Я сверилась со своим ежедневником и увидела чёткую запись: 15:00 Вэнден Брокс. Но это явно был не тот Вэнден Брокс, которого я ожидала увидеть.

– Прекрасно. Присаживайтесь, – я указала на большую кушетку, по форме напоминающую плавную букву S в перевёрнутом виде.

– Занятная кушетка, – улыбнулся он.

– Располагайтесь, как вам будет удобно, – я дружелюбно улыбнулась.

Новые клиенты – это всегда странно. Ты оцениваешь человека по его внешнему виду, замечаешь его повадки, улавливаешь мимику и жестикуляцию. Тембр голоса, манера общения. Всё это позволяет моментально составить портрет человека. Как будто ты лезешь в душу ещё до того, как тебя туда впустили. Но в этот раз всё было как-то иначе.

Несмотря на его статный вид, красоту и мужественность, я испытала какую-то настороженность. От чего-то мои пальцы дрогнули, и я не с первой попытки смогла включить диктофон.

– Надеюсь, вы не против записи? У нас всё конфиденциально. Секретарь должна была вас предупредить по этому вопросу.

– Всё в порядке. За ту сумму, что вы просите за свои сеансы, даже и мысли не приходило, что ваши записи могут быть использованы во вред.

Я почувствовала, что невольно краснею. Было странно услышать от человека, у которого на руке сверкнули ролексы, упрёк по поводу расценок.

– О, не волнуйтесь, вы мне по карману, – сказал он, видимо, уловив мою реакцию.

Я сдержанно улыбнулась и вместе с тем ощутила, как неприязнь разливается по моему телу. Но я не вправе испытывать подобные эмоции по отношению к клиентам.

– Итак, мистер Брокс, давайте поговорим о том, почему вы здесь оказались.

– Странно, я думал, что все психоаналитики любят тянуть резину. Ну знаете, больше сеансов – больше гонорар. Чем психоаналитики не бизнесмены? А вы! С места в карьер. Неожиданно.

Он улёгся на кушетку, сложив руки в замок на груди. Склонил голову, чтобы видеть меня. Я вышла из-за стола и села в кресло с деревянными широкими подлокотниками. На них я разместила руки, выражая языком тела свою открытость. Это помогало клиентам почувствовать доверие.

– Мистер Брокс, мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне. Или о ком-то другом.

– Хорошо. Хотите к делу? Давайте. Я не против. Однако рассчитываю на то, что психоаналитики не склонны к осуждению.

– Ни в коем случае, уверяю вас.

Он уставился в потолок, и я ещё больше ощутила скованность в собственном теле. Мне хотелось откровенно ощетиниться на этого мистера Брокса. Но я максимально сосредоточилась на своих руках, крепко ухватившихся за подлокотники.

– У меня больше 10 лет не было секса.

Я выдержала паузу, давая клиенту возможность высказаться.

– Ну то есть в нормальном его проявлении. Вы знаете, Кения Джойс, – он с каким-то пренебрежением произносил моё имя, – это потому, что мой член слишком большой.

Я пыталась лишь понять, по какой причине этот человек оказался в моём кабинете. Пока что это выглядело как игра на публику. Только с какой целью?

– Как вы считаете, это проблема? – спросил он и снова уставился на меня.

– Многие женщины об этом мечтают, – уклончиво заметила я.

– Они не понимают, чего хотят, – усмехнулся он.

– Поясните, – попросила я, внося первые пометки о клиенте.

– Он настолько большой, что не приносит должного удовольствия. Они жалуются на боль.

– Поэтому вы перестали общаться с женщинами?

– Нет, я не перестал общаться с женщинами. Однако до интима теперь не доходит. Я знаю, что они все поголовно твердят, что хотят член побольше. Но на деле всегда всё одинаково. Они просят меня перестать.

– И ваша позиция – никакого интима, я правильно уловила суть?

– Нет. Проблема не в этом.

– А в чём же, мистер Брокс?

– Проблема в том, что я сплю со своей кузиной.

Я уселась поудобнее в кресло, чувствуя себя по-прежнему некомфортно.

– Опишите ваши отношения с кузиной.

– Это началось ещё в подростковом возрасте. Тогда мы просто экспериментировали. Ну знаете, подростки часто такое делают. Пробуют что-то, чего ещё толком не понимают. Обычно спустя годы они уже чётко осознают, что это было неправильно и нездорово. Однако у нас всё сложилось иначе.

– Как же?

– У неё сейчас семья: муж, дети. Но периодически мы продолжаем встречаться. Потому что ей по-настоящему нравится.

– Я правильно понимаю? Вашей кузине интим с вами не приносит неприятных ощущений? Как это было с другими женщинами.

– Всё верно. Ей действительно нравится.

– Тогда проблема только в том, что она – ваша кузина?

– Так точно, – он горько усмехнулся.

– Вы боитесь социального неодобрения?

– Это неприемлемо, мы оба это понимаем.

– Вы обсуждали этот вопрос?

– Естественно.

– И к каким выводам вы пришли?

– Что нам нужно прекратить эти встречи.

– И вам это удалось?

– Всё по-прежнему. Мы встречаемся, занимаемся животным сексом, расходимся. Обещаем друг другу, что это в последний раз.

– Что вы хотите получить от наших сеансов? Освободиться от этой связи?

– В том числе.

– Но в чём корень проблемы вы уже знаете?

– Ну да, вопрос физиологии, анатомии, или как хотите это называйте.

– Или проблема в вашем патологическом страхе быть отвергнутым? – уточнила я.

– Нет смысла бояться того, что неминуемо случится.

