– Ну, наконец-то! – громко проговорила она, – Я же говорила, что всё с ней в порядке, просто нужно время! – она хмуро посмотрела на Максима, и уже обращаясь ко мне, продолжила: – Он тут всех медсестёр запугал: то одно не так, то другое, только я и осталась как самая непробиваемая. И не смотри на меня волком, не пробьёшь! – она опять посмотрела на Максима, и, повернувшись ко мне, спросила: – Ну что, как ты, девочка? Ой, молчи, молчи, нельзя тебе говорить.

Врач под монолог Рады уже снимал показания с приборов, подключённых ко мне, и по лицу было видно, что показаниями он доволен. Что-то сказал Максиму, отчего у него разгладилась хмурая морщинка на лбу, облегчённо выдохнув, он мне перевёл:

– Всё хорошо, показатели хорошие и…

– Ну конечно всё хорошо, – перебила его Рада, – Так, Максим, иди-ка ты отдыхать! Нет, ты представляешь: четверо суток не можем его отсюда спровадить, а! – она выговаривала ему, а в глазах светилось одобрение. Я же с улыбкой слушала её, и на душе было так радостно, что, не смотря на моё физическое состояние – это были волшебные минуты. Осознать, что нужна ему! Что он не бросил меня, не уехал! Я с такой любовью смотрела на него и что ещё важнее: видела отражение своих чувств в его ответном взгляде.

– Нет, ну с кем я разговариваю? – Рада всплеснула руками, переключая наше внимание на неё. Тут же врач начал что-то говорить, а Рада, покивав ему, повернулась ко мне: – Лия, тебе сейчас введут снотворное, поспишь ещё немного, а потом можно уже будет о выписке думать, – женщина подошла, погладила меня по голове и с материнской заботой поправила тонкое покрывало. – Ну а ты – идёшь отдыхать! И не спорь! Максим, я послежу за ней.

– Пойду-пойду, – отмахнулся он, вновь подходя и присаживаясь рядом на корточки. Врач опять что-то начал говорить, но через минуту я уснула.

Распахнув глаза поняла, что чувствую себя если не отлично, то, во всяком случае, сносно. Могу двигаться свободно, исчезло состояние беспомощной куклы. Осмотрев себя, увидела, что капельниц нет, только подключена к аппарату диагностики и то, видимо для перестраховки. Собравшись с духом, села, переждала лёгкое головокружение и не успела сделать ещё никаких движений, как в палату забежала Рада.

– Ох, ну вот и спящая красавица проснулась. Как чувствуешь себя?

Я прислушалась к своим ощущениям:

– Как будто по мне не только пробежало стадо бегемотов, но ещё и изрядно потопталось, – просипела я, – Что с моим голосом?

– Шутишь, уже хорошо, – проговорила женщина, отключая аппаратуру, – Сорвала голос-то. Ничего пару дней лекарства попьёшь и восстановиться.

– А что с регенерацией? Почему…

– Да откуда бы ей взяться? Ты ведь, сколько жизненных сил потеряла! Ничего, я же говорю: необходимо время для восстановления, – Разговаривая, она откатила аппаратуру в угол, открыла жалюзи и палата наполнилась ярким солнечным светом. Я на мгновение зажмурилась.

– Рада, а Максим, – нервно передёрнула плечами, – он не приходил?

– Да мы кое-как сумели его выпроводить! – она стянула покрывало, складывая его, – Как только тебя вывезли сюда, так и не отходил он. Только вот вчера получилось отправить его отоспаться, да себя в порядок привести, – сложив покрывало, посмотрела на меня с доброй улыбкой: – Поначалу на врачей, да на медсестёр кидался и рычал: всё казалось ему, что плохо с тобой обращаются. Я как узнала, так и примчалась сюда – много таких несдержанных в защите повидала, так что умею дать отпор.

Я отвернулась, бросив взгляд в окно, так солнечно на душе стало от услышанного, что губы сами расползлись в счастливой улыбке.

– А сколько я здесь нахожусь?

– Да пятые сутки уже.

– Сколько? – ахнула, казалось максимум пару дней.

– Ну да, тяжело пришлось организму-то твоему. Как всё прошло? – Рада приблизившись, пытливо взглянула на меня, вызвав своим вопросом неприятные воспоминания.

– Давай потом расскажу? – поморщившись, я поелозила на постели, – А искупаться можно? Хочется смыть с себя это ощущение беспомощности.

