Выговорившись, Арефьева не стала слушать дальнейшие возмущения инженера и вернулась на свое рабочее место, все еще пребывая в ярости. Какое-то время она продолжала чувствовать, как кровь стучит у нее в висках. Однако не прошло и часа после перепалки в цехе, как Александра получила распоряжение явиться в кабинет к начальнику, сразу же после обеденного перерыва. Тут ее гнев стал постепенно стихать. Под ложечкой предательски засосало, и совсем не от голода. Когда обеденный час настал, Арефьева побрела в сторону столовой, стараясь не думать о показательной «казни», которая, по всей видимости, вскоре ожидала ее.

Александра всегда предпочитала обедать одна, хотя вокруг было достаточно знакомых, к которым можно было бы подсесть. Она здоровалась с ними издалека, а затем забивалась в дальний угол, делая вид, что чрезвычайно занята чтением или перепиской. Сегодня Саша была так встревожена, что даже не имитировала занятость: смотрела в одну точку, не притронувшись к еде, и считала минуты до того момента, когда ей придется отправиться «на ковер» к начальству. Мысли о том, чем для нее это может обернуться, не давали Арефьевой покоя.

Когда в назначенное время Александра оказалась в крыле руководящего состава, она уже была близка к тому, чтобы поддаться дикой панике. Она шла по коридору, то и дело останавливаясь и пытаясь унять дрожь в коленях. Чем больше девушка думала о том, что ее ждет в кабинете начальства, тем сильнее к горлу подступал страх.

Александра корила себя за то, что позволила себе сегодня лишнее в цехах. С другой стороны, она ничего не могла с собой поделать. В напряженных ситуациях у нее будто срывало где-то внутри заслонку, и она действовала исключительно так, как считала нужным, даже если это противоречило субординации. Когда все приходило в норму, Саша хваталась за голову и осознавала, что перешла границы дозволенного. Вот и сейчас она была уверена, что ее несдержанность и недопустимый тон общения с цивилизованным гражданином будут в итоге стоить ей рабочего места. Ведь по социальному статусу девушка была значительно ниже, чем инженер, с которым у нее завязалась перепалка в цехах.

По закону Александра Арефьева считалась незаконнорожденным человеком. Будучи ограниченной в гражданских правах и свободах, она имела перед обществом массу обязательств: главное из них – работать здесь, в Третьей Агломерации, неуклонно следовать правилам и не покидать обозначенную территорию до конца жизни. Если же Арефьева вдруг лишится рабочего места, специальные службы тут же наведаются к ней, расценив отсутствие у нее работы как прямое уклонение от законов. Кроме того, незаконнорожденные не могли претендовать ни на какие пособия, поэтому перерывы в трудовой деятельности не представлялись возможными. В агломерациях все было устроено просто: или ты вертишься без остановки, как шестеренка, или выпадаешь из системы, но в таком случае выживать дальше приходится самостоятельно.

Незаконнорожденные как социальный слой общества появились в начале 2100-х гг., когда проблема неравного соотношения ресурсов для жизни и количества людей, нуждающихся в них, вышла из-под контроля. В начале XXII в. мировая инфраструктура перестала справляться с нагрузкой несмотря на все попытки усовершенствовать ее с помощью высоких технологий. Тогда правительства всех стран объединились и единогласно приняли единственно верное по их мнению решение: сократить на законодательном уровне рост населения Земли. Несмотря на общественные протесты и разгоревшиеся дебаты был принят закон о праве на рождение, который в корне изменил жизни миллионов людей.

Система сокращения человеческой популяции внедрялась постепенно. Сначала ввели ограничение: на одну женщину – не более одного ребенка. Какое-то время это правило, возможно, работало. Однако на длительной дистанции предпринятых мер оказалось недостаточно. Население Земли продолжало увеличиваться быстрыми темпами: продолжительность жизни росла, а количество внезапных смертей снижалось. И вскоре пришлось ввести новые ограничения.

К закону о праве на рождение была принята поправка, и отныне супружеской паре, чтобы завести даже одного ребенка, необходимо было доказывать в многочисленных ведомствах, что они готовы к этому и в психологическом, и в материальном плане. Официально такой ход объяснялся заботой об уровне жизни каждого маленького гражданина нашей планеты. На самом же деле сложилась ситуация, в которой наличие потомства стало привилегией состоятельных слоев общества, наделенных определенной степенью власти и влияния.

Происходящие изменения были настолько нетипичны, что люди по началу не относились к новым правилам серьезно: находили обходные пути, отделывались штрафами и исправительными работами, продолжая заводить детей по своему желанию. Кто знает, возможно, закон о праве на рождение был бы и вовсе отменен? Однако очередной прорыв в науке, связанный с открытием феномена вечной жизни, сыграл с человечеством злую шутку. Появление первых бессмертных людей, с одной стороны, считалось величайшим чудом, которое только видело человечество, с другой стороны, ученые будто открыли Ящик Пандоры, и то, что показалось оттуда, изменило весь мир до неузнаваемости.

Столкнувшись с угрозой качественного сокращения объемов воды, еды и природных ресурсов, сильные мира сего быстро пересмотрели взгляды на лозунги о свободе и равенстве. Идеи равноправия, которые активно продвигались в начале XXI в., померкли перед инстинктом самосохранения, помноженным на страх, имеющуюся власть и деньги.

Против людей, нарушающих закон о праве на рождение, открылась полномасштабная информационная война. СМИ выставляли желание иметь детей как угрозу не только общемировой безопасности, но и как угрозу благосостоянию каждого человека на планете. Публичные деятели, политики, журналисты из года в год грамотно «шлифовали» мнение общественности на этот счет. И результаты их трудов не заставили себя долго ждать.

