Именно в семеновской солдатской семье он получил на всю жизнь прививку против дилетантизма и верхоглядства. Все в военном деле стало достойно внимания для его пытливого ума, он стал стремиться и научился ничего не делать наполовину, а исполнять все строго, доводить до конца, точно выполнять служебные обязанности, но никогда не впадать в педантизм. Он стал образцовым солдатом и унтер-офицером. Но досталось ему это умение чрезвычайным приложением физических и нравственных сил. Именно тогда он стал укреплять их, развивая в себе самодисциплину моральную и материальную.

Одно, казалось бы, частное обстоятельство много может нам объяснить в судьбе нашего героя в середине 50-х гг. XVIII столетия: на его первом офицерском патенте шесть подписей членов государственной Военной коллегии, шестая принадлежит генерал-майору Василию Суворову. Отец его за эти годы сделал хорошую карьеру: в 1741–1751 гг. он состоял прокурором в чине полковника в генерал-берг-директориуме, где прославился строгим наблюдением за сбережением государственных доходов. Эта деятельность нашла отражение в Сенатском указе от 1753 г. «О порядке взыскания денег в казну с железных заводчиков по доменным окладам». Оказывается, с 1745 г. тянулось возбужденное В. И. Суворовым дело о взыскании «запущенной доимки» с целого ряда частных тульских, югорских, ишанских, краснослободских и других заводов, принадлежавших таким известным лицам, как А. Л. Нарышкин, А. М. Черкасский, братья Никита и Акинфий Демидовы и пр. Сумма государственного интереса оказалась немалая – 143 583 рубля 21 % копейки^[83]. За это время В. И. Суворов успел стать бригадиром, побывать в 1751 г. одним из прокуроров Правительствующего сената, по представлению Сената в начале 1753 г. быть представленным к назначению в обер-прокуроры Святейшего синода. Но Елизавета Петровна это представление не утвердила, а назначила его 29 марта 1753 г. членом присутствия Военной коллегии. Тогда-то и решилось положительно дело о взыскании доимочных денег с заводчиков. В. И. Суворов не только добился сбережения государственных доходов, но и окончательно приобрел в глазах императрицы репутацию честного, хотя и сурового слуги государства, а значит, и ее самой. Неудивительно, что 18 декабря того же 1753 г. года был он произведен в генерал-майоры и стал членом Военной коллегии. Почтен был он и особым знаком доверия государыни: его включили в знаменитую Лейб-кампанию в чине вице-капрала. Это была большая почесть: возникла эта отдельная часть гвардии 31 декабря 1741 г., когда Елизавета Петровна особо почтила гренадерскую роту лейб-гвардии Преображенского полка, которая в ночь на 25 ноября того же года совершила государственный переворот и возвела ее на отеческий престол. В императорском указе было сказано:

«А гренадерскую роту Преображенского полка жалуем: определяя ей имя Лейб-Кампания, в которой капитанское место мы, Императорское Величество, соизволяем сами содержать и оною командовать…» ^[84]

Таким образом, государыня фактически создала из верных преображенцев отряд телохранителей, однако по мере того как правление ее упрочивалось, в состав Лейб-кампании стали включать на сверхштатные унтер-офицерские должности уже не лихих гвардейцев, а надежных и верных дворян далеко не призывного возраста. Это было отличием за верную и успешную военную и гражданскую службу. Так и Василий Иванович примерно к пятидесяти годам стал вице-капралом в этой особой гвардейской части. Это пожалование означало, что карьера его вступила в новое качество: он стал тем, кого в XVIII в. называли персоной. Этому особенному положению соответствовал не столько чин генерал-майора, сколько должность члена Военной коллегии.

Учитывая все сказанное, становится ясно, что выбор Ингерманландского пехотного полка местом службы был сделан молодым Суворовым не случайно. Судя по всему, его рукой водил отец. Дело в том, что и Ингерманландский, и Астраханский пехотные полки были на особом положении: оба участвовали в возведении Елизаветы Петровны на престол, оба были особо награждены в Указе от 31 декабря 1741 г., оба квартировали в столице и тем причислялись к избранному войску. Вряд ли и выбор места службы, и зачисление в Ингерманландский пехотный полк поручика Суворова обошлись без содействия «значительной персоны» его преуспевающего родителя.

Служба А. В. Суворова в полку официально протекала с 10 мая 1754 г. по 17 января 1756 г., однако сразу же по производству он получил годичный «домовой» отпуск и, судя по всему, по поручению и доверенности отца хлопотал в присутственных местах столицы, собирая выписки из канцелярских приказных книг на право владения и фискальное описание «разных частей отцовского недвижимого имения»^[85]. Это, однако, не помешало ему в полковых материалах за майскую и сентябрьскую трети 1754 г., равно как и за январскую треть 1755 г., аттестоваться достойным к повышению в следующий чин ^[86]. К действительной службе в полку он приступил лишь в мае 1755 г. Но какую службу нес, нам неизвестно, так как списки офицеров за майскую и сентябрьскую трети 1755 г. к началу XX в. оказались утеряны. Но поскольку в капитаны произведен не был, то и ротой командовать не мог^[87]. А 17 января 1756 г. в судьбе нашего героя произошел важный поворот:

«По определению Военной коллегии произведен в обер-провиантмейстеры (ранга капитанского)»^[88].

На три года вынужден был он покинуть службу строевую и пребывать на тыловых должностях. И это в тот момент, когда разразилась в Европе Семилетняя война и открылось наконец поприще для того, к чему стремился он всей душой. Такое резкое расхождение между мечтаниями молодого офицера и служебной реальностью можно объяснить только одним обстоятельством: волей отца, по-своему видевшего будущую карьеру единственного сына и продолжателя рода.

