Больше она на него не глядела. Музыка была такой же порывистой и сильной, как ветер. В какой-то момент показалось, что даже снежные хлопья стали кружить, повинуясь задаваемому девушкой ритму. Это был не шторм. Это начиналась самая настоящая ноябрьская метель. Резкая, злая, стремительная и обиженная.

Люди за спиной сменились. А он все еще стоял. И слушал. И чуть улыбнулся в самом конце, когда девушка в последний момент успела ухватить почти слетевшую с макушки шапку.

После этого Илья молча достал из внутреннего кармана пальто портмоне, раскрыл его, вынул купюру в пять тысяч и протянул скрипачке.

Она была еще слишком юна и не умела прятать эмоции. На лице отразилась нешуточная борьба между гордостью и желанием получить эти деньги.

И ему почему-то не захотелось знать, что победит: гордость или деньги. Поэтому просто опустил руку, и купюра приземлилась точно в раскрытый футляр. Благо ветер вдруг стих.

Илья лишил девушку права выбора и увидел в ее глазах облегчение.

– Спасибо! – голос скрипачки вдруг смягчился и стал взволнованно-искренним. – Вы у меня… первый. В смысле, это мой первый уличный гонорар. Автограф дадите? На правах первого?

И в этот момент она показалась Илье совсем маленькой. А он себе почему-то уже совсем-совсем зрелым.

Сунул портмоне на место. Вынул ручку. Писать было не на чем. Не на купюрах же. Потом вспомнил о визитнице. Недолго думая вынул одну из визиток, на обратной – чистой – стороне быстро сделал запись, и белый прямоугольник плотной бумаги опустился рядом с пятитысячной банкнотой.

На девушку он больше не взглянул. Молча развернулся и ушел.

Его ждали дела – технический паспорт, две деловые встречи и новости фондового рынка.

* * *

Она протянула руку и на ощупь полезла в рюкзак. Все равно заснуть не получалось. Через полминуты розысков в ладонь лег кусок плотного, высококачественного, слегка рифленого картона. В комнате было темно, но Майя и так легко могла себе представить все: шрифт, цвет букв, сами слова.

Илья. Юльевич.

Ему совсем не шло это имя. Илья – гласные и мягкие согласные. И отчество такое же. Какой обман. В этом человеке не было ни капли мягкости. Ни грамма. Ни на йоту.

Майя зажала между указательным и средним пальцем визитную карточку. На обороте которой четким, с резкими выбросами вверх и вниз, почерком было написано: «От господина без сердца».

Господин без сердца. Она произнесла шепотом, словно пробуя на вкус: «Илья. И-лья. Иль-Я. Юль-е-вич. И. Ю. Я. Лье». Нет, это имя ему совершенно не подходило.

Она так и заснула с куском рифленого картона в руке.

Зима. Декабрь

Музыкальное сопровождение: Цыганочка с выходом

Оклемавшийся после недельной простуды Севка вздумал объявить бунт.

– Что значит – сама подложила?!

– Майка, кто в здравом уме заплатит пять тысяч за это?

– Ты видел его! – она наставила укоризненный указательный с трудовыми мозолями от флажолетов^[4] на друга детства. – Он стоял там и слушал! И заплатил пять тысяч рублей!

– Мне было не видно! – упорствовал упрямый Контрабас. – Он загородил своей спиной!

– Мог бы подойти поближе!

– Да я что-то… это… – Сева неожиданно смутился. – Он был такой важный.

– Важный, да! Бизнесмен! Что ему пять тысяч рублей? Так что я выиграла! – девушка уперла руки в талию.

– Ты смухлевала.

Майя захлебнулась возмущением. И несколько секунд просто разглядывала это воплощение контрабасного упрямства.

– Ты… ты… ты – ослица, Всеволод!

– Почему – ослица? – опешил Сева. – А не осел?

– Потому что ослица – упрямее осла. А ты… ты именно ослица! Он дал мне пять тысяч!

– Нет, – непреклонно сложил руки на груди парень. – Не верю. Нужны доказательства.

Спор прекратил звонок. И во время следующего урока Майю осенило. Доказательства? Будут тебе доказательства, чертов Контрабас.

