Рефлекс убийцы (страница 4)
О том, что государство насквозь прогнило, дела идут из рук вон плохо, а народ давно не верит ни в какой коммунизм, речь, конечно же, не шла. Курс был единственно верным, то, что делали деды и прадеды, не подлежало ревизии. Но перемены назрели, это понимали все. Экономика оказалась неэффективной, царили показушность и бесхозяйственность. Народ задыхался от тотального дефицита ВСЕГО. Система колхозов и совхозов доказала свою несостоятельность. Не могли сохранить даже то, что вырастили. Продовольственная программа не работала. Политбюро и секретариат ЦК КПСС оккупировали дряхлые старцы, едва ли понимающие суть происходящих вещей. Цвела преступность, наглели чиновники. В тисках бюрократизма задыхались не менее, чем от дефицита. Афганистан перемалывал бешеные деньги и человеческие жизни, но «помощь» афганскому народу, мечтающему о социализме, не прекращалась. Коррупция цвела и пахла. Средней Азией управляли новые баи – секретари горкомов и обкомов, создавшие свои собственные феодальные владения. Пьянство стало нормой жизни и давно превратилось в угрозу национальной безопасности…
До последнего, кстати, добрались. Антиалкогольная кампания была в разгаре. Сокращалось производство спиртосодержащих напитков, вырубались виноградники в Крыму и на Кубани. Водка в магазинах теперь продавалась с двух часов, и выдачу товара в одни руки жестко ограничили. В городах и деревнях к магазинам с винно-водочной продукцией выстроились гигантские очереди. Посещение вытрезвителя стало равносильно увольнению с работы или отчислению из учебного заведения. Потребление алкоголя в стране никак не сократилось – народ перешел на суррогат, зачастую некачественный и даже смертельно опасный. Пьющий люд пачками отправлялся в ЛТП, где режим не сильно отличался от тюремного. Проводились безалкогольные свадьбы – по инициативе комсомольских организаций, безалкогольные банкеты, поминки. Ошеломительной популярностью они, конечно, не пользовались. У народа отнимали его древнейшую забаву. Но идеолог кампании Егор Лигачев был уверен в своей правоте, непопулярная кампания набирала обороты – при полном попустительстве членов Политбюро и лично Михаила Сергеевича. Работали агитаторы, пропагандисты, прославляли трезвый образ жизни, но большого ажиотажа их лекции не вызывали. Кампания буксовала, становилась явлением вредным, а порой и разрушительным – во всяком случае, в том виде, в котором проводилась.
Как и по всем вопросам бытия, у подполковника Аверина имелось собственное мнение – связанное с опасностью бросания из крайности в крайность. Но он его не афишировал. Выпить себе позволял – немного, в хорошей компании и исключительно качественные напитки. Обед заканчивался, он докурил, выбросил бычок в урну. В голове еще звучал голос генерал-лейтенанта Зимина – заместителя начальника управления:
«Теперь это твое дело, подполковник, – по линии нашего управления. Ты вне подозрений – уж, слава богу, знаю тебя. Работать скрытно, если своим не доверяешь. Погодина вернется из Америки только на следующей неделе. Пиши заявку, сколько людей тебе надо: Седьмое управление выделит „топтунов“, могут подтянуться люди из „шестерки“ с опытом оперативной работы. Но своих все же не игнорируй – странно это будет выглядеть. Мы точно не уверены, что у нас информатор. Балансируй, ищи решение. Ильинского вызовут в Москву, придумаем предлог, чтобы ничего не подумал. Скажем, совещание в верхах с целью убрать из его должности приставку ИО. Сразу брать не будем, походить за ним нужно, присмотреться к человеку. Мы, конечно, верим агенту „Людмиле“, но не так, чтобы безоглядно. Вдруг ошибка, а мы повелись? Такого, подполковник, нам не простят…»
Противно опасаться своих – тишком вести телефонные разговоры, постоянно прятать документы в сейф, бояться сказать лишнего. Люди не дурные, все поймут. В новом деле было много непонятного и странного. Подозревать приходилось людей, которых в жизни бы не заподозрил. Маша Погодина – любимица Зимина – умотала в секретную командировку (он-то знал, что в Америку), а до поездки пропадала по полдня, контактируя с некими засекреченными товарищами. Почему Погодина оказалась вне подозрений? Впрочем, не так, именно она сообщила с другого конца глобуса новость, что в управлении работает информатор… Через пять минут он сидел в рабочем кабинете на четвертом этаже, продолжал переваривать информацию. Закуток начальника был символически огражден, но насквозь простреливался взглядами. Удивленно поглядывал Костя Балабанюк – чего это товарищ подполковник постоянно лезет в сейф и обратно? И бумаг у него на столе явно убыло. До совещания у генерала не замечали за ним такой придури. Константин был самым молодым в отделе – лет 27–28, – но подавал надежды, схватывал все на лету. Впрочем, мог задуматься – и надолго. У Кости была жена, он это не считал ошибкой молодости, но иногда тяготился бременем, особенно по утрам. Наблюдения показывали, что супруга – особа с характером и уже начинает вить из парня веревки.