Народ гуляет, я же днем работаю, ночью дежурю. К вашему сведению, я не то что атеист, а разумный агностик. Да, готов согласиться, есть что-то выше нас, как бы это поточнее выразиться – запредельное, что ли, но я это что-то не видел, а раз не видел, то и суда нет. Бог за работу в неурочное время простит, не пьянка же.

Четырнадцатое июня, как сейчас помню. Троица. Теплая ночь, окна открыты, на полу в коридоре и палатах разбросаны стебли аира, запах сумасшедший! Пусто. Все ходячие разошлись по домам, весь персонал тоже – праздновать. Собрались перед тем у меня в кабинете, отметили, как водится, и по домам, а я остался. Обошел полупустые палаты, присел на пару минут около бабушки ведьмы Оли, пожелал спокойной ночи. Она меня перекрестила темной сухой костлявой ручкой и говорит: прощайте, доктор, я теперь легкая, Святая Троица со мной. Сподобила меня… И слово какое-то сказала, я не расслышал. Похлопал ее по руке и отправился к себе. Входя в кабинет, оглянулся и с удивлением увидел в конце коридора мелкую женщинку в черном. И она оглянулась. Чувствую, смотрит на меня, а лица разобрать не могу, серая пелена какая-то у нее на лице. И котенок вроде на плече, пасть розовую открыл, но звука нет. Или белка. Тут она повернула за угол и исчезла. Я еще ухмыльнулся: впору, мол, перекреститься.

Ночь прошла спокойно. Раскрытые окна, благоухание зелени, пребывание слегка на рауше способствовали тому, что я спал как убитый. Утром встал, свежий, бодрый, напился кофе. День разгорался чудесный, солнце светило, небо голубое. Прошелся я по больнице, народ подтянулся, кухня уже работает, санитарочка Света что-то скребет. Зашел к Олиной бабушке, а она, бедняга, умерла. Причем ничто не предвещало такого исхода, радовалась старушка накануне светлому празднику, улыбалась… Тут меня словно жаром обдало: я вспомнил, что она попрощалась со мной! И сказала… Что же такое она сказала? Святая Троица, говорит, со мной, сподобила меня… И тут я вдруг вспомнил слово, которое она сказала! Мара! Сподобила меня Мара, точно! И сразу видение: мелкая женщинка в черном заворачивает за угол, и лица у ней не разобрать. Ну ладно, думаю, теперь не отвертитесь. Нашел Зою, пошли, говорю, поговорить надо. Привел в кабинет, сядь, говорю. Она смотрит во все глаза, даже испугалась. Я говорю, бабушка из третьей палаты умерла и спрашиваю: «Зоя, кто такая Мара? Может, теперь скажешь?»

Она смотрит на меня и молчит. Я наугад: «Я ее вчера здесь видел!» Она перекрестилась. Ну, говорю грозно: «Кто такая Мара?» А она мне: «Да вы ж не верите, вы городской, это наши дела, вы чужой, вам не надо». Я настаивал, и в конце концов она, как принято говорить в криминальных романах, раскололась. Мара была ведьмой, давно уже, лет сто назад. А когда умерла, не пошла туда, а осталась между явью и навью, и теперь приходит на Троицу. Раз в год. И только в больницу, потому что на этом самом месте стоял когда-то ее дом. Мару когда видят, когда нет, она всегда ночью, всегда на Троицу, когда зеленью сильно пахнет. Приходит за смертником, вот как Олина бабушка, чей час пришел, и она уже ждет. С Олей попрощалась, та днем приходила, с соседкой по палате, раздала санитаркам деньги на спомин, приготовилась. И призвала Мару. Потому и в больницу попросилась. Положили ее мы с гипертоническим кризом, а тут оказалось, что сама попросилась и призвала эту самую Мару.