* * *

Илья дал Лёне денег. Официально. Перевел на счет, подписал договор ссуды. Правда, проценты обозначил чисто символические – одна десятая. Лёня после этого напился за их пятничным обедом. Ужины стали большой редкостью. После того, как дела друга пошатнулись, его верная жена подала на развод, получила маленькую фирму, ежемесячное содержание и сделала ручкой.

– Все они суки, – резюмировал Лёня, узнав, что его бывшая отдыхает на Мальдивах с каким-то нефтяником, а потом возвратился к теме денег.

– Отдам до копейки, – обещал он. – Вот сейчас дыру закрою, оклемаюсь и отдам.

Илья согласно кивал головой, а сам думал о том, что Дуня, должно быть, уже вышла замуж. И, может, даже улетела в свадебное путешествие. Или не улетела. Наверное, он все же плохо понимал, плохо чувствовал ее, если отношения закончились ее уходом.

– Я вызову тебе такси, – сказал вслух, глядя на друга, – садиться за руль в таком состоянии нельзя. А служба доставки пригонит твою машину прямо к дому.

Лёня согласно кивнул.

– Илья Юльевич, – это уже позвонила секретарь. – Билеты на Сочи подтвердили, гостиницу я забронировала.

– Хорошо. В офисе буду через час. Подготовьте документы на подпись. И приказ о временном исполнении обязанностей на период моего отсутствия.

* * *

По дороге Сева начал ныть. Что они не успели пообедать, что он хочет есть, что это гнилая затея. Но нытье носило больше ритуальный характер – он уже точно знал: будет так, как решила Майя. А она решила добыть доказательства.

Препятствия начались сразу на входе. От них потребовали паспорта, и – это счастье – документы имелись с собой и у нее, и у Севы. Потом внесли данные в компьютер и выдали какие-то дурацкие жетоны. И это было только начало.

На нужном этаже обнаружилось помещение – стерильное, как операционная. По крайней мере, в воображении Майи операционные выглядели похоже. Только вместо хирургического стола был стол компьютерный. И женщина за ним – похожая на всех педагогов в ССМШ^[5] и консерватории разом. Она оторвалась от экрана монитора, смерила их с Севой ничего не выражающим взглядом и произнесла совершенно бесцветным голосом:

– Добрый день. Чем могу помочь?

Она могла бы помочь, да. Но явно не собиралась это делать.

– Здравствуйте, мы к Илье Юльевичу.

Взгляд поверх очков был истинно педагогическим.

– Илья Юльевич на совещании.

– А долго он будет… совещаться? – на педагогические взгляды у двух четверокурсников Московской консерватории уже выработался иммунитет. У одной студентки – точно.

– Это знает только Илья Юльевич, – последовал невозмутимый ответ.

– Ну, хорошо, что хоть он знает. Мы подождем, – Майя плюхнулась в объятья роскошного кожаного дивана и расстегнула пальто. Жарко, и в ногах правды нет. Тем более что в метро ехали стоя. Севка пока не торопился присоединиться к ней – с круглыми глазами топтался рядом.

– Простите, а вы кто? – строгая тетенька-секретарь в стильных очках не думала сдавать позиции. – И по какому вопросу? У Ильи Юльевича сегодня приема нет.

У него еще и приемы бывают, надо же. Интересно, среди приемов арпеджио^[6] есть? А вслух Майя беззаботно ответила:

– Мы студенты Московской консерватории. Я – скрипка, – тут она подняла футляр – а вдруг не заметили. – Это, – ткнула футляром же в Севку, – контрабас. Он сегодня, к сожалению, без инструмента. Илья Юльевич собирается делать именную стипендию у нас в консерватории, меня из деканата прислали. Он мне визитку дал.

Тут очень кстати пришелся автограф Ильи Юльевича – впрочем, визитную карточку Майя продемонстрировала лицевой стороной. Однако на даму за столом это не произвело никакого эффекта. Она поправила очки и тем же скучным ровным голосом произнесла:

– То есть отправили именно вас, а не сотрудника консерватории, ответственного за стипендии? Из деканата предварительного звонка не было.

