– О, вот только не стоит заводить снова беседу о правах и обязанностях! – перебил Рэймонд. Вопиющая невежливость, только он почему-то не ощущал себя провинившимся. – Если вы попросите меня возвратиться в Англию и управлять делами вместе с вами, вы знаете, что я скажу. Мой ответ остался неизменным. Пока все остается так, как есть, – а вы об этом недвусмысленно намекнули только что, – я останусь за пределами страны. Там я хотя бы могу не делать вид, будто всем доволен, и… – Он остановился, потому что отец, внезапно опустив голову, закрыл лицо рукой.

– Половину моей жизни, – сказал лорд Хэмблтон негромко, – я пытаюсь объяснить тебе твой долг, но, к сожалению, у меня не получается. Я смирился с этим и молился о том, чтобы ты однажды осознал его сам. Возможно, так когда-нибудь произойдет, только у меня нет времени ждать. Я не хочу давить на тебя, мой мальчик, и Бог видит, я дал тебе столько свободы, сколько ты потребовал…

– Не столько, отец, – негромко возразил Рэймонд. Он подобрался весь, словно пес, почуявший добычу. – Вы потребовали от меня очень многого, и я дал это вам. Я исполнил свой долг перед семьей… пока. Пока вы ее глава, и все решается так, как вы хотите. И вы очень хорошо рассказали мне, что такое честь… в нашем, семейном понимании. Но я не пойду на то, чтобы снова жить здесь и быть… сыном лорда Хэмблтона. Разве вы не управляетесь делами сам? Мне кажется, все хорошо. Мое присутствие лишь помешает.

– Я не о том хотел тебя просить.

Вот тут Рэймонд удивился.

Он полагал, будто лорд Хэмблтон заведет свою вечную песню: возвратись под отчий кров, сынок, принимай управление имуществом и землями, ведь когда-то ты станешь их хозяином… Оскомину набившие фразы, одни и те же просьбы, аккуратные, завуалированные намеки… Через все это они прошли. И сейчас это Рэймонду еще более неинтересно, чем несколько лет назад. Сейчас он знает, что такое жизнь вне этих рамок.

– О чем же? – спросил он, выдержав паузу.

Отец опустил руку и прямо взглянул на сына.

– Хотел просить тебя жениться.

– Ч… что?

Рэймонд расхохотался. Но ведь это и вправду было смешно! А вот лорд Хэмблтон его реакции не оценил.

– Я полагал, что ты не воспримешь мою просьбу всерьез, однако прежде чем смеяться, выслушай. Мое самочувствие стало далеко от идеального и даже просто хорошего.

Веселиться Рэймонду сразу же расхотелось. Проклятие!

– Вы больны?

– Сердце. – Скривившись, отец приложил руку к груди. – Покалывает все чаще, и пару раз мне становилось хуже. Это повод для беспокойства. Я не из тех восторженных людей, которые не видят опасности или не желают ее видеть, несмотря на очевидные симптомы. Врачи, к консультациям которых я обращался, не дают никаких сроков и уверяют, что я проживу еще достаточно долго, и буду чувствовать себя хорошо. Только вот я подумал, что хотел бы перед смертью, когда бы она ни пришла, посмотреть на твою жену и, может, на своих внуков. Я понимаю, что ты не намеревался жениться сейчас и, будь твоя воля, вообще. Многие молодые люди так полагают. И ты знаешь, что я не стал бы тебя заставлять, если бы не необходимость. Понимаю, что такой шаг тебя не радует, и потому не стану устраивать твой брак, невесту выберешь сам…

– Погодите, отец, – Рэймонд поднялся, сделал шаг к столу и оперся кулаками о его отполированную поверхность. – Давайте-ка по порядку. Мне очень жаль, что ваше здоровье расстроилось, и вы знаете: я говорю правду. Мне жаль. Но это не означает, будто вы можете потребовать от меня женитьбы. И даже если оставить в стороне это – неужели вы полагаете, будто я приведу женщину в дом, где живет она?

Последнее слово он выплюнул.

– Я знаю, как ты зол на нее, – сказал лорд Хэмблтон. Теперь Рэймонд видел вблизи, что отец бледен, и повторял себе: сдержись, сдержись, не стоит его слишком волновать. – Знаю, поверь. Но ты также знаешь, что на все это мы идем ради репутации, ради нашей чести…

– Да при чем тут честь! Я говорю о девушке, о живой, нормальной женщине, которую ты предлагаешь мне привести в семью. Во-первых, мне жаль ее. Во-вторых, мне не нужна жена, пока, во всяком случае. Что я стану с ней делать? Я не хочу забирать ее в Италию, там я веду другую жизнь. Я не стану оставлять ее здесь – не настолько я ненавижу людей, чтоб делать им такие подарки! Бросить ее на глазах всего света и уехать?