Вся больница знала, что бабушка собирается умереть, и совершенно спокойно это восприняла! Язычество какое-то, честное слово. Как она выглядит, спрашиваю. Ну как, говорит, маленькая, в черном, кошка при ней черная, а лица не разглядеть, потому как мельтешит и не дается. Говорят, к удаче, если ее увидеть, и смерть легкая, всякому бы такую. А кто вам сказал про нее, спрашивает. Не помню, бормочу, совершенно обалдевший. И не знаю, то ли верить, то ли нет. Это к вопросу, насколько легко соскребается с нас налет модернизма, неверия и антимистицизма, так сказать, и вы с головой ныряете в то, чему и названия-то нет. Вспоминаю, что, действительно, была черная кошка, а лица не было. Маленькая, в черном. Все во мне восставало против Мары, перечислил всех наших служащих, расспросил всех лежачих, остававшихся той ночью в больнице, кто такая, была ли. Их было-то раз-два и обчелся, никто летом не хочет в больницу по причине садово-огородных работ. Ответ был однозначный: нет, не видели. Зацепила она меня, стал вызнавать. Оказалось, все про нее знают. Весь городок. А некоторые даже видели, и описание подходит: маленькая, в черном, без лица, и кошка. И непременно кто-то умрет. И обязательно в больнице. И обязательно на Троицу. Она сама умерла на Троицу, вот и любит приходить тогда же. Она, оказывается, застряла между явью и навью… Навь! Я и слово-то такое впервые услышал. Мир мертвых, оказывается. Явь, соответственно, наш мир. А то есть еще правь. Три мира славянского мифологического миропонимания, три стороны бытия. Реальный мир, мир мертвых и правь – истина и законы, управляющие реальностью. Махровое язычество, дожившее до наших дней. Обитатели городка жили с этим знанием с рождения, я же не знал о нем ровным счетом ничего. Заинтересовался. Стал искать ответы, записался в библиотеку, подружился с ведьмой Олей. Рассказал ей, что видел Мару. Не уверен, что она поверила. «Кто же она теперь такая, – спрашиваю. – Была ведьмой, а сейчас?» «А сейчас, – отвечает Оля, – защитница, оберегиня, отпугивает нечисть и лихо всякое». «Она же приносит смерть», – говорю. На что Оля ответила: «Значит, пришло время, человек сам призвал». Получается: оберегиня и ангел смерти. Как это совместить? И я сдался.

– Надо было проверить больничные архивы на предмет смертности на Троицу, – вмешался Степан Ильич. – Архивы хранят все.

– Уверяю вас, что это было первое, что пришло мне в голову, – сказал Доктор. – Я не поленился, просмотрел архивы, расчислил Троицу за последние десять лет, и действительно, оказалось, что кто-то обязательно умирал как раз в ночь Троицы. Мистика! Там, конечно, не упоминалось про Мару, но все равно показательно. Вот так, господа реалисты, думайте, что хотите.

– А я верю, – сказала Любаша. – В мире одних букашек миллионы видов, я читала, а значит, полно и всяких невидимых сущностей. Когда-нибудь ученые научатся их выявлять и…

– Люба! – произнес Степан Ильич, и Любаша привычно умолкла на полуслове.

– Со временем я и сам стал думать, что привиделась она мне после праздничного застолья, – сказал Доктор. – Хотя какое там застолье! Выпили по паре стопарей домашней водки да разбежались. Зелье, правда, крепкое было, забирало мгновенно, но не до такой же степени! И в галлюцинациях замечен до тех пор не был, нервная система, сон, все в норме. Так и не знаю до сих пор. Разум протестует, а как объяснить, не знаю.

– Не привиделось, – сказала Инесса. – Об этом много написано. Человек после смерти застревает между мирами – ни туда, ни сюда, так и существует. Никто его не хочет, ни там, ни тут. Плата за грехи. Она была ведьмой, колдовала, вот и поплатилась.

– Или переселилась в параллельный мир и приходит время от времени, – добавила Любаша.

– Люба!

– Дамские фантазии, извините за выражение! – не выдержал Полковник.

Что тут началось!

– Весь мир одна большая фантазия! – воскликнула Инесса. – Женщины это прекрасно понимают. А вы… Вы толстошкурые!

– Почему это толстошкурые? – обиделся Полковник.

– А барабашки? – закричала моя Лариса. – А тонкий мир?

– А домовые? – вторила ей Любаша. – Это разве не язычество?

– Позвольте, позвольте, – волновался Полковник. – Неужели вы верите в домовых? В двадцать первом веке?

– Верь не верь, а ведь есть что-то. Доктор! Владимир Семенович! Скажите ему!

– Ну как же вы не понимаете? Мы не одни в этом мире!

– Ага, еще и пришельцы.

– Я знаю, такие случаи описаны сотни раз!

