Ответ оглушил и выбил пол из-под ног. Помнит? Все-таки – помнит?! Только тихий Севкин вздох дал толчок быстро сообразить с ответом. И сосредоточиться на том, зачем она здесь.

– И меня, и то, что дали мне деньги?

– И вас, и то, что купил билет в первом ряду. И даже название кресла.

Наверное, где-то людей специально учат говорить таким образом – ровно и без намека на эмоции. Майю так не учили. Наоборот, ее учили давать эмоцию. А от осознания, что этот важный мужчина на самом деле помнит ВСЕ, – стало настолько тепло, что улыбка растянула губы сама собой. Как все складывается удачно. Он ее помнит. Она выиграла спор.

Майя повернулась к пытающемуся мимикрировать под стул Севке.

– Ну что, убедился?! Я выиграла!

Сева едва заметно и предобморочно кивнул. Глаза у него были почему-то как блюдца. Наверное, это стало причиной. Или что-то еще. Но уже через пару мгновений Майя трясла руку человеку в черном. Со словами:

– Спасибо вам огромное, вы меня очень выручили!

Он ладонь не отнимал. И не отвечал на пожатие. И смотрел куда-то поверх плеча Майи.

– Это все?

До нее не сразу дошло, что вопрос адресован не ей. Лишь по Севиному бормотанию поняла, куда смотрел Илья Юльевич. И вдруг пришло острое осознание нелепости их появления здесь, в обители бумаг, сухих фраз, больших дел и выдержанных людей. Один из которых стоял перед ней и смотрел на них как на… шутов, клоунов, заезжих циркачей, волею случая попавших в царство хрома, стекла и пластика. Вопят что-то, руками машут, мешают работать, но… любопытно? Немножко отвлечься и снисходительно поглазеть.

Краска смущения была уже где-то на подходе. И, кажется, стало по-настоящему стыдно. Как в тот раз, когда на втором курсе вызывали к ректору. Жвачка на портрете Гольденвейзера^[7] – стыд-то какой. И снова ведь на спор. И когда научится себя сдерживать?! А потом вдруг всплыли в памяти лица родителей – когда Майя заявила, что ненавидит фортепиано. Она, дочь двух пианистов, не желает иметь ничего общего с этим проклятым инструментом?! Про скрипку сказала потом, конечно, но разочарование на лицах родителей помнила до сих пор.

Все это пронеслось перед глазами – отповедь ректора, портрет Гольденвейзера, растерянность отца и матери. И если ректору и родителям Майя потом доказала, что это был просто… просто… ну, что, в общем, не такой уж она и пропащий человек, то тому, кто сейчас стоял перед ней с невозмутимым и равнодушным видом, доказать уже ничего не получится. Они видятся во второй и последний раз в жизни. Поэтому… – Майя, ты идешь?

Оказывается, Сева уже стоял в дверях. Оказывается, она все еще держала за руку мужчину, находящегося рядом.

Майя резко разжала пальцы и отступила назад.

– Нет, иди один. Я останусь на кофе с конфетами.

Прозвучало это возмутительно нагло. Ну да что теперь? Все равно извиняться собралась. И не факт, кстати, что ее сейчас не выпнут за компанию с Севкой.

А за Севой закрылась дверь. Они остались вдвоем. И тишина еще с ними. Давящая и неловкая тишина. И его внимательный взгляд, под которым, кажется, все уменьшалось – как от зелья в сказке Кэрролла. Нет, молчать дальше невозможно.

– Если вам интересно, я вам объясню все это… – Майя скованно повела плечом, – представление. А вы мне расскажете про название кресла. – Он молчал. И это ужасно угнетало. Поэтому дальше она уже просто пошла ва-банк. – Только это лучше делать под кофе. А у вас в офисе такие вкусные конфеты.

Майя очень старалась не покраснеть под его пристальным взглядом. И очень обрадовалась скупому ответу:

– Я освобожусь через полчаса.

Это была пощечина. Нет, оплеуха. Подзатыльник. От взрослого, умного, зрелого – ей, вздорной малолетке. Первое желание – сбежать вслед за Севкой. Но приходит второе. Поднимается вверх подбородок.

