, слишком далеко ушел от своих предков.

Однако суетящаяся Леночка, пробегая мимо нас, разорвала натянутую нить взглядов.

Она помогала другим девушкам расставлять на столах коробки с пирожными и горячей пиццей. Паша же достал шампанское и мартини и разлил по разноцветным пластиковым фужерам.

– За нашу будущую мамочку! – провозгласил кто-то, поднимая бокал, и это дало начало празднованию.

Девушки хлюпали носами и умилялись фотографиям детской, которые показывала Леночка. Мужчины жевали пиццу и обменивались шуточками, стараясь говорить вполголоса, но изредка какая-нибудь скабрезность прорывалась, вызывая поток возмущенных женских взглядов на виновника.

Не обошлось без подарков – получился настоящий Baby Shower. Леночке дарили погремушки, мягкие игрушки, полезные девайсы для малыша.

Я чувствовала себя немного чужой на этом празднике будущей жизни. Знала бы – купила бы цветочки или пинетки. Но кто ж новых сотрудников предупреждает?

Сказать будущей маме тоже было нечего. Советов никаких дать не могу, а поздравлять с таким счастьем по умолчанию считаю неправильным. Не у всех дети – долгожданное и однозначно радостное событие.

Кроме меня, еще один человек не участвовал в суете вокруг Леночки, не говорил тостов и не опустошал коробки с пирожными.

Матвей стоял в стороне, оперевшись о край стола, покачивал в пальцах единственный на весь офис стеклянный бокал и выглядел откровенно скучающим.

Но не уходил.

Хотя по правилам корпоративной вежливости полагалось оставить подчиненных в покое и дать им повеселиться без надзора начальства. Но подобная тактичность, конечно, была не про него.

Я уж думала, что празднование продлится до конца рабочего дня – благо оставался всего час, – но в какой-то момент Матвей хлопнул в ладоши, привлекая внимание, и громко объявил:

– Все, повеселились – и хватит. За работу. Девочки, быстренько со стола уберите, посуду вымойте, и жду от всех отчетов к концу рабочего дня.

Девушки послушно побежали складывать еду в коробки и вытирать столы. Мужики разлили остатки шампанского в чайные кружки и поползли по рабочим местам.

Прямо у меня на глазах Паша, засовывая сразу целый эклер в рот, испачкал руки кремом, вытер их салфеткой и бросил ее прямо на только что протертый стол.

И меня прорвало.

– А что – мужчины не будут помогать убирать со стола? – громко спросила я, глядя на Пашу в упор.

– Марта! – одернула меня Вика, которая всю тусовку игнорировала меня, делая вид, что очень увлечена болтовней с Ангелиной.

Но было поздно. Девушки посмотрели с недоумением, Паша остановился и нахмурился, словно пытаясь перевести мои слова на понятный ему язык.

Уже взявшийся за ручку двери своего кабинета Матвей замер.

Обернулся к народу и пояснил с ухмылкой:

– А Марта у нас феминистка. Мыть посуду за коллегами она считает ниже своего достоинства.

Мертвая пауза длилась примерно четыре неловких секунды.

Меня рассматривали с брезгливым недоумением, словно странную зверюшку.

И с упреком.

Я даже знала, откуда был этот упрек.

Не раз и не два мне объясняли, что помогать женщинам надо «не скандалами, а делами». И лучший вариант – это присоединиться и помыть посуду, а не митинговать.

Но спустя четыре секунды механизм патриархального мира раскрошил попавшую в шестерни песчинку и продолжил работать как обычно. Женщины отправились на кухню, мужчины на рабочие места.

А Матвей подошел ко мне и встал рядом, засунув руки в карманы и глядя на то, как Леночка, неловко двигаясь из-за огромного живота, собирает пустые коробки из-под пиццы и пирожных в стопку.

– Знаешь, ты напоминаешь мне мою первую начальницу, – негромко, даже как-то интимно сказал он. – Она тоже упорно доказывала всем, что может работать наравне с мужчинами. Интересно, удалось ли ей…

– Думаю, если вы работали не донорами спермы – без сомнений, – отрезала я, не поворачивая головы.

Матвей неопределенно хмыкнул. То ли с удивлением, то ли принимая вызов.

– Если ты надеешься устроить здесь революцию – бросай эту идею.

Все-таки вызов.

– Почему?

– Такого удовольствия я тебе не доставлю.

– Это то, что вы обычно говорите женщинам, Матвей Александрович?