– Не верю! Язычество было тысячу лет назад!

– Подождите, подождите! – закричала вдруг Инесса голосом, от которого мороз продрал по коже. – О чем мы спорим? Что можно знать? Нам рассказали интересную историю, которая нас зацепила, вон, как раскричались! И не надо тут голосовать «за» или «против», все равно ни до чего мы не дойдем, потому что нет ответа. Ни у кого нет. А вы, Доктор, говорили, что материалист…

– Конечно, материалист, не язычник же. А только любое событие можно по-разному толковать. Случайности, совпадения, фантазия взыграла… Только и всего. Человек животное с воображением, ему нравятся сказки, он любит пугать и пугаться, испытывает потребность в острых ощущениях. Да и приврать гораздо. Животное, в смысле.

– О чем это вы? – спросила Инесса. – Вы что, выдумали эту Мару? И на самом деле вы ее не видели?

– Видел. Правда, находясь под парами. Я с вами честен, как на духу: не готов присягнуть, что видел в реале, как сейчас говорят. Тогда был уверен, сейчас уже не знаю, столько лет прошло. Я уехал оттуда через полгода, до следующей Троицы не дотянул. Не знаю. Мы с Полковником материалисты, правда, Полковник? Мы не верим вашим бабским, пардон, забобонам.

– Вы провокатор, Доктор! – заявила Инесса. – Рассказали про ведьму с черной кошкой, а теперь в кусты: не уверен, не знаю, под парами. Так нечестно!

– Нечестно! – подтвердила Любаша. – А я вот верю! И вы верите, только не хотите признаться, вы ведь человек ученый, вам стыдно верить в привидения.

– Люба!

– Ладно, ладно! – замахал руками Доктор. – Я действительно не знаю. То ли было, то ли нет, понимайте как знаете. Ответа у меня нет. Уже после отъезда я несколько раз собирался позвонить Зое, спросить, не умер ли кто-нибудь на Троицу, да так и не решился, постеснялся. Так что не знаю.

– Было!

– Глупости! Не было!

– Виктор Романович, скажите хоть вы! Не молчите! – воззвала Любаша к молчащему Адвокату. – Вы человек опытный и много читаете!

– Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, – процитировал Адвокат. – Это скорее вопрос веры, а не знания. Ученые отвергают паранормальные явления, но существуют явления, которые современная наука объяснить не в состоянии.

– А вы верите?

Адвокат задумался. Огни свечей отражались в стеклах его очков, и в нем чувствовалось что-то потустороннее.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Допускаю, что-то есть.

– Конечно есть! – воскликнула Любаша. – Мы же ничего о них не знаем!

– А легенды? – сказала Инесса. – А мифы? Думаете, просто так?

Одним словом, мнения разделились. Мужчины в Мару не поверили, женщины наоборот, а Доктор посередине, отстранился вроде: я, мол, доложился, люди добрые, а вы как знаете. Его вообще понять трудно, иногда как выдаст что-нибудь или из древней истории расскажет, так и не знаешь, правда или понарошку, и кажется, вроде как подсмеивается над тобой. Адвокат тоже посередине – не определился. Осторожный!

Ох уж этот мне Доктор! Не ожидал, честное слово, не ожидал. Мы еще долго не могли уснуть, моя Лариса приводила все новые и новые доказательства тому, что они существуют, все про нас знают, подсматривают и приглядывают, только невидимые, а то еще вроде ветерок или сквознячок пролетит, и шаги и скрипы, а в доме никого.

– Ужас! Мороз по коже! – восклицала она, вертясь.

– Ты же образованный человек, бухгалтер, и веришь в эту чушь? Доктор посмеялся над вами, а вы и рады, – пытался я урезонить супругу.

– Ты… Ты какой-то… Не знаю! – Лариса даже заикаться стала от возмущения. – Нет в тебе широты! Честное слово! Зашоренный! И не читаешь ничего, кроме политики.

И по новой, с самого начала, с домыслами и догадками, даже не ожидал от нее, серьезная вроде женщина, супруга и мать. А на личности зачем переходить? Даже обидно – зашоренный! Я же не называю ее суеверной темной бабой, хоть и хочется. А Доктор, умник, туману напустил, завел всех, а они и рады. Ну, Доктор! Лежит сейчас небось да посмеивается.