– Отлично. Я пока партитуру к «Метели» освежу в памяти.

– Я прекрасно помню, что вы играли. Лучше распоряжусь насчет кофе, – ничего не выражающий взгляд на стол, на гору фантиков. – А конфет, я думаю, достаточно.

И уже почему-то не стыдно и не обидно.

У него ровная спина и широкие плечи под темным пиджаком. Чтобы придать себе толику уверенности, она задирает желтые ботинки на матово поблескивающий стол.

Когда проходит полчаса и снова открывается дверь комнаты, вошедший мужчина застает девушку действительно погруженной в изучение нот. И она едва не падает со стула, услышав звук открывшейся двери.

– Пойдемте.

А может, это не результат обучения, а природный дар – изъясняться исключительно односложными предложениями? Майя аккуратно спустила ноги на пол, подровняла нотные листы.

– Куда?

– Ну, вы же хотели мне что-то рассказать и объяснить.

– И для этого надо куда-то идти? – кажется, она заразилась его лаконичной манерой.

– Это – переговорная. Через пятнадцать минут сюда придет клиент, с которым будет работать группа людей. Комнату к этому моменту желательно подготовить, – взгляд на гору фантиков посредине стола был более чем красноречив. Теперь ее щелкнули по носу. Надоело!

– Ладно, – Майя вздохнула и потянулась за пальто и шапкой. – Как скажете. – А потом, после паузы, все-таки добавила, преодолев внутренний барьер: – Наверное, я должна извиниться. Но подожду до места назначения.

Ее благородство не оценили. Илья Юльевич просто развернулся, давая таким образом понять, что надо следовать за ним.

Оказались они в итоге в кафе на три этажа ниже. Заведение было под стать самому зданию – претенциозное и наверняка дорогое, но Майя предпочла даже не заглядывать в меню, чтобы не травмировать психику. А может, и следовало это сделать, потому что следующая фраза поставила в тупик.

– Что вы будете, Майя?

На этот вопрос, заданный тоном безукоризненно воспитанного человека, ей захотелось ответить что-нибудь про тушки летучих мышей или сушеных жаб. А на самом деле она бы не отказалась от тарелки борща и котлеты с гречкой. Но вместо этого инфантильно спросила:

– Конфет нельзя?

Разумеется, ей ответили, что нельзя. После чего тоном томным и загадочным Майя заявила, что хочет чизкейк. Он и был заказан.

Пауза в этот раз отсутствовала. И едва официант отошел от столика, бездушный робот в человеческом обличии подал голос:

– Я вас внимательно слушаю.

– Внимательно – это хорошо. Музыканты ценят внимательных слушателей, – язвить получалось плохо. Само место давило на Майю. Не говоря уж о персоне напротив. Ну и не стоит тогда продолжать мучения. Как говорится, раньше сядешь – раньше конечная. – Во-первых, извините.

– За что именно?

Ух, какой противный! Невероятно просто! Ошибок не прощает, руки не протягивает. Потому что они у него все время как будто в карманах пиджака, застегнутого на все пуговицы. И галстук завязан так туго, что удивительно – как он дышит. А и не дышит, наверное. Роботы не дышат. И с чего она решила, что он похож на актера из рекламы ее любимых духов?! Ничего общего.

– А вы любите ставить людей на место, да? У вас к этому явный талант.

– У меня много талантов, – он каким-то удивительно точным жестом поправил рукава пиджака. Вряд ли специально, но блеснуло золото часов и запонки. – Так за что именно вы извиняетесь?

Танк. Тяжелый непрошибаемый танк, который прет напролом, наплевав на чувства окружающих. Майя вздохнула и с видом пай-девочки произнесла:

– За то, что нарушила ваши планы и покой вашего офиса.

Вышло на удивление искренне. И даже Илья Юльевич изволил милостиво кивнуть.

– Хорошо, принято. Я слушаю дальше. Вы обещали что-то объяснить.

