Александр Житенёв. Спасибо большое. Дорогие друзья, мы довольно долго заседаем, и я буду подводить итог нашему разговору.

Из разных выступлений я вычленю ровно по одной идее, которые имеют точки пересечения. Мне кажется, сегодня предметом обсуждения стало предложение, которое исходило от самой премии, а именно: обратить внимание на сумму «сгущений внимания». Мы обсуждали не представление о поэзии, а условие разговора о ней, все – по-разному.

Речь шла о том, чем стало пространство литературы: оно стало пространством акцентуации внимания. О том, что у нас есть некий революционный механизм, который в полной мере, может быть, себя еще не проявил, но у него есть взрывной потенциал, который может раскрыться в будущем. Премиальный лист свидетельствует о том, что мы имеем дело все-таки не с пространством поэзии как singularia tantum, а с пространством поэзии с разными механизмами стратификации и с разными способами определения того, чем является текст-событие. Мы имеем дело, в моем понимании, с неким параличом конвенций и с необходимостью выработать новые параметры разговора, про которые пока непонятно, будут ли они обретены или нет. Наконец, еще одна позиция естественным образом резюмировала все сказанное ранее: премия «Поэзия» предлагает создание нового медийного формата, создание нового режима вовлеченности. И то, что мы вовлеклись в этот режим, свидетельствует о том, что эта цель «Поэзией» была достигнута.

Евгения Вежлян. Есть ли у кого-то замечания или вопросы?

Из зала. У меня не то что вопрос… Я не уверен, что скажу что-то новое, но мне кажется, что премиальный лист имеет еще и теоретическое значение. Во-первых, он делает то, о чем писали журналы с начала нулевых: сшивает литературную карту, когда в одном премиальном листе [оказываются] и Вера Полозкова, и Андрей Тавров, и Галина Рымбу, и Нацентов. И второе: по-моему, важно, что возникает задача разработки инструментария анализа отдельного текста, потому что не для всех поэтик этот инструментарий существует.

Амарсана Улзытуев. Я хотел бы поприветствовать премию. Идея действительно замечательная. Мне вспомнилась история, тоже про конкурс стихотворений, малоизвестный в нынешние времена. Кто помнит Эмму Лаза́рус? Никто не помнит. Так вот, в одном американском конкурсе, по-моему, в 1885 году^[19] она победила Уолта Уитмена, [Генри] Лонгфелло, Марка Твена, Брета Гарта и других [поэтов и] писателей. Это был аукцион, на котором поэты продавали свои неопубликованные стихотворения для сбора денег на постамент для Статуи Свободы. Эмма Лазарус была человеком известным, замечательным переводчиком с иврита на английский. Принесшее ей победу прекрасное стихотворение через несколько лет было высечено на этом постаменте. Его можно в каком-то смысле назвать стихотворением тысячелетия. Я надеюсь, что студенты его прочитают, а уважаемые мои коллеги, ученые и педагоги (я тоже старший преподаватель литературы со времен института имени Горького), наверное, вспомнят. Я желаю «Поэзии» такого же интересного продолжения. Может быть, «лучшее стихотворение» премии высекут на каком-нибудь памятнике, которым будут любоваться через сотню лет.

Виталий Пуханов. Необходимо Никитину дать слово.

Евгения Вежлян. Евгений Никитин, поэт и литературный критик.

Евгений Никитин. Я не критик. Я хотел сказать, что почему-то не прозвучало главное, с моей точки зрения, что в этой премии происходит: внимание с литературных иерархий и символических капиталов поэтов переходит на их тексты, на то, что они пишут. Так сложилось, что у нас уже много лет есть литературное сообщество, есть премии, есть дискуссии, но это всегда дискуссии о критериях, об инновациях, о социальных группах, но это никогда не разговор о самих текстах. Создать такой разговор – это самое главное, чего премия может добиться.

Виталий Пуханов. Очень важная мысль, мне кажется. Спасибо громадное Евгению, потому что я, конечно, не могу это [поместить] ни в какие релизы, но один из слоганов премии звучит так: премия «Поэзия» не только открывает имена, но и закрывает имена. Предположим, у поэта есть репутация, есть символический капитал. Мы не можем отказаться принять его стихотворение, потому что этот капитал продавливает – до конца победить коррупцию невозможно. Но его текст будет проигрывать, и не только в глазах тех, кто не знаком со всем корпусом [его поэзии], но и в глазах экспертов: они могут увидеть представленный текст по-другому. Вокруг поэта создается определенная атмосфера. Я тридцать лет читаю некоторых поэтов, и как не понимал их тридцать лет назад, так не понимаю и сегодня, и ничто не помогло мне приблизиться [к пониманию]. Так что мы, действительно, не только открываем, но и закрываем имена; закрывайте на здоровье кого считаете нужным.

Александр Житенёв. Давайте мы для начала закроем наш сегодняшний круглый стол, потому что разговоры такого рода имеют свойство превращаться в бесконечные. Всех благодарим, всем спасибо.