Итак, прослужив всего полтора года в чине поручика, благодаря чисто административной ловкости и влиянию своего отца молодой Суворов был повышен в чине, но должен был на время распроститься со строевой службой. Он был отправлен Военной коллегией «для смотрения в Новгородской губернии: Новгородского, Старорусского, Солецкого и Новоладожского провиантских и фуражных магазейнов»^[89]. И должность, и задание вроде бы чисто интендантского, тылового характера, однако магазины, которые он должен был инспектировать, лежали на коммуникации, по которой было удобно снабжать те войска наши, которые бы выступили в поход к северо-западным границам Речи Посполитой, если бы разразилась война с Пруссией, путь к рубежам которой лежал как раз через эти воеводства государства Польского.

Таким образом, поручение, возложенное на молодого обер-провиантмейстера, носило не столько рутинный, сколько подготовительный характер: в воздухе Европы уже отчаянно пахло порохом.

Англия в том же 1755 году вела негласную войну с Францией в Индии и Северной Америке, готовясь официально начать ее в Европе. В этой ситуации ей необходимо было отвлечь французские силы от заокеанских колоний и заодно охранять от французов курфюршество Ганновер, родовое достояние нынешней английской династии. Так как Пруссия была в дружеских отношениях с Францией, врагом Англии и Австрии, то русский канцлер граф Бестужев-Рюмин в 1755 г. заключил с английским послом Вильямсом договор. Россия обязывалась за субсидию в 500 тысяч фунтов единовременно и 100 тысяч ежегодно выставить против врагов Англии на континенте восьмидесятитысячную армию. Таким врагом, естественно, подразумевалась Пруссия. В то же время кабинет Уайтхолла был уверен, что Австрийская империя и так будет воевать против Франции. Однако же императрица Мария Терезия затребовала слишком большие, с точки зрения англичан, субсидии за защиту Ганновера от французов, – было это все в том же 1755 г. Тогда премьер-министр В. Питт Старший решил субсидировать Фридриха II. Прусский король знал, что его дядя Георг II английский считает его «самым опасным и злонамеренным государем в Европе»^[90], но брань на вороту не виснет, и 16 января 1756 г. он заключил с Англией Вестминстерский договор. Фридрих II был почему-то уверен, что русская императрица и ее правительство примут такую комбинацию и будут «союзничать» с Берлином. Однако Елизавета Петровна категорически отказалась это делать с «философом из Сан-Суси»^[91] и вскоре отправила в Уайтхолл секретнейшую декларацию, сообщавшую, что русские войска не выступят на защиту английских интересов в Ганновере, а будут действовать исключительно против Пруссии и ее короля.

Теперь, когда Петербург и Вена уже наверняка знали о союзе Берлина и Лондона, они быстро решили превратить свой старый оборонительный договор 1746 г. в наступательный. И 25 марта 1756 г. этот союз был заключен. Елизавета Петровна обязалась выставить против Фридриха II восьмидесятитысячную армию в помощь Австрии; в случае победы последняя получала назад Силезию, отвоеванную прусским королем в 1744 г., а Россия приобретала Восточную Пруссию, которую обязывалась передать Речи Посполитой в обмен на герцогство Курляндское, то есть польскую половину Латвии. Это была давняя мечта русских императоров и их министров. В столь стремительно менявшейся международной обстановке инспекторская миссия капитана Александра Суворова приобретала весьма серьезный характер.

Между тем дипломатическая буря собиралась не только у восточных границ Пруссии, но и у западных: Людовик XV был оскорблен тем, что его потсдамский протеже, которому он презрительно-высокомерно покровительствовал до этого, повел себя столь «неблагодарно», предав его коварному Альбиону. Король давно уже прислушивался к увещеваниям австрийского канцлера графа Кауница и пошел навстречу его предложениям, заключив 1 мая 1756 г. Версальский договор о взаимной военной гарантии против Пруссии. Грозовой горизонт вокруг Фридриха II окончательно замкнулся: война шла на него со всех четырех сторон.

Глава четвертая
Семилетняя война

Первая война – как первая любовь: впечатления самые сильные, переживания самые острые, уроки опыта самые глубокие, потому что все здесь в первый раз и на всю жизнь. И противник здесь достался русской армии такой, что спаси и сохрани, – король Фридрих был первейшим полководцем Европы. Нам придется встречаться с ним еще не раз на страницах этой книги, так не лучше ли познакомиться с ним поближе?

Люди одаренные рождаются нечасто, а среди монархов тем более. Фридрих II был и человек, и монарх очень способный. Философ и циник, скептик и рационалист, законодатель и полководец, трудолюбивец, писатель, дипломат, ценитель музыки, человек, совершенно аморальный в вопросах политики, – все это сразу и одновременно уживалось в нем. В молодые годы он пытался бежать из Пруссии, а став королем, превратился в рачительного хозяина и слугу королевства: едва вступив на престол, молодой король раз и навсегда запретил процессы по обвинению в колдовстве, заявив, что это позорный предрассудок. Завоевав у австрийцев Силезию, законодательно ограничил там крепостное право, все 46 лет правления старался строить народные школы в деревнях, был образцово веротерпим, заботился об Академии наук, построил здание Оперы в Берлине, коллекционировал живопись и скульптуру, сочинял музыку для флейты. И постоянно занимался делами королевства, чего нельзя было сказать ни о Людовике XV, ни о Елизавете Петровне. Он был сыном века Просвещения и старался быть философом на троне, как писал о нем Вольтер. Яркий представитель просвещенного абсолютизма, он имел право сказать о себе: «Я верный раб долга, который приковывает оковами пышными, но крепкими к моей родине»^[92].