Коллежский секретарь. Мучительница и душегубица (страница 20)
– Дело нужное, Степан Елисеевич. И ежели виноват господин Дурново, то отвечать станет по закону. Но допрос надворного советника может производить чиновник равного ему чина или выше его. Ты же, сударь, только коллежский секретарь. И сам вести допрос чиновника юстиц-коллегии господина Дурново не можешь.
– Князь Цицианов – надворный советник, Иван Александрович.
– Он представитель Сената и может показания у Дурново взять! И не обижайся на меня, Степан Елисеевич. Повздорили мы с тобой немного. Не помни зла.
Цицианов был удивлен поведением начальника канцелярии не менее Соколова.
– Неужели испугался? – спросил он Степана.
– Как-то все быстро произошло. Слишком быстро.
– Но допрос он нам разрешил. И это главное. Мы же к этому стремились. Посмотрим, что можно вытрясти из старого сутяги.
– Да уж как-то легко он сей допрос разрешил, князь.
– Разрешил и ладно, Степан Елисеевич. Допрашивать его лучше в застенке разбойного приказа. Там обстановка расположит его к разговору.
– Действуй, князь.
Глава 11
Куда приведет нить?
Ноябрь 1763 года
1
Москва.
Следственная канцелярия (разбойный приказ)
Допросная комната.
Надворный советник канцелярии юстиц-коллегии Федор Петрович Дурново по делу о нападении на коллежского секретаря Соколова, не сообщил ничего. Божился что про сие ничего ему не ведомо. Но вот про дела салтыковские изъятые из архива соловьем стал разливаться.
Он сообщил об убийстве 12-летней девочки Прасковьи Никитиной, что состояла при барыне своей Дарье Николаевне Салтыковой в горничных. Свидетельства о том были в полицейском протоколе осмотра тела, и также было свидетельство священника церкви Иоанна Белоградского отпевавшего покойную.
Также сообщил письмоводитель об убийстве 19-летней Феклы Герасимовой. Тело, которой было предоставлено для осмотра 1-й полицейской команде, и про то был составлен протокол.
Зверские убийства крепостных заставили Цицианова содрогнуться.
– И то было свершено Дарьей Салтыковой? – спросил князь.
– Похоже на то, но сие дело было в ведомстве полиции, Сыскного приказа и сенатского отделения, и я слыхал о нем токмо потому, что вел записи для юстиц-коллегии. В нашем ведомстве сим не занимались. Я же по долгу служебному про то ведаю.
– И кто вел сие дело от прокурора Сыскного приказа? Кто? – спросил Цицианов.
– Чиновник Сыскного приказа коллежский советник Рябинин, – честно признался Дурново. – И он те дела завершил, и невиновность Дарьи Салтыковой довел. После чего помещицу от всех следственных докук было велено освободить. И приказ про то отдал сам прокурор Сыскного приказа Хвощинский.
– Ты знаешь чиновника Рябинина лично, Фёдор Петрович? – спросил Цицианов.
– Слышал о нем, но личного знакомства не имею.
– Дале про какие дела еще знаешь, Фёдор Петрович?
– Дело крепостного мальчишки помещицы Салтыковой. Имени сейчас уже не могу вспомнить. Его на морозе обливали водой холодной, а затем кипятком поливали. Мальчишка три часа то терпел и так орал, что вскоре себе горло сорвал, и токмо шипеть мог. Сие происходило не в Москве, но в имении Салтыковой. Но не в селе Троицом, а в ином. Где сие было не помню. Но в деле то есть. Его утром уже мертвого доставили к барыне, а она велела его похоронить. Но священник тамошний, увидев тело, отпевать его не стал, а велел везти в полицию в Москву. Но и то дело вскоре замяли, и Салтыкова вышла из воды сухой.
– А сие дело кто вел?
– Да все тот же чиновник по фамилии Рябинин. Но, ежели хотите с ним поговорить, то сие весьма затруднительно. Он с полгода назад отбыл в Казань по новому назначению, где и служит в канцелярии губернатора.
Затем Фёдор Петрович Дурново назвал еще несколько дел по странным смертям крепостных в доме помещицы Салтыковой.
И начались для Соколова и Цицианова тяжелые дни…
2
В канцелярии Юстиц-коллегии в Москве.