– Раньше ты не жалел своих несчастных возлюбленных, – едко заметил отец.

– Раньше несчастными были только те возлюбленные, которые выбирали быть таковыми. Кудрявые дамочки со сквозняком под шляпкой. Они считали, что имеют право по мне вздыхать, коль скоро я протанцевал с ними тур вальса. А здесь иное дело. Супружество – опасная стезя, и у меня нет никакого желания по ней прогуляться. Что вам в голову взбрело, отец? Неужели ваше нездоровье натолкнуло вас на мысль, будто я не намерен жениться никогда и оставлю Хэмблтон без наследников? Это произойдет… когда-нибудь.

– Сядь, – велел лорд Хэмблтон.

Рэймонд остался стоять.

– Ты не подчиняешься мне, хорошо; я лишь прошу тебя подумать. Да, я беспокоюсь за тебя. Все твои обещания могут оказаться пустым звуком, и однажды ты рискуешь сгинуть в одной из бесконечных интрижек, которые затеваешь, не считаясь ни с кем. А мы, я и твоя мать, которую ты не желаешь называть матерью и даже по имени не зовешь, – так вот, я и Мэри останемся одиноки. Ты – единственное наше продолжение, единственная надежда и чаяние. Ты – наше дитя, как бы ты ни хотел откреститься от этого. Говоришь, что понимаешь долг; что ж, пойми его еще глубже. Я нездоров, твоя мать… ей необходима забота. И если меня не станет, проявить ее смогут лишь те, кто останется.

– То есть я прав. Вы хотите, если с вами что-то случится, чтоб я и моя воображаемая супруга присмотрели за ней. – Рэймонд почувствовал знакомую волну злости, поднимавшуюся в нем, словно тошнота. – Тогда как я не раз сказал вам, что не желаю иметь с нею ничего общего.

– Это неважно.

– Конечно, – горько согласился он.

– Нам важно твое счастье, – продолжал настаивать отец, – и я хочу, чтобы мы все были спокойны. Хорошо, если ты не стремишься жениться прямо сейчас, мы можем заключить помолвку. Тебе двадцать пять, Рэймонд, вскоре исполнится двадцать шесть, и тебе пора об этом задуматься. Для своего возраста ты излишне легкомыслен, все эти европейские кутежи хороши в меру. Мы можем договориться с какой-нибудь достойной семьей, где имеется юная девица, и даже если эта семья недостаточно состоятельна, неважно. Выбирай любую девушку, я беру на себя труд уговорить ее родителей.

– А, значит, меня все-таки помнят в Лондоне. Трепетные отцы и мамаши не пожелают отдавать невинных дочерей за страшного повесу?

– Если ты не наделаешь новых глупостей, то, может, и не откажутся. Заметь, это не идея, которую я тебе подаю. Это предупреждение.

– Я понял. Отец, вы режете меня без ножа. – Рэймонд глубоко вдохнул и выдохнул; кажется, с гневом удалось справиться. Что там ни говори, а не мог он срывать злость на отце, который только что сообщил о сердечной болезни. – Если даже я решусь на такое – я не обещаю, что решусь, – то все пройдет на моих условиях, а не на ваших.

В конце концов, ему есть куда податься, оставив молодую жену совершенно законно, только вот лорду Хэмблтону об этом неизвестно. Поселить ее в отдельном доме, не здесь, новый прикупить, и строго-настрого запретить приближаться к этому особняку и уилтширскому, и никого оттуда не принимать. Он все ей объяснит… если решится. При мысли о том, что какую-то девушку придется обречь на жизнь с ним, Рэймондом, у него зубы сводило.

Никто такого не заслуживает.

– Я ничего больше не прошу, – сказал отец, – только подумай об этом.

Рэймонд покачал головой и направился к выходу.

Глава 3

Небольшой особняк желтого цвета находился далеко не в центре Лондона и за прошедшие годы успел обрасти соседними домами, однако Рэймонд без труда его отыскал. Он спешился, бросил поводья лошади Кевину и объяснил:

– Конюшня с той стороны, можешь отвести коней туда. А потом пообедай, скажи на кухне, что приехал со мной. Я наверняка задержусь.