– Ну, смыть-то вряд ли удастся пока, а искупаться… давай-ка попробуем, вставай, опирайся на меня, – она обхватила меня за талию, помогая спуститься с кровати и удержать равновесие на ногах.

Максим пришёл только вечером, когда я уже успела и искупаться, и чуток поесть, сидела, разговаривала с Радой. Стоило ему только войти в палату, как она, улыбнувшись, поприветствовала его и оставила нас наедине.

– Ну как ты? – он подвинул кресло к кровати и сел, взяв меня за руку, пытливо осматривая.

– Лучше, намного, – заглянув ему в глаза, прошептала: – Спасибо.

– За что? – удивлённо посмотрел на меня. Хотела сказать: «за то, что остался, не бросил меня», – но поняла, что этого говорить всё же не стоит.

– За всё, – ответила кратко, но потому, как немного замялась перед ответом, он сделал свои выводы и спросил прямо:

– Ты думала – уеду?

Отвернувшись, кивнула.

– Знаешь, я …

– Глупая, – рывком поднявшись, Максим тронул меня за подбородок, мягко повернул лицо к себе и, склонившись, накрыл губы глубоким, нежным поцелуем. Я, даже не осознавая, приподнялась, встав на кровати на колени, всем телом прижимаясь к нему, запустила руки в волосы, отвечая со всем жаром. Мои руки блуждали по его телу: скользили по спине, судорожно цеплялись за его плечи, так же как и его: то ласково поглаживали по спине, то с силой прижимали к своей груди, обхватывая затылок, заставляя немного запрокинуть голову. Мне не хватало воздуха, хотелось большего, но Максим, внезапно разорвав поцелуй, обнял и, удерживая мою голову у своей груди замер тяжело дыша.

Только через пару минут, когда дыхание выровнялось, а сердца перестали заходиться в бешеном ритме, он отстранился. Помог прилечь обратно и сел в кресло. Буквально через мгновение в дверь постучали. В палату зашёл врач, поприветствовав Максима и обменявшись рукопожатием, подошёл ко мне. Приложив ладони к вискам, постоял несколько мгновений и что-то на английском сказал вошедшей за ним следом Раде, на что она с серьёзным видом покивала и вышел.

– Что он сказал? – спросила взволнованно.

– Что мне пора, моя хорошая. А тебе надо выспаться, – отозвался Максим.

– Уже? – расстроено на него взглянула.

– Да, уже, – он встал с кресла и, наклонившись, поцеловал меня быстрым поцелуем, – Завтра с тобой побеседует жрец и если врач удовлетворится твоим состоянием, тебя выпишут.

– Ох, наконец-то, – вырвалось облегчённо, – А потом мы домой поедем?

– Вот завтра и переговорим об этом со жрецом.

– Ну, всё-всё! – Рада оттащила от меня уже наклонившегося за новым поцелуем Максима, – Завтра вот выпишут её и милуйтесь голубки. А сейчас, Максим, давай-ка, иди.

Он всё же наклонился и поцеловал меня, оторвавшись от губ, прошептал:

– До завтра, – коснувшись ещё раз моих губ, резко выпрямился и вышел.

Рада, наблюдавшая за нами, ухмыльнулась:

– Эк его проняло-то, – она подошла ко мне, помогла встать с постели, чтобы поправить на ней бельё.

– Ты о чём? – всё же спросила, хотя и догадывалась. Но одно дело догадываться, а другое – услышать от кого-то со стороны.

– Как это о чём? – Да от вас же так и фонит возбуждением. Но ты-то не так, а вот от него, – протянула она и опять усмехнулась: – Это ж какую выдержку надо иметь, чтобы вот так вот сдерживаться-то а?

Вечер прошёл за беседами с Радой, которая уютно устроившись в кресле, не спешила уходить и к моей радости составила мне компанию. Как и обещала: я рассказала ей подробно всё случившиеся у колодца силы. Где-то внутри, может в самой душе, было чувство убеждённости – ей можно доверять.

Помолчав некоторое время и обдумывая каждая свои мысли, мы перешли к другим, совершенно сторонним темам. Проговорили мы с ней до глубокой ночи, поэтому утром я еле смогла разодрать глаза, выслушивая бурчание на английском от врача, который, не прикасаясь к телу, буквально в паре сантиметров поводил руками, особенно задержавшись на горле. Когда он закончил и собирался выходить, я, улыбнувшись, сказала ему уже в спину:

– Thanks you (Спасибо вам, – прим.), – а когда врач обернулся и хмуро посмотрел на меня, добавила: – thank you very much. (Большое вам спасибо, – прим.).

