– Домой – это хорошо, – Дэн бросил взгляд в карту, хотя не далее как пять минут назад подробно изучил все данные: кровь, моча, давление, температура. Ничего тревожащего там не было. – Завтра утром забегу, там видно будет. Если останетесь все таким же дисциплинированным – после обеда выпишу.

– Ой, как здорово! – обрадовался Зеленский и обменялся краткими взглядами с дочерью, которая, ровно сидя на краешке стула, молча и напряженно смотрела на Дениса. А Геннадий Игоревич перевел взгляд на товарища: – А строгий у тебя сын, Валя. Его тут все слушаются.

Дэн и бровью не повел. А Валентин Денисович весело хмыкнул.

– Да это он только с виду такой! – а потом, непринужденно заложив ногу за ногу, вопросил сына: – А скажите, доктор, когда пациенту можно будет принимать перорально вещества, содержащие этанол? Чтобы отметить, так сказать, успех нашего дела?

Начало-о-ось. Рассмеялся Геннадий Игоревич и тут же поморщился. Даже у серьезной Ольги Зеленской дрогнули в улыбке губы.

– Когда будет можно, я Геннадию Игоревичу рецепт выпишу, – произнес Денис невозмутимо. – А пока – никакого алкоголя.

Батюшко-старший фыркнул, а Денис обернулся к дочери Зеленского:

– В соблюдении режима питания я на вас только и рассчитываю. А то уважаемый нейрохирург вздумал воду мутить.

Уважаемый нейрохирург за спиной Дениса еще раз возмущенно фыркнул.

Молодая женщина перестала улыбаться и кивнула:

– С питанием все будет правильно.

Ну вот, за Зеленского можно быть спокойным. У такой серьезной барышни не забалуешь.

– Дожил, – вздохнул Валентин Денисович и поскреб бороду. – Собственный сын указывает мне, когда можно пить со старинным приятелем.

– Я не сын, я лечащий врач, – парировал Денис. – И кроме того, вам-то, Валентин Денисович, как нейрофизиологу, положено знать все о влиянии этанола на клетки головного мозга.

– Не буду вступать с тобой в научный диспут, – отмахнулся отец. – Скажи лучше, хоть к юбилею моему выпишешь Генке рецепт на пятнадцать капель коньяку?

Дэн прищурил глаз, прикидывая даты.

– Это же через пару недель? На пятнадцать капель, так и быть, дам рецепт.

– Правильно ты, Гена, сказал – суровый, – вздохнул Батюшко-старший.

– Очень, – подтвердил Денис и положил отцу руку на плечо. – Давайте-ка, Валентин Денисович, оставим пациента в узком семейном кругу. А я тебя домой отвезу.

Зеленский явно сохранял видимую бодрость уже с трудом. Только сутки прошли после операции, покой и положительные эмоции – вот что ему сейчас нужно. Денис нашел глазами взгляд дочери Зеленского и едва заметно кивнул. Он был уверен, что она его поняла. Долго не задерживаться, не волновать. Она также едва заметно кивнула.

Дождавшись, когда старинные приятели распрощаются, Денис аккуратно прикрыл дверь палаты.

– А красивая у Генки дочка, – Валентин Денисович снял с головы кепку и аккуратно положил на колени. – Ладная такая. И на Генку молодого здорово похожа.

– Мне сложно об этом судить, – Денис был сосредоточен на том, что сдавал задним ходом, выезжая с забитой больничной парковки.

– Что значит – сложно судить? Ты перестал замечать красивых девушек? Не узнаю тебя, Дениска.

– Я имел в виду, что о сходстве в таком ракурсе мне трудно судить, – Дэн включил переднюю передачу. – А так – да. Красивая, согласен.

Денис делил женщин на пять категорий – по степени убывания красоты. С первыми тремя: богини, красотули, нарядные – с удовольствием водил знакомство. К остальным двум – «выговор родителям» и «мешок на голову» – относился со смиренным милосердием, но тщательно избегал. Ну а что поделать, если Денис Валентинович Батюшко обращал внимание исключительно на красивых женщин?