Он резко развернулся ко мне всем корпусом и сощурил глаза, глядя в упор.

Я отметила, что здесь, на ярком солнце, щедро текущем из панорамных окон, стало видно, что они весьма необычного цвета. Светло-светло-карие, почти янтарные. Полупрозрачные.

Словно слабо заваренный чай. Или ирландский виски.

Красивые глаза.

А вот взгляд – жестокий. Вызывающий мурашки по коже.

– Ты, Марта… – медленно начал он, и в голосе послышалась угроза.

Но нас прервала Вика.

Она буквально влетела между нами, явно испугавшись, что сейчас начнется что-то непоправимое. Раздвинула нас на пару шагов и влезла посередине, как кошка, которая не терпит, когда ее хозяин обращает внимание на кого-то еще.

– Матвей! – так радостно воскликнула она, что у меня от фальши свело скулы. – Чуть не забыла! Ты меня сегодня домой не подвезешь? Можем по пути кофе выпить, поговорить. Давно хотела с тобой посоветоваться по одному делу!

Матвей. Пятая глава

Матвей даже не посмотрел на Вику.

Лишь бросил равнодушно-раздраженно:

– Я не таксист. Вызови Яндекс.

Он и без того знал, как она сейчас на него смотрит. Снизу вверх, с собачьей преданностью ожидая подачки.

Когда-то его удивляло, что к нему активно липнут такие не очень счастливые женщины.

С разбегу назначают его солнцем своей жизни, ластятся, таскаются по пятам и выпрашивают, выпрашивают, выпрашивают крошки внимания.

Так было с самой юности, еще когда он сторонился людей и предпочитал образ мрачного мизантропа и отшельника, лишь бы ни с кем не общаться и не показать случайно, насколько ему сложно разбираться в человеческих чувствах.

Сломанные и несчастные девушки и женщины намного его старше слетались на этот образ как бабочки на огонь. И просто умоляли, провоцировали всем своим поведением – доломать.

Позже, когда он проходил психотерапию у лучших специалистов, он осознал, что они видят в нем своего равнодушного или отсутствующего отца. Отражение главного мужчины своей жизни. И надеются получить то, что не дополучили в детстве.

В отличие от отца, Матвей все же иногда снисходит до них. Дарит пару ярких эпизодов, отсыпает крошки – благо, это несложно.

И привязывает тем самым навсегда.

Когда он это осознал, ему стало непонятно, почему другие мужчины жалуются на недостаток женского внимания. Ведь вокруг столько женщин, которыми так легко управлять!

Достаточно послушать, что они сами говорят – и сделать так, как они хотят.

Все – после этого они сами вручают тебе пульт от своей жизни.

Именно поэтому Матвей старался брать на работу именно женщин.

Мужчин надо было ломать – или добиваться их расположения.

С женщинами было проще.

Им было плевать на результат, но работали они лучше мужчин, если нажать нужные кнопки на пульте.

Еще Матвея удивляли мужчины, у которых все было хорошо с женским вниманием, но они жаловались на излишнюю эмоциональность своих девушек и жен.

Ведь именно это было в них самое интересное!

Не тело, на которое принято пускать слюни.

Не безотказное обслуживание в быту.

И даже не способность рожать детей, к которым Матвей был равнодушен до брезгливости.

Нет.

Самым ценным всегда были женские чувства.

Яркие, сиющие, взрывные, непредсказуемые.

Иногда во время скандалов с женой он даже не слушал, что она кричала. Он завороженно, как ребенок на фейерверки, смотрел, как с калейдоскопической скоростью сменяются ее эмоции.

Разные. Чистые. Сильные.

Абсолютно недоступный ему фокус.

Марта на собеседовании выглядела умной, но скучной. Вполне подходящая кандидатка для того, чтобы бросить ее на амбразуру и забыть. Сама справится.

Но уже в первый день в офисе она показала, что ее рано списывать со счетов.

Матвей ожидал, что она выберет роль незаметной серой моли. Будет одеваться подчеркнуто асексуально и общаться с ним только по рабочим вопросам. Почему-то у него было именно такое представление о феминистках.

Вместо этого – ярко-голубые кроссовки, свободные брюки и синяя атласная рубашка с расстегнутым воротом, в котором видно тонкие ключицы. Неожиданный штрих – нежный и женственный, добавляющий ей беззащитности на контрасте с дерзостью.

И – цепочка на шее.

А на ней – простое золотое кольцо.