– Вы верите в то, что вы с вашей кузиной созданы друг для друга?

– Нет.

– Верите в то, что у человека в жизни есть только одна идеальная пара?

– Нет.

Было не похоже, что у мистера Брокса сексуальные перверсии – то есть сексуальное поведение, отклоняющиеся от нормы. Вряд ли всё дело было именно в том, что его удовлетворял лишь инцест.

– Тогда вы должны понимать, что в мире существуют и другие женщины, способные принять тот факт, что вы обладаете нетривиальным размером.

– Ну допустим, – он с интересом сел.

– Значит, нужно понять, как изменить ваше отношение к женщинам.

– Вы очень интересная женщина, Кения Джойс, – он хищно улыбнулся.

– Спасибо, но мы говорим сейчас о вас, а не обо мне, – настойчиво напомнила я.

– Только не нужно мне говорить о вашей профессиональной этике, – он изобразил кавычки, – окей?

– Вы деловой человек, мистер Брокс. Вам прекрасно известно, что в любой компании есть свои корпоративные правила.

– Окей, шутка не удалась, – он продолжил улыбаться, изучая моё лицо, но выражение на нём не менялось, как бы он ни старался меня выбить из привычной колеи.

Я принялась вносить более подробные записи в свой рабочий блокнот формата А4, задняя сторона которого представляла из себя планшет, удобный для записей.

– Надеюсь, вы там не пишете, что у меня отсутствует чувство юмора? Для мужчины это очень оскорбительно. Всем известно, что женщины обожают мужчин с хорошим чувством юмора.

– Можете не переживать на этот счёт.

– Кажется, на сегодня достаточно, – сказал Вэнден Брокс, бескомпромиссно вставая с кушетки.

Он оправил лацканы своего пиджака, рукава рубашки.

– Наше время ещё не закончилось, – сказала я, бросая взгляд на большие песочные часы на столе.

– Считайте, что это щедрые чаевые.

Он снова улыбнулся.

– Вы прекрасно знаете, что мы не берём чаевые.

– Кения Джойс, расслабьтесь уже. Увидимся. – Он повернулся у самых дверей и добавил. – Не суетитесь, я уточню ваше расписание у секретарши.

Он оценивающе скользнул по мне своим холодным взглядом, от чего я испытала ещё большее отвращение. И вышел так быстро, что я невольно усомнилась: было ли всё это на самом деле? Самый короткий сеанс в моей жизни.

Продолжая сидеть в кресле, я оглянула пустой кабинет. Поспешно встала и подошла к окну, чтобы распахнуть его настежь. В помещении стоял настойчивый запах его дорогого одеколона. Веяло головокружительным мускусом с ощутимой горчинкой грейпфрута. Тошнотворно приятный запах. Нижние ноты изысканные, верхние – слишком резкие. Меня замутило.

Когда я открывала окно, увидела, как Вэнден Брокс перебежал улицу на противоположную сторону, где был припаркован его дорогой автомобиль платинового цвета, отражающий стократно солнечный свет. Брокс оглянулся и тут же увидел меня в окне. Он улыбнулся, нет, даже оскалился. И я быстро опустила жалюзи, чувствуя себя ещё более отвратительно.

Черри Эллерби
Georgian College Of Art^[3],
Студенческий городок

1

Сколько себя помню, всегда рисовала. Всему виной мой тип темперамента. Я мрачный меланхолик. Никогда не умела видеть в происходящем хорошее, настраиваться на позитивные эмоции, радоваться мелочам. Знаю, жизнерадостным сангвиникам живётся куда легче. Радуешься всему, что ни происходит. И живёшь с лёгким сердцем. Да, я бы с радостью поменялась бы с кем-нибудь, чтобы стать таким сангвиником. Но, к сожалению, так нельзя. Поэтому мне оставалось только быть угрюмой, замкнутой и одинокой.

Таким ребёнком я была. Пугала родителей своей угрюмостью. Читала детские страшилки с жуткими картинками, чем неимоверно пугала мать ещё больше. Нет, у меня не было никаких задержек в развитии. Не было и заторможенного развития. Всё было так же, как и у других детей. Только безрадостно. И это при том, что в моей жизни ничего катастрофического не происходило. Всё обычно и даже гораздо лучше, чем у многих других детей.

Знаете, я выросла в полной семье. Нормальной семье. И всё там было предельно нормальным. В отличие от меня. Мне не нравилось проводить время с другими людьми. Мне нравилось читать и рисовать. И в итоге моя мрачность вылилась в творчество. Рисовать мрачные комиксы и писать к ним тексты.

Разлад с моей семьёй случился к моим двадцати годам. Они с ужасом отнеслись к тому, что я собираюсь поступать в художественный колледж. Совершенно «непрестижный, с непонятной квалификацией на выходе и сомнительным дальнейшим трудоустройством». Я поступила на отделение графической иллюстрации. И именно так началась настоящая жизнь. Я уехала из родительского дома, чтобы примкнуть к другим таким же творческим личностям в студенческом городке Georgian College Of Art. Так я оказалась вдали от дома, скептически настроенных родителей и прохладного климата Анкориджа, штата Аляска. Самым крутым открытием для меня стало то, что в Джорджии действительно тёплое лето, хоть и дождливое. Но знаете, что? Иногда ты находишься в таком потрясающем месте, что даже дождь становится каким-то освободительным.

2

Я не хотела найти друзей по интересам. Не собиралась быть общительной и интересной. Да, я сменила город и даже штат. Но не для того, чтобы начать сначала, как делают многие. Или чтобы попытаться стать кем-то другим. Я была по-прежнему замкнутой в себе и не стремилась это изменить.