Самой любимой категорией Дэна были красотули. Богини – слишком зациклены на своей неотразимости. Нарядные – это женщины, у которых есть незначительные изъяны в лице, но они уравновешиваются приятными мужскому взгляду излишествами в фигуре, а также легким и веселым характером. А самые вкусные – красотули. Идеальное сочетание лица, фигуры и характера. И почему-то большинство дам этой категории были блондинками. Так что Ольга Зелен-ская при зрелом размышлении – красотуля. Только характер, скорее всего, подкачал.

– Ну вот, – удовлетворенно выдохнул Батюшко-старший. – А я уж думал, ты квалификацию потерял.

Денис ничего не ответил. Машина аккуратно влилась в транспортный поток, а Дэн решил сменить тему разговора.

– А скажи мне, отче, почему я никогда не слышал про этого твоего Зеленского, если вы такие друзья – не разлей вода?

– Да потому, сын мой, что, когда мы дружили с Генкой, – с удовольствием пустился в объяснения Валентин Денисович, – о тебе еще никто не подозревал. Мы в одном доме жили. В одном подъезде: я на втором этаже, он – на пятом. С первого по десятый класс за одной партой просидели. В футбол играли – я в защите, он на воротах. В общем, одна команда. Даже в одну девчонку были влюблены – в первую красавицу школы.

– Я так и знал, что у меня это наследственное, – хмыкнул Денис, притормаживая перед светофором.

– Тебе лишь бы все на Менделя^[6] свалить, – рассмеялся отец.

– А потом куда ваша дружба делась?

– Да как будто ты не знаешь, как это бывает, – Валентин Денисович задумчиво похлопал по кепке. – Разные вузы, у меня – мединститут, у него – журфак. Сначала еще как-то поддерживали отношения, а потом… – махнул рукой, – а потом Генка уехал за границу, и совсем мы с ним потерялись.

– А как нашлись?

– Ну так интернет этот ваш! Через «Одноклассников» и нашлись. Генка в Москву с концами вернулся. Списались, встретились, и знаешь, будто и не было всех этих лет. Только седые оба. А я еще и лысый.

– Ты не лысый, – дежурно утешил отца Денис. – И что, вот так сразу, после долгой разлуки, он тебя попросил о консультации уролога по знакомству?

Валентин Денисович некоторое время разглядывал сына, а потом шумно выдохнул.

– Давно ли ты стал таким подозрительным?!

– Мне просто интересно.

– Интересно ему, – пробурчал Батюшко-старший. – Ну а раз тебе интересно, то вообрази себе двух немолодых джентльменов в сортире у писсуаров – простите мне мой французский. Проблемы по твоему профилю, Динька, очень сложно скрыть в таком положении. Ну и припер я Гену к стенке. Ну, в смысле, не буквально, а…

– Я понял, – ровно ответил Денис.

– Сообразительный ты у меня, – отец решил оставить последнее слово в разговоре за собой. – Только характер вредный.

На это Дэн снова не стал отвечать. Вредный характер – это Валентин Денисович сына по-отечески мягко охарактеризовал. Обычно Дениса называли циником, гадом и бессердечной сволочью. Называли те самые богини, красотули и нарядные.

Глава 3. Modus vivendi

^[7]

Ларионов озвучил сумму, в рамках которой предстояло разработать пакеты предложений для «слизня», и Оля готова была биться об заклад с кем угодно, что это не та цифра, которую планировал потратить Золотарев. Просто шефу очень хотелось стать владельцем базы отдыха, и он обхаживал потенциального продавца всеми способами, в том числе и предоставив огромную скидку.

– Я все поняла, Виктор Иванович, – сказала Оля в телефонную трубку. – Мне нужно время подумать… да, дня через два… хорошо, сначала покажу все вам.

А еще лучше, размышляла она, отключив связь, чтобы и все переговоры вы, Виктор Иванович, провели сами.

Так ведь не сделает – пошлет Олю. Сколько еще чашек кофе придется выпить, прежде чем договор будет подписан?

Ладно, об этом она подумает потом, а пока надо посмотреть расценки на размещение рекламных модулей в местных СМИ. Где там у Золотарева автосалон находится?

Выписка была назначена на час дня, но Оля опоздала. Потому что телефонные звонки, снова проблемы с типографией и столичные пробки.

Она нажала на дверную ручку и услышала низкий голос:

– Не стесняйтесь звонить, если будет что-то беспокоить. Хотя не должно.