Дела следственные архивные надворный советник Михайловский им привез лично, чему они подивились. В этот раз он был сама показная любезность, хотя в его глазах было презрение.
– Рад вас приветствовать, господа. Я прибыл к вам от имени прокурора господина Хвощинского.
– Мы ждали вас, господин надворный советник, – вежливо произнес Соколов.
– Вот здесь, Степан Елисеевич, все дела, что вы хотели посмотреть. Со всеми опросными листами и всеми показаниями, что были тогда собраны. Ни одна бумага отсюда не пропала. В сем готов поручиться головой.
– С чего это вам захотелось нам помочь? – язвительно спросил Михайловского Цицианов. – В прошлую нашу встречу такого желания у вас не было? Не так ли?
– Не знаю, князь. Такова воля моего начальства. И для меня сие также загадка. С чего это Хвощинский распорядился дела вам отдать? Может, вы мне скажете, в чем дело? Что там в верхах изменилось? Фортуна стала к вам неожиданно благосклонна?
– Дело сдвинулось с мертвой точки, господин надворный советник, – заявил Соколов. – А ваше начальство боится окликов из Петербурга.
– Ты чудной человек, Степан Елисеевич. И что ты доказать хочешь? Думаешь, кому-то правда в сем деле требуется? – спросил Михайловский.
– Требуется! – заявил Соколов. – В сих делах есть люди, которым правда требуется, дабы подобное не повторялось. Да вам, сударь, сего не понять, как я вижу. Потому давайте об деле. Убийство 12-летней девочки Прасковьи Никитиной. Известное вам дело?
– Да, – кивнул Михайловский. – Но вина госпожи Салтыковой в том деле не установлена.
– Так мы её со Степаном Елисеевичем установим. В том не сомневайтесь. Я прибыл сюда из Петербурга, чтобы то дело расследовать до конца.
– Боюсь сие не в ваших силах, господа. Следователя, что сие дело вел, более нет на Москве.
– Мы знаем о его переводе в Казань. И что с того? – спросил Соколов.
– Его нет не токмо на Москве, но и в сем мире. Рябинин был убит два месяца назад на дуэли с поручиком Михновым. Выстрелом в лоб. Так что допросить его вы не сможете.
Для Соколова это был неожиданный удар. Но он не подал виду, что хоть немного сим обстоятельством огорчен.
– И что с того, что Рябинин умер? Дело то здесь! – он похлопал ладонью по папкам.
– Дай-то бог вам господа с сим делом совладать, – саркастически ухмыльнулся Михайловский. – Не знаю я всех игр ваших, но здается мне, начальство подшутило над вами. Я начинаю понимать Хвощинского.
Михайловский вызывающе рассмеялся и удалился не попрощавшись.
Цицианов посмотрел на Соколова и произнес:
– Что скажешь?
– А ничего. Дурново, хитрая лиса, провести нас задумал. Зато понятно теперь с чего это они нам дали сии дела. Я еще тогда по его роже видел, что они нам новую пакость готовят. Но мы с тобой заново начнем следствие. Вот только по капитану Тютчеву отчет в Петербург составим. И об том, как дело попытались похитить скажем. Пусть Иванцов доведет то до кого следует. А мы эти дела раскопаем! Я не пожалею себя но правду сыщу! И тогда пусть Михайловский сдохнет от досады. Раскручу я его мерзости.
– Но дело по Тютчеву еще не завершено. Его продолжать стоит.
– И станем продолжать, князь. Станем. Они там хотят, чтобы мы переключились на сии дела, что нам притащил Михайловский.
– Я тоже об этом подумал, Степан. Для того они их нам так легко и отдали.
– А мы сделаем вид, что полностью о Тютчеве позабыли. А с сими делами станем и по нему работать. От холопов салтыковских много можно узнать…
3
В доме священника церкви Иоанна Белоградского Василия Иванова в Москве.
В полдень Степан Елисеевич Соколов прибыл в дом священника церкви Иоанна Белоградского отца Василия Иванова. Он проживал недалеко от дома Дарьи Салтыковой. И сюда коллежского секретаря привело дело об убийстве 12-летней девочки.
Священник был дома и сразу принял чиновника. Это был немолодой грузный мужчина с окладистой бородой. Синий нос выдавал в отце Василии большого любителя винного пития.