Похоже, он все делает по какому-то ему одному известному списку. И сейчас допрашивал Майю согласно этого списка. Она вдруг почувствовала, что очень устала. А ей еще к завтрашним занятиям готовиться… Надо заканчивать это аутодафе. Главное, покаяться поубедительнее.

– Собственно, речь шла о причинах моего безобразного поведения. Все дело в споре – мы поспорили с моим другом Всеволодом, что я смогу заработать пять тысяч игрой на скрипке в деловом сердце Москвы. И я выиграла! – отработанным жестом щелкнула пальцами… С вашей щедрой помощью, разумеется. А потом Сева усомнился в моих словах. И пришлось… искать свидетеля. Вот и все. Я думала, может быть, вам будет интересно, ради какой ИМЕННО глупости вам пришлось терпеть такие лишения.

Он молча смотрел. Под этим безмолвным взглядом на столе расставляли чашки, приборы, тарелку с чизкейком. А Майя вдруг очень четко поняла, что они с Севкой свернули сегодня не туда. Велосипедисты выехали на автобан. Въехали в тоннель. У Севы хватило ума развернуться и сбежать. А на Майю сейчас неотвратимо надвигался скоростной и одновременно тяжелый автомобиль. И выхода из тоннеля нет.

Она колупнула чизкейк. Он был вкусным, но совершенно не лез в горло. Майя слишком много сладкого сегодня съела. Сейчас бы котлетку с гречкой…

– И куда был потрачен выигрыш?

Она моргнула от неожиданности. Думала, список вопросов исчерпался. Но нет, а как же про деньги – и не спросить? Бизнесмен иначе не может.

– Мы спорили не на деньги, а на желание, – она заставила себя проглотить еще кусок и поняла, что больше не осилит. – А если вы про деньги, которые мне дали, – то никуда не потратила, лежат дома как трофей. Могу вернуть.

– Не надо. Они ваши. Вы честно их заработали, – бесстрастный взгляд переместился на едва тронутый десерт. – Торт невкусный?

– Аппетит пропал, – Майя резко отодвинула от себя тарелку. – И со сладким сегодня перебор. Знаете, Илья Юльевич, я, пожалуй, пойду. У вас дела наверняка, мне еще сегодня тоже… – махнула рукой. – Неважно. Спасибо за кофе, конфеты, чизкейк и неоценимую помощь.

Майя не поняла, как у него в руках оказались его пальто и ее шапка. И почему они вышли вместе. Но спустя пять минут стояли на первом этаже, и Илья Юльевич спрашивал про жетон. Да кто бы знал, куда она его засунула?! Впрочем, нашелся. В кармане пальто. Вернула на стойку, после чего Майю вычеркнули из электронного журнала. Все, можно на воздух.

За стеклянными дверями офисного центра было темное поздневечернее небо, огни многочисленных фонарей и ярко освещенный и оттого светлый почти до белого асфальт. Декабрьский вечер вступил в свои права. Майя развернулась и откинула с лица заброшенную туда ветром прядь волос. Надо прощаться. И шапку забрать.

Шапку ей вернули. Прямо на голову. Аккуратно надели, мимолетно коснувшись твердыми прохладными пальцами скул. Он наклонил голову набок, разглядывая результат своих действий. Едва заметно кивнул – удовлетворенно.

– Вы очень смелая девушка, Майя. И ваша цыганочка была исполнена почти так же хорошо, как и Вивальди.

Смелая девушка несколько секунд стояла, приоткрыв рот. А потом тихо выдохнула: «До свидания» – и почти бегом бросилась в сторону метро, едва не обронив при этом скрипичный футляр.

* * *

Декабрь – всегда немного сумасшедший месяц. Конец года. Выполнение плана. Итоговые совещания. Илья не успевал. Четко распределяя фронт работ между заместителями, все равно – не успевал. Дни сменяли друг друга со скоростью света. Лечь поздно вечером, выключая прикроватный светильник, встать в шесть утра на звук будильника. Это были опознавательные флажки смены дня и ночи. Надо все успеть до Нового года. А выспится в Сочи. Илья был в этом уверен.

И все же выбрал один день, чтобы покинуть офис пораньше. Иногда дома работалось лучше, чем в кабинете бизнесцентра.