Папа не скучал в одиночестве. Сидел, полностью собранный, на стуле и внимал доктору, который обернулся на звук открывшейся двери.

– Здравствуйте, – поприветствовала Ольга и слегка улыбнулась. Не доктору – отцу, выглядывавшему из-за худощавой фигуры Дениса Валентиновича. Ну и все-таки немного доктору.

– Здравствуй, Оленька. А я уже готов, как видишь, – отец выглядел гораздо лучше, чем накануне. Впрочем, она знала, что сил там не очень много, желания оказаться вне больничных стен гораздо больше, поэтому перевела взгляд на врача, безмолвно вопрошая: «Правда, готов?», имея в виду вовсе не собранные сумки.

Денис Валентинович взгляд понял и подтверждающе кивнул:

– Добрый день. Передаю из рук в руки.

– Пост принял, – слова у Оли сорвались сами собой.

– Пост сдал, – тут же последовал ответ и жест руками – словно что-то взял и протянул ей.

Совершенно не врачебный точно. Человеческий жест. И даже улыбка – тоже не врачебно-профессиональная. А какая-то… открытая.

Впрочем, об улыбке она вспомнила позже, а в тот момент быстро перевела взгляд на отца, который, торопясь домой, поднялся на ноги и засобирался-засуетился. Оля отобрала у него сумки и вместо них вручила плащ. Это послужило причиной спора.

– Женщинам не позволено носить сумки! Верни обратно.

– Больным не положено тем более.

– А я не больной.

– А я не женщина – я дочь. Дочери можно, давай спросим у Дениса Валентиновича.

В итоге оба уставились на специалиста по больным и их родственникам. А у специалиста, как назло, зазвонил телефон, поэтому Оля во второй раз сунула папе плащ, взяла сумку, и, когда краткий телефонный разговор завершился, отец и дочь хором произнесли:

– Спасибо, доктор, до свидания.

Денис Валентинович окинул их взглядом, ничего не ответил – вместо этого подошел к стулу и взял еще одну сумку, о которой спорящие забыли в пылу дебатов.

– Есть примета, – сказал он, – если оставишь что-то в больнице, то обязательно сюда вернешься. Не то чтобы я не рад был вас видеть, Геннадий Игоревич, но лучше вне больничных стен.

Постоял с сумкой в руках, помолчал, а потом добавил:

– Попросить санитара проводить вас с вещами до машины?

– Не стоит, пакет легкий, – ответила Оля и протянула руку.

Вернее, они оба протянули руки: отец и дочь. Но выбор врача оказался в пользу дочери, и через секунду сумка была у Оли.

А дальше – снова слова благодарности и прощания, потом лестница вниз, холл и диалог медсестер, который Оля услышала совершенно случайно, пока отец надевал плащ.

Медсестры были молоденькие и хорошенькие. Одна из них хохотала.

– Рассказывай давай.

– Ну что, Светуля не оставляет попыток склонить доктора Батюшко к внеслужебным отношениям.

– Настойчивая. Что на этот раз?

– Напялила на голую грудь халат на пару размеров меньше своего. Для пущей убедительности верхнюю пуговицу отрезала. И пошла к Денису Валентиновичу якобы по служебной надобности. Это кино и немцы, я чуть анализы не уронила, когда увидала эту красоту. Она ему то один вопрос, то другой, то так повернется, то эдак. А он все отвечает и отвечает. И смотрит ей в лицо. В лицо, понимаешь, в лицо! Ну, Светольда не вытерпела, груди свои пятого размера лапками прикрыла. «Ой, у меня пуговица оторвалась, надо пришить». А он так медленно посмотрел – сначала в вырез халата, потом в глаза. Руки сложил на груди своим фирменным жестом – ну знаешь, как он степень нарядности показывает. И говорит в своей обычной манере: «На вашем месте, Светлана Анатольевна, я бы пришил пуговицу на лоб».

Медсестры хохотали теперь вдвоем.

– Сколько уже Денис Валентинович осаду держит?

– Года два, по-моему.

– А Светка все никак не может смириться, что фейсконтроль у доктора Батюшко не прошла.

– А мы прошли! – довольно переглянулись сотрудницы больницы, еще немного похихикали и побежали по своим делам.

Оля очнулась, только когда почувствовала прикосновение к своему плечу.

– Ну что, дочка, пошли?