Священник как раз собирался обедать, и был за столом. Он кивком головы ответил Соколову на его приветствие и указал ему жестом на стул.
– Садись, сын мой, за трапезу вместе со мной. Отобедаем, чем бог послал.
– Да время не терпит, святой отец. Дел много и все ждут моего участия.
– Похвально, сын мой. Дело прежде всего. Ну, так зачем пожаловал в мой дом?
– У меня имеется ваше свидетельство в деле о смерти крепостной Прасковьи Никитиной.
– Это девка из салтыковского дома? Помню сие! Но было это уже давно и про то дело давно все позабыли. Чего тебе в нем? Я тогда все сказал дознавателю. И добавить мне нечего.
– Девочка была убита?
– Сын мой. Вчера в моей церкви холопа отпевали, князей Гагариных. Его засекли батогами на господской конюшне. Слыхал про то?
– Нет, батюшка. Я вас о другом спрашиваю. Мне бы про Прасковью Никитину…
– Вот то-то! – перебил его священник и выпил чарку водки. – У нас на Москве ежедневно холопы помирают. А в деревнях сколь барской дворни от побоев мрет? Ты считал ли?
– Это так, батюшка, но…
–Да ты погоди. Я салтыковское то имение хорошо знаю. И холопы там помирали. И сие знаю. Но в других домах они также помирают. А чего под Дарью-то копаете? Какой в том интерес имеете?
Священник выпил вторую чарку водки и стал жевать крылышко жаренного гуся.
– Интерес мой государственный, батюшка. Я следствие по делу помещицы Дарьи Николаевны Салтыковой веду по именному повелению государыни императрицы Екатерины Алексеевны.
– Знаю, я этот интерес государственный. Знаю, сын мой. Кому-то мешает Дарья, вот и завели дело против неё. А против Гагариных дела не заведут. Имение то у них заложенное-перезаложенное и в карманах шиш! А у Дарьи-то имение справное. И не одно. И денег припрятано довольно по тайникам. И самое главное клад салтыковский.
– Что? – Соколов ни разу не слышал ни про какой клад. – Что за клад, батюшка?
– Да ты не блаженный ли, сын мой? – священник хитро посмотрел на Соколова. – Сидишь и водки не пьешь. Что за русский, что водки не пьет? Либо иноземец, либо сволочь! А ты кто?
Соколов понял, что без водки не обойтись и придвинул отцу Василию свой стакан. Тот крякнул и наполнил его до краев. Степан залпом его выпил.
– Вот! – священник снова налили и себе и чиновнику. – Это дело! А то я грешный один пью. Не дело это. Ну, давай еще по одной за правду и за матушку государыню. За такое не выпить грех, сын мой.
Они снова выпили.
– Так ты про клад ничего не слыхивал? Так? – продолжил отец Василий.
– Так, батюшка. Ничего про тот клад не слыхал. Некогда мне слухи и байки собирать.
– Сам ты байка! Иш каков! Я тебе разве байки рассказываю? Еще со времен императрицы Анны Ивановны к Салтыковым тот клад попал. И попал случайно. Они его и припрятали. А ты говоришь – байки!
– А если подробнее, батюшка.
– Можно! – священник снова наполнил чарки. – Вот выпьем и начнем подробнее.
Они выпили, и отец Василий стал говорить:
– То, сын мой, дело давнее и тайное. И про то теперь мало кто помнит. Я ведь сюда из самого Петербурга прибыл и там ту историю узнал.
– Вы служили в Петербурге? – спросил Соколов.
– В прежние годы. Да потом меня сюда в Москву перевели. Винному питию я привержен и от того пострадал, сын мой. Да про сие говорить не желаю!
– Простите, что спросил про это, батюшка. Продолжайте по кладу.
– Выпьем вначале. Растеребил душу-то.
Они снова выпили, и священник продолжил:
– Про что я тебе говорил? Ах да. Про клад. Клад дело тайное и важное. Один из придворных шутов императрицы Анны, иностранец, имени я его не могу вспомнить, а по прозвищу Педрилло23. Тф-у имя богомерзкое, сатанинское. Так вот сей Педрилло однажды сумел за вечер заработать почти сотню тысяч рублев! Вот с того все и началось!