– Да, сэр.

Дверь открыли сразу же и без всяких ойканий.

– Добро пожаловать, сэр. – Тут дворецкий был старый, седой, как лунь, с круглыми, как будто вечно удивленными глазами. – Мы вас ждали.

– Я ведь не говорил, что приеду, – хмыкнул Рэймонд, отдавая ему шляпу, плащ и перчатки.

– Мы все равно каждый день готовы принять вас, сэр.

– Прекрасно. Вроде бы лесть, Броуди, а вроде бы и нет.

– Только гостеприимство, сэр.

– Ну, думаю, и правда оно. Где Лоуренс?

– Он пьет чай в малой столовой. Мне проводить вас?

– Смеешься, Броуди?

– Немного, сэр.

– Это хорошо, – одобрил Рэймонд и отправился в малую гостиную: этот дом он знал не хуже, чем свой собственный.

Окна широкой просторной комнаты выходили в небольшой сад, и здесь не наблюдалось никаких тяжелых портьер, только легкие муслиновые занавески, всегда собранные и опускавшиеся очень редко. Хозяин дома сидел в кресле у распахнутых дверей в сад, на маленьком столике рядом стоял поднос со всем необходимым для чаепития, и это фарфоровое великолепие переливалось в лучах заглянувшего сюда солнца. Когда же хозяин поднял голову и увидел вошедшего, резко поставленная чашка жалобно стукнула о блюдце, метнув отчаянный блик.

– Рэйн! Господь всемогущий, неужели это ты?!

– Не Господь, всего лишь я, – засмеялся Рэймонд и в следующее мгновение оказался в крепких объятиях друга.

– Да ты на себя не похож! – заметил Лоуренс, отступая. – Загорелый, как турок! Ты писал, что ездил к ним кофе пить; там и приобрел этот скандальный загар? Дамы будут шокированы.

– Не больше, чем обычно. Частью в Турции, частью во Флоренции, солнце нынче везде жарит. Кроме, как я посмотрю, старушки Англии.

– Твой отец говорил, что ты, возможно, приедешь. Ну, садись, садись. Броуди тебя видел? – Рэймонд кивнул. – Тогда звонить не имеет смысла, сейчас все принесут… А, вот и вы, Броуди! Благодарю.

Пока дворецкий, удостоивший долгожданного гостя такой чести, что лично подал вторую чашку и свежий чайник, расставлял посуду на столике, друзья с улыбкой смотрели друг на друга. Рэймонд не мог судить, насколько в глазах Лоуренса изменился он сам, но полагал, что достаточно, дабы получить сейчас ворох вопросов. А вот Лоуренс очень походил на себя прежнего, стал лишь немного массивнее, хотя и теперь крепким телосложением не отличался.

Если бы людей можно было сравнивать с собаками (хотя, почему бы и нет? Вроде не существует никакого специального закона, это запрещающего), Лоуренс получился бы биглем, жизнерадостным и верным. Рэймонд знал его давным-давно, и вместе они через многое прошли, включая сомнительные похождения, о которых судачил весь Лондон. Но еще до того, как они вместе кружили головы неопытным дебютанткам и опытным вдовушкам, друзья вместе выросли, хотя познакомились не в самом юном возрасте. Впервые Рэймонд увидел Лоуренса, когда обоим исполнилось одиннадцать, дни рождения их разнились лишь на месяц. Тогда-то сосед Хэмблтонов в Уилтшире, барон Невилл, пригрел у себя осиротевшего племянника. Холостой барон не жаждал связывать себя узами брака, а титул когда-нибудь следовало кому-то передать. Рэймонд полагал, что, будь Лоуренс старше, или хуже того – совершеннолетним, не видать бы ему баронства как своих ушей. Очень уж злился старик Невилл на своего непутевого младшего брата, женившегося на девушке не дворянского происхождения. Будь Невиллы менее знатны, тогда, может, старик бы и смягчился, но брат барона и торговка – это немного слишком. Тем не менее, когда оба родителя Лоуренса умерли во время эпидемии простуды, и мальчик остался один, дядюшка родственным долгом не побрезговал. Полюбовавшись на доставшегося ему тощего воробья, барон Невилл заявил, что сделает человека из этого бродяжки, и в своих начинаниях преуспел. Он приодел мальчишку (родители Лоуренса не бедствовали, однако до баронских доходов им было далеко), представил всем как своего официального наследника и, когда племяннику исполнилось тринадцать, вместе с Рэймондом отдал в Итонский колледж.