Буркнув что-то под нос, он вернулся, вздохнув, приложил ладони к моим вискам и через секунд десять убрав ладони, погладил меня по макушке как малого ребёнка и вышел. А я с удивлением поняла – усталости, сонливости как не бывало!

Бодренько вскочив я начала приводить себя в порядок. Так что когда в палату пришла Рада, в сопровождении жреца и того мужчины, что ему помогал удерживать моё тело у колодца, я уже выглядела так, словно собралась на выписку, причём дай мне отмашку: помчусь отсюда вприпрыжку. Стоило мужчинам рассесться, а Раде выйти, как в палату зашёл Максим. Не обращая внимания на посетителей, прошёл ко мне и, поцеловав в висок, внимательно посмотрел в глаза:

– Здравствуй, как ты себя чувствуешь?

Стушевавшись, стало неудобно от присутствия в палате посторонних, тихо ответила:

– Здравствуй. Всё хорошо. Врач приходил и мне кажется, тоже остался доволен осмотром.

– Хорошо, – выдохнул и, выпрямившись, подошёл и поздоровался с мужчинами, которые спокойно отреагировали на то, что их заставили ждать. Встав рядом с окном, Максим сложил руки на груди всем своим видом показывая, что сто́ит кому даже косо посмотреть на меня – кинется на защиту. С трудом оторвав от него взгляд и стараясь дышать глубже, чтобы успокоить радостно скачущее от такой заботы сердце, я посмотрела на жреца.

– Рада вас видеть и если можно хотела бы начать с благодарности, – начала разговор сама. А то сидят, разглядывают молча, непонятно, сколько бы это продлилось! – Улзий, спасибо вам огромное! – специально не стала благодарить второго мужчину.

Стоило им только зайти в палату, у меня внутри словно зазвенел маленький колокольчик, словно предупреждая об опасности. Только вот сначала не поняла, что к чему и даже несколько раз тёрла виски, пока что-то или кто-то словно не внушил мне мысль: говорить и рассказывать о произошедшем при втором мужчине надо очень-очень осторожно. Тщательно взвешивать и дозировать информацию.

Поэтому, когда посыпались вопросы, рассказала: как не могла пошевелиться и увидела рядом с собой дымку, но вот о том, что видела Создательницу и разговаривала с нею, я умолчала. Добавила к рассказу только то, что после появления этой дымки почувствовала безумную боль и далее сознание, словно включалось урывками.

Себя-то я тогда со стороны видела, поэтому сейчас я могла реалистично описать, что якобы я чувствовала. А вот про того мужчину ни слова не сказала и старалась в его сторону даже не смотреть – ведь испытывая такую боль я бы вряд ли помнила кто там был и что делал. Жрец со своим помощником задавали множество вопросов об одном и том же, только как бы с разных ракурсов, словно чувствуя, что я не договариваю, но я надеюсь, нигде не прокололась.

Судя по тому, что вскоре они оставили меня в покое и попрощавшись ушли, я скорее всего действительно умудрилась вывернуться и не сболтнуть лишнего.

Когда мужчины вышли, стоило мне бросить на Максима взгляд, он медленно: шаг за шагом, напряжённо, словно сдерживаясь, подошёл ко мне. Подхватив меня на руки, прижал к себе и в макушку протяжно прошептал:

– Ли-и-я, – сжал сильнее, так, что я даже пискнула.

– Прости, – немного разжал объятья, – Просто как представлю, через что тебе пришлось пройти, меня, словно разрывает от боли и от злости.

– Ты злишься? – прошептала, уткнувшись носом ему в шею, обхватив его руками.

– На себя девочка. Злюсь до безумия, что позволил тебе тогда согласиться на посещение колодца. И злюсь от бессилия, потому что знаю: не мог этого предотвратить.

– Максим, – поёрзала, запрокинула голову, стараясь как можно быстрее перевести тему. Перед ним мне стало до жути стыдно: он ведь не знал, что дело обстояло немного не так, как я рассказала, – Спроси, пожалуйста: когда меня, наконец, уже отпустят отсюда?