Родителям, которые рискнули завести ребенка вопреки закону, становилось все сложнее держать это в тайне. Соседи писали на них доносы, знакомые нападали с упреками, обвиняя в «редчайшем эгоизме». Незаконнорожденных детей считали выродками, оскорблением, брошенным в лицо всему обществу, как если бы малыш собственноручно отбирал у кого-то еду из рук или воду из-под крана. На пике всеобщей истерии незаконнорожденных детей по достижении определенного возраста начали принудительно высылать в индустриальные зоны закрытого типа без права покидать их до конца жизни, без права иметь детей и встречаться с родными.

Это были лишние люди. Общество открыто заявило им об этом. И поскольку с самого рождения они считались «лишними ртами», выкинутыми на задворки высокоразвитой цивилизации, незаконнорожденные, по мнению властей, должны были приносить хоть какую-то пользу, дабы тем самым оправдывать собственное существование: в их обязанности входило выполнять самую тяжелую и неблагодарную работу, за которую цивилизованные граждане брались только в случае крайней необходимости или не брались вовсе. Чем сильнее набирала обороты кампания в поддержку закона о праве на рождение, тем больше рабочей силы прибывало в агломерации. Промышленные поселения разрастались, превращаясь в мощные «кузницы», в стенах которых ковались все блага современной цивилизации.

Время шло. Новые общественные правила постепенно приедались и, в конце концов, превратились в норму. О судьбе миллионов отверженных, запертых в агломерациях, будто вовсе позабыли.

В пределах индустриальной зоны незаконнорожденные могли передвигаться, как им было угодно. Жители гетто имели право на уважение их достоинства, на физическую неприкосновенность, на свободу вероисповедания, на правосудие в рамках действующего закона, на медицинскую помощь, на развлечения и даже на получение определенного уровня образования. На первый взгляд, обычная жизнь свободного гражданина. Но все-таки это была не свобода.

Эту несвободу Александра Арефьева чувствовала своей кожей каждый божий день. Эта несвобода давила на нее, словно бетонная плита. Эта несвобода заставляла всю ее содрогаться и ненавидеть себя, прямо как сейчас, когда трясущимися руками она пыталась открыть дверь в кабинет начальника.

– Александра, мне постоянно на тебя жалуются, – услышала она сквозь звон в ушах. От этих слов Саша вся буквально сжалась в комок. Плечи ее неестественно приподнялись, а голова, наоборот, поникла, будто пытаясь спрятаться, но прятаться было негде. Она бестолково молчала, моргая ресницами, и от волнения не могла сообразить, что же нужно говорить в таких случаях.

«Ну, все. Точно вышвырнут на улицу», – пронеслось у нее в голове. Глаза ее округлились и замерли, как у загнанной овечки в ожидании бойни. Девушка приготовилась к худшему, однако дальнейший разговор принял совсем неожиданный оборот.

Глава IV

Покинув цеха в десять вечера, Александра, несмотря на дикую усталость, отправилась не домой, а в спортивный комплекс. Спустившись на фуникулере в подземную часть города, она медленно побрела к зданию, где у нее была назначена дополнительная тренировка с Никитой.

Сегодня она изрядно перенервничала и теперь чувствовала непреодолимую слабость и желание впасть в спячку, по меньшей мере на сутки. Почти дойдя до комплекса, Александра сбавила шаг и задумалась о том, чтобы найти какой-нибудь «уважительный» предлог, воспользовавшись которым она могла бы повернуть обратно домой. Однако тут включился голос разума, напомнивший ей, что стык между рабочими днями – единственное время, когда у нее и Никиты есть возможность пересечься. Стоя в нерешительности посреди улицы, Александра заметила в раскинувшемся неподалеку сквере Панферова. Видимо, он тоже не торопился подниматься в зал.

На самом деле, Никита просто не находил в себе сил, чтобы сделать это. Он присел на скамейку всего на минуту, чтобы передохнуть, и засел на целых полчаса, размышляя о том, что завтра ему нужно вставать убийственно рано, и что потом у него будет смена, которая продлится двенадцать часов, а затем еще одна смена, которая также продлится двенадцать часов, затем короткие выходные, а потом все повторится сначала.

Арефьева направилась в его сторону и, сделав робкий жест в знак приветствия, присела рядом. Уставшие и обессиленные, они по молчаливому согласию никуда больше не торопились и лишь наблюдали, как по улице снуют редкие прохожие. В таком состоянии не хотелось ни о чем говорить, но ради приличия Никита решил поинтересоваться, как у Саши дела.

– Да, вроде, нормально… – ответила она неуверенно. Саша подумала, что ему едва ли интересно будет слушать о том, что произошло с ней сегодня. – А у тебя?

– Все ровно, Сань. Ничего нового. Не знаю даже, хорошо это или не очень, – хмыкнул Никита.

Саша задумчиво протянула «угу» и зависла на минуту, не решаясь продолжить разговор. – Зато у меня появилась новость … Я сегодня в цехах сцепилась с цивилизованным, и меня вызывали в кабинет начальника, – решила признаться она наконец.

– Что ж ты так… – покачал головой Никита.

– Я была уверена, что меня отстранят от работы, но… я не понимаю, как так получилось… – тут Арефьева нервно засмеялась.

– Что получилось? – Панферов стал внимательно вглядываться в лицо своей собеседницы, будто пытаясь прочитать по нему, что же произошло на самом деле.

– В общем, меня не уволили. Вместо этого повысили, – громко выдохнула Александра.

– Серьезно? – широко улыбнулся Никита. – Ну, поздравляю тебя! Обычно после стычек с цивилизованными события развиваются немного по-другому.