Этот обмен никому не нужными фразами уже начал утомлять Майю. И стало совсем жарко. Она сдернула шапку, кинула на колени Севке, который все же решился присесть на краешек дивана. И продолжила врать, но без особого вдохновения:

– Да, так получилось. Я очень ответственная, вы не подумайте. И с Ильей Юльевичем мы уже встречались. Он остался под большим впечатлением.

Ответный равнодушный, почти рыбий взгляд почему-то вдруг взбесил. И на ноги она встала легко. И скрипка оказалась в руке сама собой.

– Не верите? Сейчас докажу!

За спиной сдавленно охнул Контрабас – не басом, как положено, а пятой октавой. А потом все заглушили громкие и надрывные, если не сказать пронзительные звуки, которые подала скрипка.

Цыганочка. С выходом.

Выходи, Илья Юльевич. Выходи, подлый… А, не тот текст. Просто выходи.

Он не вышел. Вместо этого тоже пронзительно и совершенно немузыкально зазвонил телефон.

– Тут пришла студентка из консерватории, но уже уходит, – раздался безупречный голос секретаря, говорящей в снятую трубку. – Утверждает, что вы готовите именную стипендию, но я же знаю, что никакой стипендии нет, у нас не записано.

– Илья Юльевич! – Майя на пару секунд прекратила терзать скрипку и подала голос – громко, так, чтобы ее услышали на другом конце телефона, находящегося в секретарских руках. – Вы про пять тысяч за Вивальди помните?!

Женщина смерила Майю уже откровенно неприязненным взглядом, а та в ответ заиграла с удвоенным воодушевлением.

– Хорошо, Илья Юльевич, – голос секретарши звучал громче – она пыталась перекричать цыганские наигрыши. – Балагана через секунду тут не будет.

Майя злорадно усмехнулась и поддала жару. Балаган только начинается, потому что исполнитель едва вошел во вкус.

– Прекратите немедленно срывать совещание, если не хотите, чтобы я вызвала охрану! – в голосе так отчетливо прозвучал металл, что девушка все-таки отпустила смычок.

– Вы не любите цыганскую музыку? Так сразу бы и сказали, – кажется, она и в самом деле слегка переборщила с громкостью, да и вообще – со всем. Обернулась. Севка на диване был белее снега.

– Ладно, мы посидим тихо.

– Нет, здесь вы сидеть не будете, – секретарь встала с места. – Илья Юльевич распорядился провести вас в переговорную. Собирайте свои вещи и идите за мной.

О, у них будут переговоры? Любопытно. Майя кивнула Севе и пропела:

– Чудненько. Мы идем. Илье Юльевичу, конечно, виднее.

Переговорная оказалась не слишком большой комнатой, все пространство которой занимал круговой стол и стулья. Помимо этого там еще находился только кулер для воды.

– Что вам предложить – чай, кофе? – к ним обратились так, будто они и в самом деле какие-то… в общем, по делу тут.

Майя и Всеволод переглянулись. И ответили хором, но вразнобой:

– Чай! Кофе! – а потом все-таки уже дружно, слаженно и примирительно: – Спасибо!

Когда спустя пять минут вместе с двумя чашками на стол поставили вазочку, Майя пискнула от восторга. Именно то, что ей сейчас просто жизненно необходимо, – конфеты!

От которых осталась лишь гора фантиков, когда дверь переговорной снова открылась. И на пороге показался собственной персоной… господин без сердца.

Он снова в темном – лишь рубашка белая. Темный, невозмутимый и равнодушный. И Майя вдруг поняла, кого он ей напоминает. Актера, который снимался в рекламе любимых духов от Шанель. Тех самых, что на прошлый Новый год ей подарила мама.

– Добрый день. Вы хотели меня видеть?

Он ее не узнал. Совершенно точно не узнал. Именно потому, что он взрослый человек, крутой бизнесмен и пять тысяч рублей для него – все равно что для нее пять копеек. Ничто. Пшик. Он забыл о ней, деньгах и музыке, как только отвернулся и сделал первый шаг.

Господи, какая она дура. Сегодня – особенно. Дура и ослица.

Когда встала, почему-то вытерла руки о джинсы на бедрах. Ладони были влажные.

– Добрый день, Илья… Юльевич. Не знаю, помните ли вы меня… Неделю назад мы с вами встречались. Я играла на скрипке, а вы дали мне пять тысяч.

– Я помню.